Не решаясь их обследовать, заглянули на железнодорожную станцию Табаково. Здание вокзала сгорело. На путях громоздились перевернутые вагоны. А человек в форменном картузе с вышитым на тулье золотым крылатым колесом и в деревянных сандалиях на босу ногу уже старательно подметал перрон.
— Поезд скоро пойдет, что ли? — обратился к нему Васко.
Истощенное лицо начальника станции оживилось робкой улыбкой.
— Пойдет, — сказал он, — как только дождемся русских.
— А тоннели в порядке?
— Сберегли.
— Разве их тут не взрывали, как в Конице? — удивился Васко. — Нет? Ну и хорошо сделали. А немцы далеко?
— В горы ушли. Русские-то уже в Царь-Петрово, вон там.
Так, собирая разными путями необходимые сведения, мы с Васко шли дальше, уже не таясь, высматривая, где бы нам переправиться дотемна на правый берег Тимока.
Дождь перестал. В ущелье еще висел слоистый туман, а над рекой, позолоченной закатными лучами солнца, прояснялось и голубело.
Васко, повеселев, озабоченно шмыгал носом и вслух размышлял о том, как мы поведем русских войников обратно по этой же дороге, через Табакове и Велико-Ясиково в лес за Слатино, где стоит наша бригада. Вот будет веселье-то! А потом совместно — на Белград!
— Смотри! — вдруг воскликнул Васко. — Мост!
Над рекой горбатился узкий каменный мост. Концы его были подорваны, и он висел на центральном быке, как птица в полете. На обоих берегах копошились люди. С той стороны болгары, а с этой — югославы. Те и другие таскали бревна и доски, доставали из реки камни и укладывали их на берегу, чтобы поднять дорогу до уровня мостовых ферм.
Мы так загляделись на эту дружную работу людей, недавно еще враждовавших между собой, что не заметили, как к нам подошли два солдата в серо-лиловых длинных шинелях с красными погонами и орластыми пуговицами. Увидев их, Васко собрался было бежать, но я удержал его.
Наметанный взгляд болгарских пограничников сразу признал в нас партизан. Улыбаясь, они протянули нам руки, поздоровались и угостили пловдивскими сигаретами «Войнишки».
Васко успокоился. Один из солдат, круглолицый, черноволосый, с быстрыми карими глазами, сказал:
— Отныне мы с вами друзья навек. Ничто больше нас не сможет разъединить. Нет преграды между нами. Все славянские народы — один союз.
— Така, така, всичко, добре, — поддакивал другой солдат, не переставая улыбаться.
От пограничников мы узнали, что русских ожидают завтра утром в ближайшем болгарском селе Шишенци. Они указали нам и переправу: в узком месте реки с камня на камень были переброшены бревна. Проходя но ним, я вымерил палкой реку: неглубокая, дно каменистое.
Очутившись на том берегу, мы взобрались на крутую гору, цепляясь за кусты. Вслед нам неслась подбадривающая песенка солдат:
Няпред, другари, вси към победа!
Напред, ура! Ура, напред!
— До встречи на позициях! Вместе на Берлин! — крикнул им Васко с вершины горы.
Оглянувшись еще раз, он вдруг схватил меня за руку.
— Николай!
— Что ты, Васко? — спросил я.
— Ты ничего не видишь? Вон там, внизу, два человека прячутся в кустах. Я видел, они только что скрылись. Может быть, за нами следят?
Я внимательно вгляделся, но ничего подозрительного не заметил.
— Тебе показалось, — успокоил я мальчика.
Все же мы ускорили шаги».
«…В Шишенци вошли в сумерках. На нас с Васко никто не обратил внимания. Много людей пришло сюда с гор, чтобы встретить Красную Армию. У околицы на дороге к селу Царь-Петрово, откуда ожидались советские части, была воздвигнута арка; девушки украшали ее разноцветными лентами, хвоей и ветками рдяной рябины. На площади стояли столы и скамьи. Женщины сносили сюда в корзинах свои праздничные запасы: фрукты, мясо, брынзу, вино.
Из соседних сел продукты везли на телегах. Готовился пир человек на пятьсот.
Было уже поздно, а оживление на улице не спадало. Всюду горели фонари. В сторону Царь-Петрово то и дело скакали верховые. Они приносили известие, что русские обязательно придут в Шишенци завтра. И каждый раз эти вести встречались всеобщим ликованием:
— Да живео славината и непобедима Червената Армия!
— Ура! Всичко за победу! Всички към Берлин!
— Да живео братский югославский народ!
Мы долго стояли с Васко у открытого низкого окна общинного управления. В большом зале, украшенном красными флагами, шла репетиция концерта, который молодежь готовила для советских солдат. Хором пели славянский гимн, а затем песню о славе сталинских воинов, несущих освобождение Болгарии. Участники самодеятельности под игру свирели исполнили также какую-то длинную былину, потом песенку «Пусти меня, леле, черешни сбирать». Но больше всего понравилось Васко стихотворение Христо Ботева «Борба». Его вдохновенно прочла девушка с длинными черными косами. Голос се звучал сильным и радостным призывом:
И в этом царстве кровавом, грешном,
слез, и разврата, и черного дела,
в сем царстве скорби, где злу нет предела,
вскипела борьба, вскипела!
Вытягиваясь на носках, затаив дыхание, Васко смотрел на взволнованное, дышавшее неукротимой энергией лицо девушки, следил за каждым движением ее маленьких рук, которые то и дело взлетали над головой, выразительно подчеркивая прекрасные слова, звавшие к борьбе за свободу. И после, когда она танцевала в общей стремительной «Бочванке», Васко не спускал с нее глаз.
— Хорошая девойка, — шептал Васко. — Ой, красивая! Таких у нас нету.
А когда она вышла на улицу, он после некоторого колебания отважно догнал ее и заговорил с нею…
Не прошло и получаса, как мы очутились в доме у Нетки — так звали девушку — и почувствовали там себя так хорошо, словно в родной семье. Дедушка Нетки — Цоко Железков, старик с курчавыми сивыми усами и длинным острым носом, похожим на стручок перца, — узнав, что мы из Югославии и что я русский, даже прослезился от радости.
Мы сидели за низеньким круглым столиком, пили некрепкое вино, закусывали айвой и ломтиками дыни. С улицы через открытую дверь доносились пение, возгласы и звуки губных гармошек.
Тускло светила масляная коптилка. С закопченного дочерна дощатого потолка свисала круглая жестяная лампа, но она не горела, так как, по словам Нетки, «гаса» — керосина — в ней не было уже второй год. Недостаток света восполнял костер, теплившийся на земляном полу, — оджаг. Дым тянуло в дыру в потолке, но он уходил не весь. От него пощипывало глаза и щекотало в горле и носу.
— У них тоже, как у нас, нисколько не лучше, — шепнул мне Васко, тихонько покашливая.
Он уже отвык от тяжелого, угарного воздуха изб.
— Слушай, Нетка, — говорил Васко. — А ты думаешь учиться?
Девушка печально покачала головой:
— Нету денег.
— Вот как! У меня их тоже нет. И не надо. Будем учиться без денег… А ты поедешь в Москву?
Лицо Нетки стало красным от смущения.
— Не знаю.
— Поедем вместе! — решительно заявил Васко, немножко важничая.
— Может, это потом. А сейчас мы, комсомольцы, решили…
— Ты… комсомолка? — Васко даже поперхнулся от неожиданности.
— Да, — просто сказала Нетка. — Мы решили подняться в честь Красной Армии на Мус-Алла.[85]
Старик с сомнением покачал головой.
— Высоко. Три дня нужно взбираться на эту гору.
— Взберемся! И вырубим на скале имя…
— Какое? — щеки Васко загорелись — он уже догадался.
— Сталин, — произнесла Нетка тихо, как будто одним дыханием.
Васко не спускал с нее восхищенных глаз. Вот она какая — храбрая, энергичная, умная. И уже комсомолка!
Васко упрямо сжал кулаки и, покраснев, громко сказал:
— А я поднимусь на Дурмитор!
Была в его голосе задорная отчаянность, но она все же не заглушила некоторой робости. Ведь он вовсе не имел никакого понятия о Дурмиторе, только слышал от Джуро, что вершина этой горы прорывает облака. Но надо же было как-то поддержать свое мужское достоинство!
— Добро, — улыбнулась Нетка поощрительно.
Васко пожал ее руку с уважением и благодарностью.
— Будем друзьями на всю жизнь.
— Дай бог, — одобрил Цоко Железков и, достав кинжал из дряхлых ножен, висевших у него на поясе, легким касанием блестящего лезвия рознял руки Нетки и Васко.
— Чтобы наши народы, — продолжал он с дрожью в голосе, — отныне и всегда жили, как брат и сестра. Наш Мус-Алла и ваш Дурмитор — одного полуострова горы. Одно солнце светит над ними…
Я думал о Милетиче. Вот если б он был сейчас со мной! Скоро, скоро осуществятся его мечты о мирной и согласной жизни свободных балканских народов. Скоро я познакомлю его со своими русскими товарищами, и мы вместе пойдем дорогой победы и славы…»
