Да ведают потомки православных
Своей земли минувшую судьбу…
А. Пушкин
Автор рискнул определить жанр отданной на суд читателя книги древним словом действо.
В этом действе — жизнь многих, на чьи плечи лёг груз истории совершенно определенного времени.
Пробу разобраться в типических судьбах, без деления их на плохие и хорошие, и обнаружит читатель «Моли», действа, среди участников которого были:
1 — Автор,
2 — Собеседник Автора,
3 — Леонид Николаевич Решков,
4 — Владимир Борисович Кулибин, бывший человек и бывший писатель,
5 — Семен Семенович Суходолов, сын тамбовского крестьянина,
6 — Ксюша, дочь мельника,
7 — Воскресенский, профессор,
8 — Ирина Мовицкая, дочь полковника Мовицкого,
9 — Костя Туровец, комсомолец, идеалист,
10 — Валя, друг Кости Туровца и еще многие другие, силой обстоятельств вовлеченные в действо, которое откроется справками —
О Леониде Николаевиче Решкове
Не без колебаний и сомнений Автор взял и сделал главной фигурой своего действа Леонида Николаевича Решкова, вначале — то есть в 1905 году — бывшего восьмилетним Ленькой, случайным сыном портовой девки.
Надо ли подробно говорить о тяжелом детстве Леньки и о совсем гиблой жизни его матери? Не стоит. Не упомянем потому имени и фамилии женщины, которая хотела удавить своего сына чуть ли не в тот самый день, когда ему исполнялось восемь лет. Но не успела. Помешал проходивший мимо матрос, в сердцах вышибший Ленькиной матери два зуба, а потом доставивший мальчишку в полицейский участок.
Чтобы покончить с этой тяжелой историей скажем, что Ленькину мать вскорости обнаружили мертвой в одном из оврагов, невдалеке от железнодорожного моста. А через какое-то время после этого, жители пригорода безо всякого удивления рассматривали мальчишку Леньку, подавали ему кусок хлеба и не особенно ругались, когда он устраивался на ночь под чьим-то крыльцом или в заброшенной собачьей будке.
Как-то так само собой получилось, что под осень, когда ночи становились холодными и сырыми, Ленька забрел в южную часть пригорода, туда, где был большой сад с красивым домом. Случайность? Да! Но не будь ее, не возникла бы та цепь событий, которые и предопределили, в дальнейшем, трагическую и вместе с тем горькую судьбу безотцовского Леньки, вошедшего в жизнь с паспортом на имя Леонида Николаевича Решкова.
Трудно сказать, что больше всего привлекло внимание Леньки. Может быть сад с деревьями, устало опустившими ветви под грузом крупных антоновок и дюшесов. А может быть и нарядный дом, за удивительно чистыми окнами которого угадывался уют обжитых комнат с коврами, приглушающими шаги крепко опиравшегося на палку полковника Павла Ивановича Мовицкого, после русско-японской войны вернувшегося домой с Георгиевским крестом и перебитыми шимозой ногами. А может быть и то, что Ленька разглядел на веранде всю в белом девочку и стройного кадета.
А кто запретит думать, что Ленька, присмотревшись к девочке и к несколько горделивой фигурке мальчика, не оглянулся на самого себя, на свою жизнь и еще раз не почувствовал злобу пьяных материнских рук, сжимавших его детское горло?
Автор склоняется к мысли, что жалостью к самому себе зашлось Ленькино сердце и что этому сердцу захотелось освободиться от страшных воспоминаний, сбросить их вместе с лохмотьями штанов и куртки, и с шапкой, под которой вечно чесалась голова.
Найдутся скептики, готовые отрицать способность человека, а тем более такого ребенка как Ленька, стремиться к добру. Такой скептик, читая эту книгу, может весьма значительно заметить что Ленька, сын гулящей бабы, ни о чем хорошем не думал, а просто повадился сюда, чтоб красть яблоки и ночевать в садовой беседке.
В какой-то мере скептик прав. Ленька действительно крал яблоки и груши и уже считал, что беседка, во всяком случае до морозов, весьма подходящее жилье. Он даже притащил сюда подхваченную где-то на базаре крестьянскую шубейку, мягкая шерсть которой возмещала ему недостаток материнской теплоты. К тому же шубейка служила ему и подстилкой и одеялом.
О будущем Ленька еще не умел думать. И будущее его, видимо, пошло бы совсем другим ходом, если бы однажды садовнику Николаю Николаевичу Решкову не понадобилось заглянуть в беседку.
Это случилось ранним сентябрьским утром. Николай Николаевич Решков, тихо посвистывая, раздвигал руками кустарник и, пробираясь к беседке, часто останавливался, с удовольствием оглядывая буйный урожай орехов, начавших обливаться медью.
Посвистывая, он подошел к беседке. Уже готовый раскрутить проволоку, которой он сам, весной, закрепил щеколду дверцы, он с удивлением увидел, что проволоки никакой нет.
— Вот это да, — в недоумении прошептал Николай Николаевич Решков и осторожно заглянул в беседку.
Там, в уголке, лежала шубейка. Из-под нее высовывались босые детские ноги.
«Чей такой?» — подумал садовник.
Он подкрался к спящему и поднял край овчины…
Таким образом Решков, служивший садовником у полковника Мовицкого, и нашел под шубейкой Леньку.
Когда тот вздрогнул и проснулся, садовник не схватил мальчика и не выбросил его вон. Наоборот, он поймал пустившегося удирать Леньку, втянул назад в беседку и приказал:
— Не реви! Ты что…
Мальчик перестал плакать. Пошарив в карманах, он вытащил два яблока и кусок хлеба.
— Антоновки, дяденька, это ваши. А хлеб, ей-Богу, дяденька, хлеб мне бабка дала.
— А яблоки крал? — спросил Николай Николаевич.
— Крал. Я их с хлебом ел. Яблоки, дяденька, возьмите. Только пустите… Пустите меня, дяденька. Я больше не буду…
Отпусти садовник мальчика, пошел бы он куда глаза глядят, потянув за собой шубейку, и где-либо, около пристани или под чьим-то забором, скоро бы и замёрз. Потому что зима в том году наступила ранняя и очень суровая.
Ничего такого не случилось. Не могло случиться, потому что Николай Николаевич Решков прижал к себе мальчика, задумчиво вглядываясь в его испуганные глаза. Потом, глубоко вздохнув, похлопал по худенькому плечу мальчика, сказал что-то ласково-успокаивающее и повел в ту часть дома, которая полковником Мовицким отводилась для садовника.
Автор вполне сознательно отодвигается от того дня, когда Николай Николаевич Решков привел в свою квартиру Леньку, пропускает определенный исторический период и сразу перебрасывается в январь 1917 года.
В январе 1917 года полиции наконец-то удалось найти и арестовать студента Леонида Николаевича Решкова, незадолго перед тем убившего господина Мовицкого, полковника в отставке.
Мотив убийства — месть! Так было записано в материалах предварительного следствия, хотя убедительных доводов, подтверждающих месть — приведено не было. Отсутствие их возмещалось пространными показаниями, позволявшими составить представление о личности убийцы.
Не подлежало сомнению, что студент Леонид Николаевич Решков — сын проститутки из числа тех, которых называют уличными или порто́выми девками, к тому же более двенадцати лет назад ставшей жертвой происшествия, связанного с ночным и весьма примитивным пьяным скандалом. Дела о такого рода событиях заканчиваются скучной фразой о «невыясненных обстоятельствах», и сдаются в полицейский архив.
Так в полицейский архив поступило и то дело, после которого совсем одиноким оказался безотцовский Ленька, скоро превратившийся в бродяжку и мелкого воришку.
