Если потомки поймут меня, то только благодаря моей книге. Но если они будут заблуждаться на мой счет, то тоже благодаря моей книге.
Конфуций о книге Лунь Юй «Беседы и суждения»
— Поправь, если совру… — прервал Могилевский; кажется, Конфуций сказал: «Прежде чем решиться на месть, выройте две могилы»? — Произнеся это, Могилевский Вениамин Степанович, вопросительно взглянул на собеседника. — Я прав? Это же он сказал? Конфуций? Его слова?
— Да, Конфуций… — согласился Марьянинов, но тут же запротестовал. — Но, нет… Это неправильно! Это он сказал сперва, и все это запомнили… Но истинная философская суть сказанных им слов крылась в другом! В сказанном позже…
— В чем же? Что же он сказал потом? — так же хитро посмотрел на Сергея Губернатор.
— Потом… — Марьянинов, шумно выдохнул, — Конфуций сказал: «Процветание будет найдено в справедливости!»
— Ты, когда-нибудь представлял или думал о том, чтобы кому-нибудь отомстить? Предположим, убить… Самому судить собственного обидчика? — спросил Сергей Могилевского.
— Чё? — не понял Артур.
— Кто-нибудь, когда-либо наносил тебе обиду, что бы ты задумал убить человека? Отомстить ему; судить его собственноручно? — повторил Сергей вопрос.
Могилевский Артур, двадцати восьми лет отроду, был сыном областного чиновника, работал там же, где и отец, в областном Правительстве. Имел свою собственную пышную квартиру, спортивный кабриолет BMW-320i c эксклюзивным «M-Sport» пакетом, и всевозможные вредные привычки.
Сейчас, он лежал на соседнем с Сергеем мягком диванчике тихого Чил-Аута. Задрав левую ногу на стоящий в ногах низкий столик, Могилевский едва заметно подергивал ступней, пяткой туфли касаясь стоящей на столе пепельницы.
Чил-Аут был пуст. Кроме Артура и Сергея в нем никого не было. Могилевский покачивал ногой, а Сергей смотрел Могилевскому на ногу. Из-за высоких подушек-подлокотников Сергею было видно только нижнюю часть ноги собеседника, туфлю и задравшуюся штанину.
«Нервничает, что ли? — мелькнуло в голове Сергея. — Нет. Вряд ли, это нервное, — подумал Сергей, глядя на туфлю стоимостью семьсот пятьдесят долларов. — Полторы тысячи долларов за пару, — мгновенно проделал Сергей несложный арифметический расчет в уме. — Круто! Нет… Точно, не нервное… Скорее остатки энергии и ритма в упругих мышцах, насаждаемой прежде музыкой… сумасшедшей музыкой с танцпола…
Сергей молчал. Могилевский, продолжал покачивать ногой и, в конце концов, Сергей понял, что это покачивание ступней — движение в такт музыки, незаметно просачивающейся с Танц-пола сквозь стены «мягкой зоны», едва слышимыми стуками низких частот и вибраций.
— Вообще-то, — начал Артур, — сейчас модно говорить — «замстить», понял? — сказал Артур и звонко щелкнул пальцами, но на вопрос Сергея так и не ответил.
— Замстить? — переспросил Сергей.
— Да, замстить, — важно повторил Артур. — А еще, говорят: «на галстуке», а не «при галстуке»…
— Хм… На галстуке? — усмехнулся Сергей. — Нормально! Это из той оперы, про «поребрик»?
— А, чё такое поребрик? — спросил Артур.
— Поребрик… — сказал Сергей, с нежной улыбкой на лице, вспомнив о покойной старушке. — Моя бабушка говорила, что это бордюр. — А в действительности, оказалось, что это смешное слово означает вид орнаментальной кирпичной кладки — ряд кирпичей уложенных под углом к наружной поверхности стены… Она говорила: что в Питере до сих пор так говорят, когда говорят про бордюр.
— Круто!
— Да, круто, — улыбнулся Сергей. — Ладно, пусть будет замстить… — согласился он, возвращаясь к своему вопросу, — ты, когда-нибудь, думал об этом? — снова спросил Сергей, усаживаясь так, чтобы можно было видеть глаза Артура.
— Ну… не знаю. Никогда не думал… думал, я об этом или нет, — лениво соображая, ответил Могилевский, пьяно поблескивая глазками в мягком, интимном свете сумрачного пространства. Могилевский смотрел на стену, напротив, на которой висели фотографии полуобнаженных топ-моделей. Обнаженные женские тела с картинок, Артур всегда называл — «мечтой». Все остальные, двигающиеся в пределах клубного пространства, стоящие на автобусных остановках, притворно и безмятежно прогуливающиеся по бульварам, тротуарам и в парках, он называл — «жертвами» или «мясом». Фотографии на стене Чил-Аута Могилевский рассматривал с особым живым интересом. А Сергей, стесняясь смотреть на них, хитро посматривал на Артура. Сергей видел эти фотографии прежде, фотографии этой же серии висели в туалете клуба, над писсуарами… Освобождая организм от всевозможного алкоголя, который, как известно, обладает естественным мочегонным эффектом и заставляет организм вырабатывать мочи куда больше, чем в норме, встречаться с этими обнаженными красавицами приходилось очень часто у писсуара, удерживая в момент свидания член в руках.
Красавиц никогда не меняли на других. Поэтому смелое интерьерное предположение Сергея (возникшее на первом свидании), что через определенный интервал времени на привычном месте, у неизменного писсуара, как под часами, можно будет встретить новую умопомрачительную незнакомку, не подтвердилось. Со слов Артура, картинки не обновлялись с момента открытия ночного клуба. Поэтому наблюдать свою привычную спутницу, можно было настолько часто, насколько одна из мочеиспускательных функций, к сожалению не вывод спермы при половом акте, отравляла веселое и безмятежное времяпрепровождение.
При всем новаторстве в области интерьерного боди-арт-дизайна, туалет не приобретал большего эротизма, чем мог нести в себе по природе технического совершенства. Но бесспорно, он отличался, скажем, сравнивая его с каким-нибудь туалетом высшего учебного заведения или туалетом какого-нибудь городского кинотеатра. Все здесь выглядело фундаментально, нежели там, где на перегородках из ДСП появлялись кропотливо выцарапанные рисунки женских и мужских тел, женских и мужских гениталий, уродливых человечков с внешностью половых органов и надписями низконравственного характера, вроде: «89 993 421 987 — сосу хуй» или более политиканских: «Всех пидорасов в Гондурас!» Сергей не знал, почему и для чего фотографии девушек висели именно в туалете. Эротично распластанные в мужской ретирадной комнате ночного клуба фотомодели нисколько не возбуждали и не радовали, поскольку то блаженство, какое доставляла процедура отвода лишней жидкости из организма в тот момент, не могло соперничать даже с самой сильной волной полового возбуждения. Но сейчас, Могилевский смотрел на стену так, словно представлял себя не только в романтической поездке с одной из этих обаятельных фото-девушек где-нибудь на Мартинике, казалось, Артур представлял себя прямо в ней. Неожиданно, продолжая блаженно пялиться на понравившуюся фотографию, Артур задумчиво добавил:
— …не знаю… в смысле не помню… может быть, и думал…
— А мне почему-то кажется, что хотя бы раз, но абсолютно каждый человек… каждый… на миг, да задумывался об этом… — обрадовался Сергей долгожданному ответу, — о мести!
— О мести… — задумчиво произнес Могилевский, продолжая мечтать о Карибах.
— Ну, да… — сказал Сергей, поднимая глаза на полуголых фотомоделей. — О мести… Но, о мести не какими-то бытовыми, дурашливо-драчливыми способами и методами, вроде… подложить канцелярскую кнопку на стул, приклеить к полу личного шкафчика рабочую обувь, сжечь свежую прессу во враждебном почтовом ящике, засунуть спичку в личинку замка… ну, или что-то подобное. Я говорю о мести жестокой, пусть даже и не кровавой, но с лишением другого человека… а яснее выражаясь, — врага, жизни… Врага, я подчеркиваю!
— Убить, что ли? — сообразил Могилевский.
— Слушай, ты такой тугодум, сегодня! Ты что, уже набухался в дымину?.. Да, убить!.. Лишить жизни!.. Я говорю о мести — холодной и расчетливой… с холодным сердцем и расчетливым умом!
— Чёрт, — чертыхнулся Артур, — твоя тема кайф ломает! Чё, ты, грузишься этим?
— Да так… — успокоился Сергей, — фильм один посмотрел… — соврал он.
— А-а… — словно угасая, простонал Могилевский.
— А-а… — смело и беззлобно передразнил Сергей Могилевского, перед которым, в действительности, робел и которого стеснялся; если бы не текила. — Ты вообще меня слушаешь, а?
— Да-а… да… — простонал Могилевский, прикрывая глаза. — Месть… блюдо, которое подают холодным.
— Ты и так уже холодный! — буркнул недовольный Сергей. — Еще мне кажется, рассматривать месть в аспекте блюда, однозначно нельзя. — Предположил Сергей. — Холодным оно подается… или горячим, ведь многие склонны думать, что оно вредно. Но попробовать задумываются все…
