Том Шарп. Уилт незнамо где
— Боже, ну и денек, — вздохнул Уилт. Они с Питером Брейнтри пили пиво в садике перед «Уткой и драконом» и глядели на реку, на одинокого гребца, ритмично работающего веслами. Дело было летом, и заходящее солнце красиво золотило воду. — Сначала это идиотское заседание, после которого пришлось сообщать Джонсону и мисс Пудроу, что их урезали вместе с бюджетом. Потом — расписание на следующий год. После того, как мне сказали, что им займется компьютерный отдел, а я могу расслабиться, вдруг приходит послание от проректора: программа заглючила, составляй сам.
— Казалось бы, кому этим и заниматься, как не компьютеру — бери список занятий да распихивай по кабинетам. Чистая логика, — сказал Брейнтри, завкафедрой английского.
— Как же, логика. Какой от нее прок, когда миссис Роббинс отказывается от 156-го кабинета, потому что в 155-м Лоренс Сифорс с драмкружком, который бедняжке Роббинс не перекричать? Сифорса тоже не вытуришь: во-первых, он в 155-м уже целых десять лет, а во-вторых, там акустика — ори не хочу. «Быть иль не быть!»… Или, скажем, речь Генриха V при Азенкуре. Поди объясни все это компьютеру.
— Что ж ты хочешь — люди! Вот у меня Джексон и Йэн Уэсли. То же самое. Даю на проверку одну и ту же работу: Джексон ставит «отлично», а Уэсли ругает на чем свет стоит. Человеческий фактор, никуда не денешься.
— В моем случае — нечеловеческий, — возразил Уилт. — Меня тут заставили взять семинар мисс Фрисекс по женскому самоутверждению — она уже месяц как болеет, а кафедра социологии отказалась. Ну и представь: пятнадцать взрослых теток, все полны решимости самоутвердиться и, к слову сказать, прекрасно знают, как это делается. Всю кровь из меня повыпили. На прошлой неделе ляпнул, не подумавши, мол, у женщин лучше получается создавать всякие комитеты, потому что они любят поговорить. Такое началось!.. Настоящее осиное гнездо. А домой придешь — там Ева добавит. И чего они все такие агрессивные?.. Смотри-ка.
Выскочивший из-за поворота реки катер залил лодку одинокого гребца. Тот причалил к берегу и стал вычерпывать воду.
— Вот сволочь, на реке ведь ограничение по скорости! Он превысил! — возмутился Брейнтри.
— А у меня дома ограничение по времени, и я его тоже превысил, — сказал Уилт. — К тому же сегодня гости… Ладно, раз все равно опаздываю, накачу еще. Для храбрости.
Он встал и пошел в паб.
— А кто к вам придет? — полюбопытствовал Брейнтри, когда Уилт возвратился с двумя пинтами пива.
— Да как обычно — Мэвис и Патрик Мотгрэмы да Эльза Рэмсден с очередным прихвостнем. Наверняка какой-нибудь мастер стихосложения и мелодекламации. Только на меня пусть не рассчитывают. Я этого добра за день выше крыши наедаюсь.
Брейнтри кивнул.
— На днях на меня в учительской напали Ля Фрисекс и Ронни Ланн — дескать, надо повышать образовательный уровень учащихся в сфере взаимоотношения полов. Я говорю: у моих ребят в сфере взаимоотношения полов уровень повыше моего, и вообще, одиннадцатилетним на этом вопросе особо заостряться незачем. А еще Фрисекс хочет организовать курс по оральному сексу и стимуляции клитора для воспитательниц детских садов. Я сказал, на фиг, на фиг.
— Не знаю, как такое пройдет с миссис Раутледж. Она же лопнет от возмущения.
— Уже лопнула. И не где-нибудь, а на глазах у ректора, на заседании по набору, — сообщил Брейнтри. — Грозилась настучать в соответствующие инстанции. Говорит, посмотрим, как им это понравится.
— А директор что? — заинтересовался Уилт.
— Сказал, надо учитывать реалии современной жизни и неукомплектованность классов. Цифры — вот что важно в наши дни. Но тут вмешался наш старикашка, майор Миллфилд, и заявил, что, видите ли, содомский грех есть содомский грех, и раз Ветхий Завет его запрещает, то ему непонятно, как это можно называть «реалиями современной жизни». Такая вот была драчка.
Уилт, цедя пиво, помотал головой.
— Убей не понимаю — неужто они считают, что такой мурой можно привлечь нормальных студентов? Вот подожди, я расскажу Еве. Она бы с ума сошла, если б кто-то вздумал обучать наших чертеняшек оральному сексу и стимуляции клитора. Потому она их и отдала в монастырскую школу.
— А мне казалось, по религиозным убеждениям, — сказал Брейнтри. — Ведь у нее, кажется, в прошлом году было какое-то религиозное переживание?
— Было. С одной падлой, которая называла себя неопятидесятницей. Только я предпочитаю не знать, в чем именно это ее переживание заключалось. Но обращения точно не случилось.
— Пятидесятница? Это которые говорят на языках?
— Наша своим языком не только говорила, но и кое-что другое делала. Причем в ванной. Знаю-знаю, тебе интересно, как их угораздило оказаться там вместе. Вкратце: эта больная коровьим бешенством баба — звали ее Эрин Мур — сказала, что для крещения Святым духом, чтобы в тело мог проникнуть дар языков, необходимо полное погружение. А дальше они, по-моему, не сошлись в толкованиях: куда дух, а куда — язык. Меня, слава тебе господи, дома не было, а Ева потом ничего не рассказывала. Говорит, это слишком отвратительно. В общем, Еве сразу стало не до пятидесятничества, и языкатой бешеной корове тоже, потому что Ева ее чуть не укокошила. Видел бы ты потом нашу ванную — не поверишь, какой погром! Они оторвали штангу для занавески и душевую головку — Ева ее использовала вместо боевого топора. Шкафчик упал, банки-склянки побились… Шланг от душа скакал по полу, как разъяренная змея — Еве так не терпелось пришибить мерзавку, что она даже не подумала выключить воду. Короче, она долго гоняла злополучную дуру по всему дому, а потом вытолкала на улицу, ясное дело, нагишом, и всю в крови. Ванную к тому времени затопило, вода скопилась над потолком кухни, и тот, естественно, обрушился. Полтонны воды — на холодильник. Там сверху тепло, а Тибби, если чего не любит, так это воды. У него настоящая фобия — девицы учили несчастное животное плавать в пруду и едва не утопили, поэтому при виде водопада бедняга буквально забегал по стенам. А у Евы на шкафу была коллекция расписных тарелочек, она еще ужасно ими гордилась. Только, когда кот очухался, гордиться стало нечем. Электрический чайник, понятно, вдребезги, кофеварка тоже. В довершение бед, сдохли все лампочки. Ну, то есть, электричество полностью накрылось. Словом, от дома осталось мокрое место — и от моего кошелька после ремонта тоже. А для полноты счастья нам отказались платить страховку, потому что Ева не пожелала посвящать агента в подробности происшествия. Сказала, несчастный случай и все. Агент, конечно, не поверил: душевые головки просто так не срывает. Ну а страховые компании просто так не расстаются с деньгами. Одна радость — о Боге Ева забыла начисто.
— А языкатая баба?
— Вернулась в дурдом, откуда пришла. Точнее, откуда ее выпустили в момент просветления. Оказалось, она шизофреничка со справкой, и у нее религиозная мания. Про синяки и царапины она, к нашему счастью, сказала, что они получены в сражении не то с ангелом, не то с дьяволом, правда, так и не объяснила врачам, почему на ней шапочка для душа.
— Да, но все-таки я не понимаю: если Ева уже не верующая, зачем отправлять детей в монастырскую школу? Ведь там весь кайф в религиозности и католичестве?
— Просто ты не знаешь, как устроена Ева. Ее вечно бросает из крайности в крайность. Государственная школа ей не нравилась, потому что в Ньюхолле, где девочки ходили в начальные классы, учительница однажды заставила детей — шестилеток! — все утро просидеть в картонных коробках. Предполагалось, что так они «поймут»… Знаю-знаю, что ты думаешь по поводу такого «понимания», это все равно что «повышение образовательного уровня», но только дети должны были прочувствовать, каково спать на улице в картонных коробках. Это Еву и добило. Она заявила директрисе, что растит дочерей не для того, чтобы они спали на улице, и привела в школу учиться читать, писать и считать, а не сидеть по коробкам. То же самое Ева сказала на родительском собрании, да еще и поинтересовалась, не собирается ли администрация школы снабдить малюток кожаными мини-юбками и высокими сапожками, чтобы те «поняли», каково быть малолетними проститутками. Ну и… сам знаешь, какая публика в Ньюхолле.
— Мне ли не знать! Там живет мать Бетти. У нее вечно полон дом социалистов с шестизначным доходом и в костюмах от Гуччи, которые до сих пор искренне убеждены, что Ленин вообще-то хотел хорошего.
— Так или иначе, после коробок и языкатой бабы Еву занесло в другую крайность. Монастырь, конечно, обходится в небольшое состояние, но там хотя бы нормально учат и уважают авторитеты. Кстати об авторитетах — пора домой. Ева последнее время жутко злится, потому что я не хочу пятый год кряду мотаться по горам в Озерном краю, а ей подавай отпуск всей семьей и все тут.
