Рохинтон Мистри
Дела семейные
Луч предвечернего солнца брызнул в изножие кровати Наримана и разбудил его. Он проснулся, взглянул на часы. Скоро шесть. Посмотрел на ноги, пригретые солнцем. Искореженные и скрюченные пальцы, с возрастом ставшие похожими на птичью лапу, наслаждались теплом. Глаза опять закрылись.
Мало-помалу солнечный луч уходил в сторону, вызывая у Наримана смутное ощущение, что его бросают. Снова посмотрел на часы: уже седьмой. С трудом поднялся — пора собираться на вечернюю прогулку. Пока умывался и полоскал рот, за плеском воды послышались голоса падчерицы и пасынка.
— Папа, пожалуйста, не выходи на улицу, мы тебя умоляем, — сказал Джал за дверью ванной и сморщился от звука собственного голоса, потому что он отдался громовым раскатом в ушах.
Джал поспешно подстроил слуховой аппарат. Аппарат у него старой модели: металлическая коробочка, размером со спичечную, крепится к нагрудному карману, оттуда тянется проводок к наушнику. Джал без особой охоты приобрел аппарат четыре года назад, когда ему исполнилось сорок пять, но так и не привык к его капризам. «Чуть получше», — сказал он себе и продолжил вслух:
— Неужели тебе трудно выполнить нашу просьбу? Прошу тебя, оставайся дома. Ради твоего же блага.
— Почему мы должны кричать через дверь? — возмутилась Куми. — Открой ты ее, Джал!
Куми на два года моложе брата, тон ее бранчлив, в противовес его увещевательному. Она сухопара, как брат, но крепче его; она в мать, однако ей недостает округлостей для смягчения острых углов и линий. Когда она подрастала, родня невесело вздыхала, глядя на нее, и приговаривала: отцовская любовь как солнца свет и свежая вода, без них не расцветает девичья краса, а отчим — совсем не то. Однажды по неосторожности кто-то сказал это при ней. Слова больно обожгли ее, она убежала к себе плакать по умершему отцу.
Джал подергал дверную ручку — заперто. Поскреб в густых курчавых волосах и осторожно постучался. Ответа не последовало.
В дело вступила Куми.
— Сколько можно повторять, папа! Не запирай дверь! Как мы тебя вытащим, если ты упадешь или сознание потеряешь? Живи по правилам!
Нариман смыл с рук мыльную пену и потянулся за полотенцем. Куми ошиблась в выборе профессии, думал он. Ей бы стать директрисой школы, требовать соблюдения правил от подневольных учениц, отравляя им жизнь. Вместо этого она его донимает правилами, регулирующими все стороны его скукожившейся жизни. Кроме запрета запирать двери, он обязан объявлять о намерении посетить клозет. По утрам должен оставаться в постели, пока она не придет за ним. Ванна-не чаще двух раз в неделю, при этом Куми выступает в роли хореографа, руководя каждым его движением, а Джал выполняет обязанности помощника режиссера, страхуя безопасность отчима. Существует еще целый свод правил в отношении питания, одежды, зубных протезов, включения проигрывателя… И в минуты доброжелательства Нариман соглашается с тем, что неустанно твердят брат с сестрой: все ради его же блага.
Он утирает лицо под тарахтение дверной ручки.
— Папа, ты в порядке? Я вызову слесаря снять все дверные замки — предупреждаю тебя!
Трясущиеся руки не сразу сумели повесить полотенце обратно на сушилку. Он открыл дверь.
— Хэлло, вы меня ждете?
— С ума можно сойти! У меня чуть сердце не выскочило — то ли ты сознание потерял, то ли еще что!
— Ничего, ничего, с папой все в порядке, — успокаивает сестру Джал. — Это самое главное.
Нариман с улыбкой вышел из ванной и подтянул брюки. С ремнем труднее, дрожащие пальцы не попадают стерженьком в пряжку. Засмотрелся на косой луч между кроватью и окном, залюбовался галактиками пляшущих пылинок, совершающих свои небесные движения по загадочным орбитам. Гул машин за окном, как всегда, усилился к вечеру. Отчего это уличный шум больше не раздражает его, подумал он…
— Что ты размечтался, папа, ты лучше нас послушай, — говорит Куми.
Нариману казалось, что в окно вливается благодатный запах земли, омытой дождем; он почти ощущал его на вкус. Выглянул в окно. Да, капает. Но это не дождь, а тоненькая струйка воды из соседского цветочного ящика.
— Даже с моими здоровыми ногами рискованно ходить по улице, — продолжил Джал ежевечернее выступление по поводу прогулок отчима. — А хулиганство на бомбейских улицах? Легче наткнуться на золотой самородок под ногами, чем встретить обыкновенную вежливость. Какое удовольствие ты находишь в этих прогулках? Ничего хорошего.
Носки. Нариман решил надеть носки и подошел к комоду. Роясь в неглубоком ящике, он ответил, не поднимая головы:
— Совершенно верно, Джал. Но есть много источников удовольствия. Канавы, рытвины, уличное движение не могут затмить жизненные радости.
Рука, трепещущая как птичье, крыло, все шарила в ящике. Но задача оказалась не по силам, и он сунул в туфли босые ноги.
— Туфли на босу ногу? — возмутилась Куми. — Выйдешь на улицу в таком виде, как дикарь из деревни? И посмотри, как у тебя руки дрожат, ты даже шнурки не можешь завязать.
— Верно, и ты могла бы помочь.
— С радостью, если бы ты по делу собирался: к доктору или в храм огня за маму помолиться. А глупостям я потакать не стану. Чтобы человек с болезнью Паркинсона проделывал то, что ты себе позволяешь!
— Я же не в Непал собираюсь по горам лазить. Хочу немного пройтись по переулку, вот и все.
Смягчаясь, Куми опускается на колени завязать ему шнурки, что она делает каждый вечер.
— Начало августа, — ворчит она, — муссон в разгаре, а тебе гулять приспичило.
Он подошел к окну и показал на небо.
— Дождь перестал, смотри.
— Ты просто упрямый ребенок, вот ты кто, — жаловалась Куми. — Наказать бы тебя, как ребенка. Оставить без обеда за непослушание, а?
— С твоей стряпней это не наказание, а подарок, — подумал он.
— Нет, ты слышал, Джал?! Чем он старше становится, тем бессовестнее!
Нариман понял, что произнес это вслух.
— Должен признаться, Джал, твоя сестра меня пугает. Она читает мои мысли.
Но слуховой аппарат опять подвел его пасынка, усилив громкий голос Куми, который перекрыл отчимово бормотание, и Джал услышал лишь неясный гул. Подстроив аппарат, Джал вернулся к тому последнему, что дошло до его слуха.
— Я согласен, папа, есть множество источников удовольствия. Наш разум содержит в себе столько миров, что радости от них хватит на целую вечность. Плюс у тебя есть книги, есть проигрыватель, радио есть. Зачем вообще выходить из квартиры? Тут как в раю. Этому дому не случайно дали название «Шато фелисити» — здесь, и вправду, можно блаженствовать. Я бы с радостью отгородился от этого ада за стенами и всю жизнь провел бы дома.
— Не смог бы, — возразил Нариман. — Ад обладает способностью проникать даже через небесные мембраны. — «О небеса, я в небесах», — тихонько замурлыкал Нариман, но смолк, чувствуя нарастающее раздражение Куми. — Достаточно вспомнить, что творилось после разгрома мечети Бабри.[1]
— Ты прав, — поежился Джал, — временами ад всюду проникает.
Чуть не десяток лет прошел с тех пор, как индусские фанатики, распаленные соответствующей пропагандой, разгромили эту мечеть, еще в шестнадцатом веке построенную на руинах индусского храма. Эхо события раскатилось по всей Индии кровавыми индо-мусульманскими стычками, а в Бомбее вылилось в страшные погромы мусульманских кварталов…
— Чего ты соглашаешься с его глупым примером? — возмутилась Куми. — Погромы были на улицах, а не в домах!
— Я думаю, папа имеет в виду эту семью парсов, двух стариков, мужа и жену, которые погибли у себя же в спальне.
— Ты ведь тоже помнишь эту историю, Куми, — вздохнул Нариман, — когда озверелые толпы подожгли дом, потому что кто-то сказал, что там мусульмане прячутся?
— Я все помню, у меня память получше твоей! Несчастным не повезло, стали жертвой недоразумения! Часто бывает, чтобы из-за мечети в Айодхье здесь, в Бомбее, начал зверствовать народ? Редчайший случай!
— Справедливо, — согласился Нариман. — Счет в нашу пользу.
— А взять прошлую неделю? В Фироз-Баге избили и ограбили старуху в ее собственной квартире, — не к месту припомнил Джал. — Бедняжка лежит в «Парси дженерал», и неизвестно, выживет ли.
— Ты на чьей стороне? — взорвалась Куми. — Хочешь доказать, что папа может спокойно гулять по вечерам? Что мир не превратился в опасное место?
— Конечно превратился, — ответил за пасынка Нариман. — В особенности внутри дома.
Куми, стиснув кулаки, выскочила из комнаты. Он подышал на очки и медленно протер стекла носовым платком. Его меркнущее зрение, неудобные зубные протезы, трясущиеся конечности, согбенная спина и шаркающая походка были почти готовы к совершению вечернего ритуала.
