Кристофер Мур - Агнец

Когда раздался зов, ангел прибирался у себя в чуланах. Нимбы и лунные лучи рассортированы в кучки по яркости, ранцы с гневом и ножны с молниями ждут на крюках окончательной протирки. Бурдюк блаженства подтекает с одного угла — ангел промокнул его тряпицей. Всякий раз, как он переворачивал ее на сухую сторону, из чулана раздавался приглушенный хор, словно из-под крышки рвалась забродившая аллилуйя.

— Разиил, ты чего тут творишь, во имя небес? Над ним, помахивая свитком — точно свернутым в трубку журналом над обоссавшимся щенком, — возвышался архангел Стефан.

— Дан приказ? — спросил ангел.

— Высадка на грунт.

— Я же только что оттуда.

— То было два тысячелетия назад.

— В самом деле? — Разиил глянул на часы, постукал пальцем по хрусталю. — Ты уверен?

— А ты как думал? — И Стефан развернул свиток, чтобы ангел узрел печать Неопалимой Купины.

— Когда отправляться? Я тут почти закончил.

— Немедленно. Упакуй дар языков и прихвати мелких чудес. Никакого оружия — это не карательная экспедиция. Работать будешь по легенде. Под прикрытием, но дело важное. В приказе все написано. Стефан вручил ему свиток.

— Почему я?

— Вот и я спросил.

— И?

— Мне напомнили, за что низвергают ангелов.

— О как. Вот так вот серьезно?

Стефан кашлянул — явное жеманство, ибо ангелы не дышат.

— Я не уверен, что должен это знать, но, по слухам, дело в новой книге.

— Ты шутишь. Вторая серия «Откровения» — как только все решили, что можно грешить?

— Это евангелие.

— Через столько лет — евангелие? Чье?

— Левита по прозванью Шмяк. Разиил уронил ветошку и выпрямился.

— Тут что-то не так.

— Приказ поступил напрямую от Сына.

— Шмяк ведь неспроста ни в одной книге не упоминается, знаешь? Он же полный…

— Ни слова больше.

— Но он же полный мудак.

— И после таких разговоров ты удивляешься, почему тебе дают наряды на грунт.

— Почему сейчас? Столько времени прошло — пока четырех евангелий вполне хватало. И почему именно от него?

— Потому что на грунте по их календарю какой-то юбилей рождения Сына, и тот решил, что настало время рассказать историю целиком.

Разиил поник главой.

— Ладно, пошел собираться.

— Дар языков, — напомнил Стефан.

— Еще бы — чтоб я выслушивал всякую херню на тысяче наречий.

— А ты лишь добрые вести лови, Разиил. И привези мне шоколадку.

— Шоколадку?

— Это закусь такая у обитателей грунта. Тебе понравится. Сатана изобрел.

— Адское месиво?

— Не все ж манной кашей питаться, друг мой.

Полночь. Ангел стоял на бесплодном склоне холма, на окраине святого града Иерусалима. Он простер длани, и сухой ветер взметнул белые одежды.

— Восстань, левит по прозванью Шмяк.

Перед ним завихрился смерчик, собравший со склона пыль в столп, который принял облик человека.

— Восстань, Шмяк. Пробил твой час.

Ветер яростно взыграл, и ангел прикрыл свой лик полой одежды.

— Восстань, Шмяк, и вновь ступай среди живых. Вихрь утих, и на склоне осталась колонна праха в форме человека. Вскоре на холме вновь воцарился полный покой. Ангел нашарил в ранце золотой сосуд и полил из него столп. Пыль смыло, и на свет звезд явился нагой и грязный человек. Он фыркал и плевался.

— Добро пожаловать к живым, — сказал ангел. Человек проморгался и поднес к глазам руку, словно рассчитывал что-то сквозь нее разглядеть.

— Я живой, — произнес он на языке, какого не слышал прежде.

— А то, — сказал ангел.

— Что это за звуки, что за слова?

— У тебя теперь дар к языкам.

— У моего языка всегда был дар — любую мою девчонку спроси. Что за слова, я спрашиваю?

— Это и есть языки. Тебе дарована к ним способность — как и прочим апостолам.

— Так, значит, Царство настало.

— Ну да.

— Когда?

— Две тысячи лет назад.

— Никчемный кошель собачьего дерьма, — сказал левит по прозванью Шмяк и двинул ангела в челюсть. — Ты опоздал.

Ангел поднялся с земли и слегка ошалело потрогал разбитую губу.

— Хорошо же ты встречаешь посланника Господа.

— Ответный дар, — ответил Шмяк.

Вы думаете, что знаете, чем закончится эта история. Ни шиша вы не знаете. Верьте мне, я там был. Я знаю.

Будущего спасителя мира я впервые увидел у главного колодца в Назарете: изо рта у этого человека торчала ящерка. Виднелись только хвост и задние лапки, а голова и передние были надежно упрятаны за щеку. Как и мне, человеку исполнилось шесть лет; борода у него еще не вполне проросла, и он не очень походил на эти ваши картинки. Очи его подобны были темному меду, и человек улыбался мне из-под шапки исси-ня-черных кудрей. Из глаз его лучился свет древнее самого Моисея.

— Нечистый! Нечистый! — возопил я, ткнув пальцем в мальчишку. Пусть мама убедится: Закон я знаю. Однако мама не обратила внимания — как и все остальные мамы, наполнявшие у колодца кувшины.

Мальчишка выудил ящерку изо рта и протянул младшему брату, сидевшему с ним рядом на песке. Малец пару минут с ней повозился, помучил, а когда ящерка дернула головой, пытаясь его куснуть, взял камень и размозжил ей голову. Очень удивившись, он еще немного потаскал ее по песку за хвост и окончательно убедился, что сама по себе ящерка теперь никуда не убежит. После чего подобрал маленькую тварь и вернул старшему брату.

Так ящерка опять оказалась у мальчишки во рту, и не успел я бросить свое обвинение повторно, как изо рта она вылезла сама — живая, дрыгучая, готовая кусаться. Старший снова протянул ящерицу младшему, и тот опять покарал создание могучей дланью с зажатым в ней камнем, заново начав или завершив весь процесс.

Я еще трижды посмотрел, как умирает ящерка, а потом заявил:

— Я тоже так хочу.

Спаситель вынул ящерку изо рта и спросил:

— Что именно?

Кстати, звали его Джошуа. Иисус — так греки перевели с иврита «Иешуа», а это и есть Джошуа на одном из моих нынешних подарков. Христос — не фамилия, а должность. По-гречески означает «мессия», что на иврите значит «машиах», или «помазанник». Понятия не имею, что такое Св. перед Христом. Надо было у него самого спросить.

Я кто такой? Я левит по прозванью Шмяк. Больше никаких инициалов.

Джошуа был мой лучший друг.

Ангел речет, что я должен просто сесть и записать свою историю, наплевав на все, что я успел увидеть в этом мире. Ну и как прикажете это делать? За последние три дня тут я узрел больше народу, больше кумиров и чудес, чем за тридцать три года жизни, — ангел же требует, чтобы я на все это наплевал. Ага, способностью к языкам меня одарили, поэтому что бы ни попалось на глаза, я знаю, как оно называется, — а толку-то? Помогло мне в Иерусалиме, что я знал: это «мерседес», а не что-то, перепугал меня так, что я нырнул не куда-то, а в ближайший «мусорный бак»? А потом, когда Разиил меня оттуда выволок и я чуть все ногти себе не сорвал, пытаясь схорониться под крышкой, что полезного дало мне это знание? Если от грома и пламени «Боинга-747» я свернулся в жалкий комочек, только б не разреветься и не запаниковать? Что я — дитё малое, неразумное, кое собственной тени пугается, или действительно двадцать семь лет провел бок о бок с Сыном Божьим?

На том склоне, где поднялся я из праха, ангел рек:

— Узришь ты много странного, но не бойся. Миссия твоя свята, и я буду тебя защищать.

Морда самонадеянная. Знал бы, что он со мной сделает, заехал бы ему еще раз. И поглядите на него — валяется на соседней кровати, смотрит, как по экрану картинки двигаются, лопает какие-то липкие сласти, которые называет «сни-керсами», а я корябаю свою повесть на листиках, что мягче шелка. На них сверху написано «Хайатт Ридженси, Сент-Луис». Слова, слова, слова — миллион миллионов слов кружится у меня в голове, точно ястребы, готовые спикировать на страницу, выпустить когти и разодрать те два слова, что я только и хочу написать: Почему я?

Нас было пятнадцать… ладно, четырнадцать после того, как я повесил Иуду. Так почему же я? Джошуа меня учил не бояться, ибо он всегда будет со мной. Где же ты, друг мой? Зачем ты меня оставил? Здесь бы ты ничего не испугался. Башни и машины, блеск и вонь этого мира не устрашили бы тебя. Прииди, я закажу в номер пиццу. Тебе понравится. Ее приносит слуга, которого зовут Хесус, а ведь он даже не еврей. Ты же любил иронию. Прииди, Джошуа. Ангел говорит, что ты еще будешь с нами, — заодно подержишь, пока я этому воину небесному шею намылю. А там и возрадуемся с пиццей. Разиил прочитал, велит мне прекратить нытье и продолжать повесть. Ему легко говорить — не его же закопали в грязь на последние две тыщи лет. И все равно не дает мне заказывать пиццу, пока не закончу главу. Ладно, подавись…