Дмитрий Дейч
СКАЗКИ ДЛЯ МАРТЫ
Художник: Наталья Поваляева
Арт-директор: Наталья Вишнякова
Дейч Д.
Д-279 Сказки для Марты / Дмитрии Дейч.- М.: Гаятри, 2008,- 224 с.
Для чего дедушке маленькая чёрная кнопка на затылке? Зачем слоновому
ангелу два хобота? Способен ли нос, завёрнутый в платок, вывести полк
из окружения? Отчего ветшает Вселенная? Где хоронят святых ишаков?
Что делать со спятившим банкоматом? Почему во чреве китовом так зяб-
ко? Подобает ли правоверному мусульманину носить имя «Фредерик»? Где
живут катайцы? И, наконец, кто такой Бог?
Ни на один из этих вопросов вы не найдёте ответа на страницах этой уди-
вительной книги, где голова Медузы-Горгоны используется в качестве
охранного устройства, Иосиф Бродский бреется тупым лезвием, Маугли
преподаёт в Кембридже, Сократ изучает яды, а Моцарт воскрешает котов.
© Дмитрий Дейч, 2008
© Наталья Вишнякова, оригинал-макет, 2008
© Наталья Поваляева, иллюстрации, 2008
© Гаятри, 2008
Сегодня со мною заговорило слово великосветский. Оно сказало: «Никто не знает о том, что слова бессмысленны, и в этом - наша печаль, печаль слов». Я удивился, но продолжал, будто ничего не произошло, пересчитывать буквы в строке, которую хотел продать этим вечером. Тогда слово великосветский шлёпнуло меня по рукам и я сбился со счёта. «Ну хорошо, - отозвался с досадой, - я-то при чём?»
«Сделай что-нибудь!» - шепнуло оно.
Не то, чтобы я был сильно привязан к этому слову, скорее - наоборот. Но - не посмел отказаться, ведь речь шла - ни много ни мало - о моей репутации. Кроме того, куда проще вернуть словам смысл, чем объяснить всем и каждому, что слова - бессмысленны.
И я вернул словам смысл.
Отныне каждое из них напоминает собаку, виляющую хвостом.
Или подъёмный кран, тянущий шлакоблок.
- Ещё мгновение, и я взорвусь, - сказал чайник. - Уснули они, что ли? Я устал. Из меня пар валит.
- Я бы на вашем месте не волновалась, - ответила крышка кастрюли. - В крайнем случае слегка подгорите…
- Легко сказать: "подгорите", - взволновался чайник, - у этих людей нет сердца. Вышвырнут без выходного пособия!
- Между нами говоря, - вмешалась лопаточка для помешивания, - это был бы не худший вариант. Подумайте сами: что вы теряете? В вашем-то возрасте…
Чайник обиженно засопел и подпрыгнул на месте. Негромкий звон прокатился по комнате. Мусорное ведёрко забубнило по-французски, совок шикнул, и ведёрко, запнувшись на полуслове, умолкло.
- Вода выкипела, - прошипел чайник. - Прощайте.
- Вы не исчезнете.- сказала плита. - но просто изменитесь. Возможно, даже не заметив этого. Возможно, вы останетесь самим собой, но изменится мир, или, вполне вероятно…
- Я горю. У меня плавится донышко. Горячо внутри. Я…
И чайник умолк.
- Так! - сказала тарелка, и повторила: так! так!
- Что с ним? Что с ним? - закричали чайные ложечки. - Он жив?
- Чайник! - сказала плита, - Отвечай. Это ты?
- Это я, - ответил сгоревший чайник.
- У тебя голос изменился.
Чайник засмеялся.
- Что с тобой? Тебе плохо?
- Эххххххх…
- Тебе хорошо? Чайник!
- Мне вос-хи-ти-тель-но!!! Мне так, как вам и не снилось! Уххххххххх…
- Как же так? - обиженно прогудел дымоход. - Это называется сгореть? Ах, чтоб тебя!
- Можно потрогать? - взмолилась портьера, лизнула красный, раскалившийся бок и мгновенно вспыхнула.
Кухня занялась, за ней и весь дом.
- Ну вот! Наконец-то, - пробормотал огонь, - а то: чайник то, чайник это, вскипяти воды, принеси дров… ах, нет, дрова - это, кажется, из дру… впрочем, не важно, не важно, не важно…
ОАЗИС
- А всё потому, что нам чертовски не хватает гибкости, - сказал телеграфный столб.
- В самом деле? - удивился Южный Ветер, - Я бы с вами согласился - просто из вежливости, но, боюсь, это было бы опрометчиво: всем и каждому ясно, что у меня маловато опыта, чтобы осмыслить данное утверждение. Я, пожалуй, воздержусь… и не просите… не умоляйте… ни в коем случае не настаивайте! Видите ли…
- Вижу, - перебил его столб, пытаясь задавить собеседника апломбом и тем самым умерить его пыл, - я прекрасно всё вижу. В этих краях меня называют дальновидным.
- Так и называют?… Дальновиииидным? - засмеялся Ветер. - да ведь это просто потому, что видно вас - издалека…
Телеграфный столб обиженно накренился. Провода загудели.
- Какая неловкость! - посетовал Ветер. - Если бы вам вздумалось пригласить меня на танец, я бы, пожалуй, отказался. Вы бы мне ноги оттоптали!
- Знаете что! - вспылил телеграфный столб, - я тут, между прочим, по служебной надобности. Извольте удалиться. Вы не оправдали моих надежд.
- Каких именно? - фривольным тоном осведомился Ветер.
- Далеко идущих! - отрезал столб и демонстративно отвернулся. Птица с возмущённым клёкотом сорвалась с насиженного местечка и канула в небе.
- Счастливо оставаться! - крикнул Ветер и, быстро набирая ход, помчался вслед за птицей. Мгновение спустя он вернулся:
- Был неправ. Сожалею. Учту и исправлюсь.
- Что вы там бормочете? Говорите чётко и ясно!
- ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ!!! - дунул-грянул Южный Ветер. Песок ближайшего бархана взметнулся и медленно рассеялся в воздухе.
Повисла тишина. Солнце тускло мерцало в зените, как адская линза. На горизонте показались крошечные, медленно ползущие тени: из Багдада шёл караван - к морю. Наконец, Ветер не выдержал и тихонько кашлянул. Столб медленно, словно во сне, повернулся к нему:
- Когда я был деревом…
Ветер поперхнулся пылью:
- Кем? Чем?
- Когда я обладал корнем и кроной…
- Вы бредите.
Столб пожал плечами и снова отвернулся. В глазах его блеснули слёзы. Ветер устыдившись, пошёл на попятный:
- Сглупил! Не обращайте внимания. Продолжайте, прошу вас!
Столб прикрыл глаза, и, казалось, позабыл и о пустыне, и о нетерпеливом своём собеседнике. Голос его внезапно окреп, будто до сих пор он спал и только теперь, по прошествии немалого времени, пробудился от сна:
- Когда я был гибким и крепким деревом, осенённым праздной листвой деревом, светлым с прозрачною кроной деревом, поющим, покой-силу дарующим деревом, всё было иначе.
Я обитал в Перу, на склоне холма под названием Холм Благого Предзнаменования.
Я плодоносил.
Я был истинно любящим деревом.
Корень мой уходил в землю на тридцать четыре меры: земля распахивалась навстречу, и небеса принимали меня.
Когда я был деревом, существа этого мира приходили, чтобы отведать моих плодов, укрыться под моей кроной, поглядеть на меня и показать детям, внукам, дорогим чужеземным гостям, жёнам и дорожным попутчикам.
Я был весьма известным и всеми уважаемым деревом.
Мыши старались рыть норы вблизи от меня, и птицы в бессчётном количестве вили гнёзда в моих ветвях.
Паломники приносили мне жертвы воды и хлеба. Женщины исцелялись от бесплодия, принимая мою кору как лекарство. Дикие свиньи приходили, чтобы тереться о меня, они натирали свои щетинистые бока до блеска, и даже годы спустя бока их лоснились.
Индейцы племени Кечуа назвали меня Господь Всех Деревьев и почитали в качестве племенного тотема. Раз в месяц они приходили, чтобы справить Праздник моего Имени, и я щедро вознаграждал их, даруя племени процветание. Кечуа хоронили мёртвых в корзинах, сплетённых из моих волос, в такие же точно корзины укладывали новорожденных. Жених предлагал невесте листья, сорванные ранней весной. Если невеста готова была принять его, она жевала листья и глотала мой сок. Я оплодотворял её за девять месяцев до свадьбы, и когда по прошествии следующих девяти месяцев рождался ребёнок, Истиным Отцом называли меня, а того, чьё семя продолжало свой путь в отпрысках, - Вторым Отцом.
Поколение сменялось поколением, округа преображалась: человеческие селения строились, приходили в забвение и разрушались, реки разливались, возвращались в свои русла и пересыхали, созвездия над головой меняли свой ход, а я всё стоял - крепкий, непоколебимый, могучий - дни и ночи напролёт беседуя с далёким твоим пращуром, Северным Ветром…
- Вот-те на! - воскликнул Южный Ветер, - стало быть, спесивый, сбрендивший старикашка - твой старый кореш! Если всё сказанное - правда, мы с тобой - почти кровные родственники, так что - с тебя причитается! Я до сих пор время от времени навещаю дедулю, чтобы поставить ему рюмку-другую. Уж и сам не знаю зачем. Ничего путного в последнее время он уже не рассказывает, не то, что прежде…
