Александр Попов
Двадцать минут с ангелом
Полки с книгами, окно, письменный стол, – обыкновенная комната. За окном льет дождь. В потертом кресле сидит мужчина лет тридцати двух. Задумался. Не брит. Кажется, уставший. Слушает дождь.
Стал ворошить на письменном столе усыпанные мелкими строчками листки. Досадливо отодвигает их. Смотрит в книге на портрет драматурга Александра Вампилова. Прочесывает пятерней свои разлохмаченные волосы, замирает. В его руках хрустнула, сломавшись, авторучка.
"Вампилов, Вампилов!.. Я надеялся, что сценарий фильма о тебе напишу быстро и легко. Он всего-то будет двадцатиминутным. Но, уважаемый мой драматург, досадные мысли о себе выстроились упрямой стеной. Работа тормозится, буксует… Я как-то мало и в спешке задумывался о себе. А перечитал твою "Утиную охоту" и вдруг меня как ударило: я – Зилов. И настроение прегадкое, как у него же. Хотя кое в чем мы разнимся. Я человек непьющий, мне никто пока еще не додумался прислать похоронный венок, Настя не уходила от меня… и все же, и все же: я – Зилов, твой Зилов. (Вздохнул). Вчера в трамвае одного упитанного мужчину назвал нехорошим словом: он загородил выход. А сегодня утром соседи обругали меня: "Что вы там, – говорят, – скачете по полу, что ли? У нас скоро люстра отвалится". Денег нет. Тоска-а-а-а, Александр Валентинович! Да эти чертовые дожди некстати разошлись. Когда, наконец, бабье лето разольется по земле и установятся погожие деньки? Удивительно, а ведь я тоже любитель поохотиться. Но стрелок плохой: ни одной даже самой захудалой дичи не пристрелил. (Усмехается). Э-э, пустяк, важнее вот что".
Листает книгу; читает.
"Мы поднимемся рано, еще до рассвета. Ты увидишь, какой там туман, – мы поплывем, как во сне, неизвестно куда. А когда подымается солнце? – О! Это как в церкви и даже почище, чем в церкви…"
Мужчина взволнованно встает и подходит к окну.
"Льет! Черт бы его побрал. И без него тошно".
Видит: по улице идут люди – мокрые, невзрачные, неинтересные, хотя промелькивают веселые, юные, с розовыми лицами. Жалкая отощалая дворняга сидит под деревом, вымокла до последней шерстинки и подрагивает. Маленькая очередь у киоска. Вспениваются и пузырятся лужи.
Мужчина, стоя у окна, берет книгу и снова смотрит на портрет Вампилова.
"Кто-то, Александр Валентинович, сказал – оккупировали все и всюду зиловы. Да, куда ни посмотри – зиловы, зиловы. Что за жизнь! Как там твой Зилов говорил: "Мне все безразлично, все на свете. Что со мной делается, я не знаю. Не знаю. Неужели у меня нет сердца?". Он спросил жену и – нет для него ответа. Я время от времени о том же хочу спросить себя".
Смотрит на улицу, – люди, люди, люди.
"Сколько нас, зиловых? О, ты, Александр Валентинович, честно сказал бы – легион! Изломанные жизни, высохшие для Бога и любви сердца. Дунь на нас – полетит труха. Что там в журнале написал московский критик? (Читает в журнале). "Крепко всосалась в нас зиловщина. Таракана можно дустом вытравить, а как же с ней сладить? Мы, зиловы, готовы ко всему. Нам плевать, что делать. Понадобится кому-нибудь в Москве новая перестройка – всегда готовы, как говорили пионеры…" Этот московский критик ворчит, как старик, а как будто еще молодой человек. И я, дорогой мой драматург, хочу бухтеть, потому что мне опостылела вся эта жизнь! А может… я действительно уже старик?"
Мужчина закрывает глаза ладонями.
"Мрак? Зачем мрак? Что там? Вход в тоннель? Хочу света, света! Может, и ты, Александр Валентинович, – а это предполагают мно-о-о-гие! – тоже был Зиловым? И показал в нем не кого-нибудь, а себя? Однако, как тяжело мне дается этот сценарий всего-то двадцатиминутного фильма для школьников! Будто проживаю в мыслях неудачливую жизнь. Я, наверное, никогда его не закончу… Тоннель будет в жизни Вампилова потом, когда он начнет жить в страшном и очаровательном мире – в искусстве. А пока – легкокрылое кутуликское детство и юность…"
Садится за стол, пишет: "Виды Кутулика, по возможности приближенно к описанию. Вот как он сам описал поселок: "В Кутулике, возможно, вы никогда не бывали, но из окна вагона вы видели его наверняка. Если вы едете на запад, через полчаса после Черемхова справа вы увидите гладкую, выжженную солнцем гору, а под ней небольшое чахлое болотце; потом на горе появится автомобильная дорога, и на той стороне дороги – березы, несколько их мелькнет и перед самым вагонным окном, и болотце сделается узким лужком, разрисованным руслом высыхающей речки. От дороги гора отойдет дальше, снизится и превратится в сосновый лес, темной стеной стоящий в километре от железной дороги. И тогда вы увидите Кутулик: на пригорке старые избы с огородами, выше – новый забор с будкой посредине, стадион, старую школу, выглядывающую из акаций, горстку берез и сосен, за серым забором – сад, за ним – несколько новых деревянных домов в два этажа, потом снова два двухэтажных дома, каменных, побеленных, возвышающихся над избами и выделяющихся среди них своей белизной – райком и Дом культуры, потом – чайная, одноэтажная, но тоже белая и потому хорошо видимая издалека… Словом, райцентр с головы до пят. Райцентр, похожий на все райцентры России, но на всю Россию все-таки один-единственный".
Горит молодая тонкая сосна, полыхает в жадном, трескучем огне нежно-зеленая хвоя. Потом огонь исчезает, но перед глазами зрителей – изуродованное черное дерево.
Тридцать седьмой год косил людей налево и направо. Валентин Вампилов, отец драматурга, был арестован и расстрелян. Сначала Валентина Никитича убьют, а после в казенной бумажке сообщат, что не по закону казнен.
Глаза юного Вампилова. Крупно, непременно крупно!
"Саша никогда не говорил об отце, разве что лишь с самыми близкими друзьями, – писал литератор Марк Сергеев. – Но жизнь нет-нет да и напоминала сыну незаконно погубленного человека об отце, жестоко и безжалостно. Не оттуда ли, не от этих ли переживаний в характере Александра Вампилова такая ранимость, такое беспощадное чувство справедливости и несправедливости?"
Проходят фотографии матери, Саши, других детей семьи.
Мать Вампилова, Анастасия Прокопьевна, была истинным другом своему сыну. Она вспоминала: "Саша родился в 1937 году. Это был год, когда исполнилось 100 лет со дня смерти Пушкина. И имя ему дали в честь великого поэта – Александр. В моей семье Саша был младшим и, разумеется, был любимцем своих братьев и сестер. Рос спокойным ребенком, очень любознательным. Еще в раннем детстве любил книги. И читали ему много бабушка и старшие дети. Был очень впечатлительным…"
Сцена, которую рабочие готовят к спектаклю. Потом – мальчик, похожий на Витьку – героя рассказа "Солнце в аистовом гнезде"; он широко открытыми глазами смотрит на сцену. Мельтешат лица других детей.
Однажды в Кутулике был выездной спектакль Иркутского драмтеатра, и рассказ молодого Вампилова "Солнце в аистовом гнезде" повествует о переживаниях маленького Витьки: его и других детей не пускают на спектакль и отправляют спать.
Непонятные действия, движения на сцене, все в синем свете, туманно, таинственно. Лицо мальчика, – его губы вздрогнули, рот приоткрылся.
Отрывок из рассказа: "В половине одиннадцатого Витька сбежал со своей постели и через минуту занял место у окна, среди таких же, как он, готовых зареветь от любопытства зрителей. Витька прильнул к стене клуба. В зале было темно, а на сцене он увидел необыкновенный стог, необыкновенного человека, необыкновенное ружье. Человек вел себя необыкновенно. Все это было освещено необыкновенным ядовито-синим светом. И Витькино сердце запрыгало от предчувствия чуда…" "Обратите внимание, – восклицает Марк Сергеев, – на это слово "необыкновенный", которое в коротеньком отрывке звучит пять раз! И не кажется нам лишним! И ни у какого редактора не поднимется рука заменить его синонимом по газетному обычаю. Потому что приезд театра в дальнее село в те годы и в самом деле было необыкновенным чудом. Потому что детская вера в чудо, в то, что солнце непременно сядет рано или поздно в аистовое гнездо, неисчерпаема…"
Мужчина охватывает свою голову ладонями.
"Опять мне мерещится тоннель! И кто-то вошел в него. Вампилов? А может, я сам? Тоннель сведет меня с ума. Не Вампиловым ли я себя воображаю? Стоп, стоп! Надо писать, надо работать!.."
Пишет: "Не тогда ли залетела в Сашино сердце искорка любви к театру? Наверное, именно эта любовь была счастливой и скорбной одновременно причиной его поступления на филологический факультет университета. Почему скорбной? Потому что начался долгий, изнуряющий, полный загадок и неожиданностей путь в тоннеле.
"Прощание в июне", – какое грустное и загадочное название у пьесы, а ведь она всего лишь анекдот! Молодой человек заканчивает университет, полюбил девушку – дочь ректора его ВУЗа. Простенькими, скорее избитыми приемами Вампилов направляет Колесова к развилке дорог, и он должен определиться – по которой идти. Примитивно? Неталантливо? Так спрашивают многие".
