Дмитрий Леонтьев - Охотники за удачей

Небольшой городок, раскинувшийся на берегу залива в нескольких десятках километров от Петербурга, спал. Холодный порывистый ветер — арьергард отступающей зимы — бродил по слабо освещенным улицам, заглядывал в каждый переулок, в каждый двор, и тоскливо завывал, то тут, то там натыкаясь на жалкие остатки еще недавно могучей империи снега и льда. Он старательно дул на робкие ручейки, тщательно студил серые лужицы, забирался в заполненные талой водой канавы, пытаясь сковать их наледью, но темные зеркала с застывшими в них отражениями звезд лишь зябко вздрагивали, морщась от каждого его порыва, но не спешили кутаться в ледяные одежды, преданно дожидаясь восхода согревавшего их солнца. В отчаянье ветер вылетел на площадь, заметался по ней, с бессильной яростью поглядывая на восток, где уже начинало сереть небо, беспомощно закружился на месте, не в силах мириться с постыдным поражением, и взмылввысь, устремляясь вдогонку за своей суровой белокожей красавицей-хозяйкой. На окраине города на мгновение задержался, наткнувшись на необычное зрелище. Удивленный, закружился вокруг сидящего на крыше одного из домов человека, но мягкая поступь входящей в город зари была все слышней, и он заторопился прочь.

Человек зябко передернул плечами и плотнее запахнул полы джинсовой куртки на меху. Подышал на коченеющие пальцы и вернулся к прерванному занятию. Рискованно устроившись на самом краю и свесив ноги с пятидесятиметровой высоты, человек разбирал пистолет. Очень тяжелый, крупный и, наверное, самый мощный из всех существующих в мире пистолетов — «Дезерт игл» смотрелся в его руках естественно и даже буднично, наверное, это впечатление складывалось из-за той ловкости и легкой небрежности профессионала, с которой человек обращался с оружием. На лежащем рядом с человеком скрипичном футляре покоился второй пистолет — изящная и скорострельная «Беретта» с прилаженным под стволом прибором лазерного наведения.

С громким щелчком человек вогнал обойму в паз и чуть отстранил оружие, любуясь проделанной работой и непонятной для непосвященных мрачной красотой смертоносного механизма. Правой рукой удерживая пистолет, левой достал из кармана куртки сигарету, из притороченного к ремню чехольчика вынул зажигалку и, щелкнув колесиком, долго смотрел на веселое пламя, прежде чем прикурил. Курил он медленно, с наслаждением, затягиваясь горьким дымом так, словно он был ему милее наполненного весенней свежестью воздуха. Отбросив обжегший палец окурок, он с интересом проследил за его падением и, едва огненная черта внизу окончилась крохотным фейерверком искр, вскинул руку с пистолетом, прижимая холодное дуло к виску. Палец медленно потянул спусковой крючок, серые глаза прищурились, впиваясь взглядом в заалевшее небо, и едва тонкая, полыхающая багряным жаром полоска поднялась над горизонтом, раздался громкий щелчок холостого выстрела…

Вздохнув, человек вынул из пистолета пустой магазин, неторопливо наполнил его желтыми револьверными патронами, передернул затвор, загоняя патрон в патронник, и, распахнув полы куртки, засунул оружие в мягкую плечевую кобуру, висевшую под левым предплечьем. В такой же кобуре, но чуть меньших размеров, расположенной под левой рукой, нашла себе пристанище и никелированная «Беретта». Человек открыл футляр, бережно вынул скрипку и, прижавшись щекой к теплому лакированному дереву, опустил смычок на струны, и пронзительная тоска, наполнявшая его душу, обрела крылья. Она рванулась ввысь, затанцевала, упиваясь свободой и обретенным голосом. Выписывая легкие пируэты, заскользила от окна к окну, легонько постукивая в послушно откликающиеся окна, заполнила собой тишину улицы, с наслаждением прислушиваясь к чистоте собственной боли. Поверив в свое безграничное всемогущество, с головой бросилась в хрустальные волны солнечного света… и растворилась в них, расплавленная жаром жизнелюбивого светила. Льющиеся из-под смычка звуки стали мягче, изящнее, в них робко зазвенела задумчивость, плавно перелилась в уверенность и вскоре, опьяненная игривыми солнечными бликами, зазвучала решительно и насмешливо. Мелодия уже не лилась из-под смычка изящным ручейком, она била веселым фонтаном, искрилась и насмешничала, пробуждая солнечные улицы. И приветствуемое жизнерадостной скрипкой, солнце все выше поднималась над городом. Начинался новый день…

Гостиница у площади была старая, с осыпающейся со стен штукатуркой и изуродованным ржавчиной козырьком над давно не ремонтировавшимся крыльцом. Но блестящая свежей краской табличка, прибитая к подгнившим доскам двери, горделиво гласила: «Палас — отель». На темной деревянной скамеечке у входа сидел толстый взъерошенный бродяга в старом, растянутом свитере, драных армейских штанах и сандалиях на босу ногу. В стоящей у его ног картонной коробке было пусто, но судя по всему, это его не особенно огорчало. По-детски наивное, круглое лицо бродяги выражало неподдельную заинтересованность и восторг. Прижав к уху грязный кулак, он даже высунул кончик языка, с удовольствием вслушиваясь в возмущенное гудение плененной им мухи. Полностью отдаваясь этому преувлекательнейшему занятию, он не заметил остановившегося напротив него человека. Одетый в джинсовый костюм высокий темноволосый парень лет двадцати семи переложил из одной руки в другую скрипичный футляр и, покопавшись в глубине кармана, извлек на свет мятую пригоршню денег. Пересчитал свое состояние, посмотрел на напыщенную табличку «отеля» и, едва заметно усмехнувшись, покачал головой.

— Первая? — спросил он обращенного вслух бродягу. Толстяк вздрогнул и, очнувшись, испуганно посмотрел на него.

— Что? — шепотом переспросил он.

— Я спрашиваю: муха — первая?

— Ага, — кивнул бродяга. — Солнышко пригрело, она и вылезла. Рано им еще, но… вылезла…

Он разжал кулак, выпуская невольницу на свободу, и даже зачем-то вытер ладошку о грязный свитер, не сводя с собеседника настороженного взгляда.

— Вместо того, чтобы мух ловить, ты бы лучше делом занялся, — посоветовал парень. — Судя по твоей «копилке», завтрак тебе сегодня не светит… Бомж, что ли?

Толстяк прислушался к интонациям собеседника и, не найдя в них ни угрозы, ни издевки, с неподдельным облегчением подтвердил:

— Бомж. Третий год как уже…

— Понятно… На, держи, мухолов, — парень бросил в картонную коробку все имеющиеся у него деньги и, не дожидаясь слов благодарности, пошел прочь.

Дойдя до небольшого сквера в конце улицы, выбрал свободную скамеечку напротив заполненной пустыми банками и пачками из-под сигарет каменной чаши фонтана и опустился на нее, с удовольствием вытянув утомленные ноги. Прищурившись, посмотрел на ласковое весеннее солнце, купающихся в лужах воробьев, и, откинувшись назад, прикрыл глаза, отдаваясь во власть полуденной дремоты.

— Вы позволите? — вежливо спросил его женский голос.

— Да, пожалуйста, — он подвинулся, уступая место подошедшей пожилой паре.

— Сейчас я покажу тебе фотографии, — сказала старуха своему спутнику, открывая изящную и по всей видимости очень дорогую кожаную сумочку. — Вот это — наш замок. Красивый, правда? Родители Сережи приобрели его в 1916 году, как раз незадолго до революции. Единственный его недостаток, но недостаток, надо признать, весьма существенный — его содержание обходится очень уж дорого. И это невзирая на то, что половина замка фактически пустует. А вторую половину, жилую, мы переустроили в соответствии с современными стандартами. Вот, посмотри. Вот это зал… Это — моя комната. Вот эта болонка, у меня на руках — моя любимица. У меня их девять штук, но Беля- ночку я считаю даже полноправным членом нашей семьи. Это такая умница, такая ласковая красавица… А вот это… О-о, это Сережина гордость. Наш замок стоит на горе, и с одной ее стороны ниспадает маленький, но очень красивый водопад. Деревенские мальчишки обнаружили, что за ним скрывается весьма просторный грот, а Серж распорядился выкопать прямо из замка подземный тоннель, ведущий в этот грот с обратной стороны. И вот как мы его оборудовали… Чудесно, не правда ли? Скрытые светильники освещают сталактиты и сталагмиты, дизайн разработан прекрасно, да еще этот незабываемый вид на водопад изнутри. В праздники мы собираемся за этим праздничным столом всей семьей и наслаждаемся этим подарком природы…