Джонатан Кэрролл - Свадьба палочек

В конечном счете каждый из нас может рассказать только одну историю. Но большинству людей, хотя история эта ими и прожита, рассказать ее не хватает смелости, или они не знают, как за это взяться.

Ну, а что до меня, то я уже так долго живу на свете, что теперь, когда я наконец-то могу поведать о своей жизни, мне просто незачем лгать. Ну какой в этом смысл? Впечатление производить больше не на кого. Те, кто когда-то любил или ненавидел меня, уже умерли или едва дышат. Кроме одного.

Мне теперь почти только и остается, что вспоминать. Я древняя старуха, и голова моя наполнена воспоминаниями, хрупкими, как яичная скорлупа. Но это не мешает им громко и требовательно о себе заявлять.

«Помни обо мне!» — кричат они. Или: «Помни о говорящем псе!» А я отвечаю: «Только уж будьте правдивы. Идет? Ведь вы же не захотите погрешить против истины ради того только, чтобы я в своем рассказе больше себе понравилась?»

Легко повернуться к зеркалу истории своей самой выгодной стороной. Но истории-то все равно. Я в этом убедилась.

Зеркала и карты кладов. Значком «X» помечено не начало жизни, а тот момент, когда она обретает значение. Забудь, кем были твои родители, чему ты учился, что совершал, что приобретал или терял. Где же начало путешествия? Когда ты осознал, что проходишь из зала ожидания на посадку?

В моей истории на моей карте значком «X» помечен отель в Санта-Монике, где пес застелил постель.

Мы познакомились сразу после окончания колледжа. Какое-то время, года полтора, мы искренне верили, что это будет самая большая любовь для нас обоих. Мы вместе жили, вместе впервые побывали в Европе, робко поговаривали о женитьбе и придумывали имена для наших будущих детей. Мы покупали подходящие вещи для большого старого дома у океана, который у нас когда-нибудь будет. Он был лучшим моим любовником.

Все закончилось крахом по простой причине: в двадцать один ты чертовски оптимистична. Слишком уверена, что у жизни для тебя припасено еще очень много всего самого замечательного, и поэтому сейчас ты вполне можешь себе позволить быть беспечной и расточительной. Мы относились к тому, что нас связывало, как к надежному автомобилю, который заведется и поедет при любом морозе, в самую скверную погоду. Мы ошибались.

Отношения разлаживались очень стремительно. Мы были совершенно не готовы к такому провалу, не ожидали друг от друга такой упрямой жестокости. Когда ты так молода, от любви до ненависти один шаг. Я стала называть его Псом. Он меня — Сукой. Мы оба заслуживали эти имена.

Так почему же двенадцать лет спустя тот же самый Пес сидел в номере дорогой гостиницы, когда я, обернув полотенцем мокрую голову, вышла из душа и с удовольствием отметила, что он застелил постель? Постель, которую мы с ним делили в течение последних десяти часов с прежней нашей страстью? Потому что берешь то, что можешь получить. Женщины любят поговорить. И если встречается мужчина, который любит слушать и вдобавок великолепен в постели, к черту все остальное. В твоих шкуре и сознании приходится обитать не кому-то, а тебе самой. И если ты, встретившись со своим давним любовником, можешь снова получать удовольствие от того, чем вы занимались и прежде, то все это и теперь твое, если ты этого хочешь. Хорошо ли это? Я знаю только, что жизнь — это цепь убывающих возможностей, и в самом ее конце ты обречена долгие дни просиживать в кресле, уставясь в одну точку. Я всегда это предчувствовала. Я хотела быть старухой, которая предается воспоминаниям, а не сожалениям и жалобам, до той самой минуты, пока смерть не позвонит в обеденный колокол.

В течение ряда лет Пес и я встречались, когда выпадала возможность. И почти всегда эти несколько дней были наполнены для нас обоих эгоистичной радостью. Оба мы после таких встреч чувствовали себя «дозаправленными». Его словцо, и очень точное.

Он застелил постель и прибрал в комнате. В этом весь он, Дугnote 1 Ауэрбах: человек организованный и добившийся определенных успехов. Я восхищалась им, но была рада, что мы не поженились.

Комната выглядела совершенно так же, как накануне, когда мы только переступили ее порог. Он сидел, положив руки на колени, и смотрел по телевизору какое-то шоу. Охи и ахи зрительской аудитории в этой темноватой комнате с сиреневыми стенами звучали как-то печально. Я стояла, глядя на него, вытирала волосы и прикидывала, когда мы сможем встретиться снова.

Не отводя взгляда от экрана, он сказал, что думал обо мне. Я спросила, о чем именно. Он ответил, что был женат и развелся, многое из того, что он планировал, так и осталось нереализованным и что в целом у него гораздо больше поводов для сожалений, чем для гордости. А вот у меня, мол, все наоборот. Когда я стала возражать, он поднял глаза и сказал: «Пожалуйста, не надо!» — таким тоном, как если бы я собиралась сделать с ним нечто ужасное.

Потом он выключил телевизор и попросил меня об одном одолжении — очень важном. Через дорогу напротив нашей гостиницы располагался супермаркет. Дуг хотел, чтобы я пошла туда с ним — ему нужно было купить бритву и шампунь. Он знал, что у меня оставалась еще масса дел до вылета вечерним рейсом в Нью-Йорк, но голос его прозвучал так настойчиво, что я не смогла ему отказать.

Я стала поспешно одеваться, а он сидел и наблюдал, как я металась по номеру. И дался же ему этот поход в магазин! Но при всей моей досаде я чувствовала, что ему это и в самом деле срочно нужно и очень для него важно.

Огромный супермаркет изобиловал товарами. Одной только зубной пасты было не меньше тридцати сортов, и покупатели брели вдоль полок будто сомнамбулы.

Мы присоединились к тем, кто разглядывал полки с бритвами и шампунем. Мой спутник явно не торопился приобретать то, что ему было нужно.

— В чем дело, Дуг?

Он повернулся ко мне с задумчивой улыбкой.

— М-м-м?

— Ты что, не можешь без меня купить мыло?

Он все медлил с ответом, просто смотрел на меня и, казалось, обдумывал мой вопрос.

— Знаешь, мне этого хотелось с той минуты, как мы условились о встрече. Больше, чем разговоров, секса, чего угодно. Я просто мечтал побродить с тобой по магазину, как будто мы муж и жена. Выйти всего на несколько минут, чтобы купить аспирин и телепрограмму, может, еще пару трубочек мороженого. И лучше всего поздним вечером, но вчера мне не хотелось тебя об этом просить. Я так всегда завидую супружеским парам, которых встречаю в круглосуточных магазинах. Я заглядываю в их корзинки — что они там покупают.

— Разве ты никогда не ходил по таким местам вдвоем с женой? — Я хотела было дотронуться до его руки, но передумала.

— Ходить-то ходил, но я ведь не знал тогда, что я делаю. А теперь знаю. Понимаешь, о чем я? Тогда это было одно занудство, необходимость. А сейчас, с тобой, я знал, что это будет маленькое приключение, игра, от которой мы получим удовольствие. Даже если ничего не купим, это будет…

Он взглянул на меня, но ничего больше не сказал. Я прекрасно поняла, что он имеет в виду, и мне стало его жаль. Но у меня еще оставалось множество дел, куда более важных, чем это. Мне хотелось его утешить, но еще больше хотелось уйти. Все это значило для него гораздо больше, чем для меня.

Мы купили бритву и шампунь, вернулись в гостиницу и расплатились за номер. На улице, ожидая такси, мы обнялись. Я сказала ему, что в следующий раз мы встретимся в Нью-Йорке в конце лета.

Когда подъехало такси, он сказал:

— Знаешь, есть, оказывается, знаменитый рэппер по имени Пес. Снуп Песий Песс.

— Какая разница. Ты для меня всегда будешь единственным Псом в человеческом обличье, которого я любила.

Он кивнул.

— Спасибо, что сходила со мной в магазин.

Казалось, этого должно было быть достаточно, чтобы уловить в воздухе приближение чего-то важного, присутствие, кроме кислорода, чего-то еще. Почему, только прожив жизнь, понимаешь, что предвестники грядущего так же неисчислимы, как стая птиц в вишневой кроне? Из окна такси по пути в аэропорт я увидела нечто такое, что, как я теперь понимаю, непременно должно было меня насторожить и заставить задуматься о происходящем, вместо того чтобы то и дело поглядывать на часы, проверяя, не опаздываю ли я на самолет.

Шофер, крупный пожилой мужчина в бейсболке с надписью «Сан-Диего Падрес», за все время не произнес ни звука, если не считать того недовольного мычания, с каким он засунул мой чемодан в багажник. Меня это очень устраивало, и, сидя на заднем сиденье с мобильником в руке, я коротко отвечала на звонки тех людей, от встреч с которыми уклонялась, пока была в Лос-Анджелесе. Этот метод доведен мной до совершенства — звонишь какой-нибудь знакомой и сообщаешь, что говоришь с ней из такси, по пути в аэропорт, что никак не могла улететь, не поболтав с ней. И она за пять минут выкладывает тебе все, о чем занудливо рассказывала бы часа два за дорогим обедом. Кто сказал, что терпение приходит с возрастом? У меня с годами его становилось все меньше и меньше, и я этим гордилась. Своими успехами я во многом обязана тому, что умею быть в общении любезно лаконичной и от других добиваюсь того же.