Олег Суворинов - Петербург-Ад-Петербург

Фоме повезло больше, чем мне, в этом у меня сомнений нет. Не поверил Фома ученикам, захотел воочию убедиться, что Господь воскрес; так что ж в этом плохого? А в наш век никто и подавно не поверит, во что бы то ни было, пока сам в этом не удостоверится, увидев все собственными глазами.

Фома был по-своему прав, когда усомнился в рассказе других учеников о том, что они видели Христа, но когда Христос показал ему раны от гвоздей и прочее, тот вмиг узрел в нем Бога своего, этим все и кончилось. Фома уверовал и все счастливы! Но со мной произошел совершенно иной случай.

Нельзя сказать, что я в точности являю собой образ Фомы «неверующего», но что-то от этого персонажа у меня точно есть. И за это «что-то» я частенько терпел всяческие на меня нападки со стороны окружающих людей. Вот в школе, например: несколько ребят узнали о том, что учитель наш по литературе заболел. В связи с этим отменялся последний урок. Мне не было известно, откуда они это узнали, и я решил сам все выяснить. Не то чтобы я очень хотел на урок литературы, а просто стало любопытно. С умным видом я нарисовался в дверном проеме учительской и спросил у находившегося там завуча, которая, кстати, вела у нас математику, об этом злосчастном уроке литературы. Она, знаете ли, сразу вся как-то выпрямилась, воодушевилась и приподнятым тоном произнесла мне приговор: «Что ж, не будем терять времени! Дополнительный час математики вашему классу не повредит!»

Били меня все и очень сильно. А что по сути дела я натворил? Мне же просто захотелось узнать все из первых уст, что называется… По большому счету это все мелочи, да и минуло с тех пор уже много лет. После этого случая в школе со мной произошло еще несколько десятков подобных казусов, за которые я так или иначе расплачивался.

Так вот последний случай совершенно не похож на другие. Он был так страшен, так невообразимо страшен, что при одном воспоминании о нем меня начинает бить дрожь, как если бы больного гриппом с температурой сорок градусов обтирали спиртом.

Начну по порядку, и пусть мой пролог послужит в качестве предуведомления. По существу, он призван только разъяснить некоторые факты, причины, так сказать, приведшие к тем последствиям, о которых ниже.

Однако, мне думается, что найдутся среди вас и те, кто не поверит в мой рассказ, кто захочет воочию, как Фома, убедиться в подлинности моей истории. Но я должен буду вас разочаровать; подобные случаи также феноменальны, как поимка акулы в реке Воронеж…

Я закончил факультет журналистики одного из питерских ВУЗов. Закончил так себе — средне. Но это не имело значения, поскольку в наше время определяющим фактором является не наличие знаний после ВУЗа, а…, впрочем, вы сами понимаете. В роли моей «мохнатой руки» выступил родной дядя Владимир Алексеевич Силин, который знал одного претенциозного «хохла» по имени Марк Соломонович. Этот «хохол», как он себя сам называл, был, по его же собственному мнению, ни больше, ни меньше, отечественный Генри Льюс глянцевых журналов. В сущности, журналов третьесортных для узколобых мещан со средне-специальным образованием. Всего их было три: для мужчин, для женщин, и для тех, кто относит себя к категории всемогущих бизнесменов, а по факту является владельцем одной из дешевых прокуренных забегаловок с сомнительной репутацией.

Марк Соломонович обещал скорый карьерный рост, приличное для первого времени жалование и, вообще, самые благоприятные условия работы в должности штатного журналиста. С радостью приняв предложенную мне работу, я начал осваиваться в новом коллективе. Ничего особенного не происходило. Мои коллеги задавали мне самые стандартные вопросы, а я в свою очередь давал им не менее стандартные ответы. Проще говоря, всё происходило, как обычно.

Всё шло хорошо: я усвоил свои обязанности, работал, не покладая рук, все материалы сдавались мною вовремя; я устраивал, как мне казалось, своё начальство, а оно в свою очередь устраивало меня. Проработал я таким образом чуть больше четырех лет. Все закончилось в тот день, когда Марк Соломонович узнал, что я уже два года сплю с его дочерью, которая работает в нашей редакции. Не имею представления, кто нас сдал, но если бы узнал…

«Хохол» вызвал меня к себе в кабинет. Я тогда и не догадывался, зачем, но предчувствие было нехорошее. Корпулентный Марк Соломонович сидел в своем огромном кресле, как Наполеон на троне, не доставая ногами до пола. Что-то было недоброжелательное в его смугловатом «украинском» лице. Я более робко, чем обычно, сел в кресло. Марк Соломонович еще минуту перебирал многочисленные бумаги, хаотично разбросанные по огромному столу, после чего медленно снял очки и, слегка прищурив глаза, начал пристально смотреть на меня. Припоминаю его взгляд: он был настолько тяжёл, что мне постоянно хотелось опустить глаза, он испепелял меня своими зрачками, как василиск…

Помолчав ещё около минуты, до того самого момента, когда мне уже захотелось сползти с кресла под стол, он, наконец, заговорил, но, на моё удивление, очень спокойным и мягким тоном. Я выдохнул и расслабился, но ненадолго.

— Ну, здравствуй, Герман. Ты догадываешься, зачем я тебя вызвал?

— Нет, Марк Соломонович, не догадываюсь, — как можно спокойней выговорил я.

— Гм… Интересно. Ты мне вот что скажи, Герман, как так вышло?

— Что вышло, Марк Соломонович? Я вас не понимаю, — недоумевал я.

— Ах, не понимаешь! — крикнул «хохол» и тихо добавил: — что у тебя с моей Аней? Ммм… — Он схватился обеими руками за край стола и подался на меня всем телом.

— А что у меня с вашей Аней?

— А ты не знаешь?

— Нет.

— Хорошо, тогда я тебе скажу, — сказал Марк Соломонович, снимая очки. Губы его немного подрагивали. Я понял, что он все знает, и юлить было уже ни к чему.

— Как давно вы с ней?..

— Пару лет, — ответил я.

— Пару лет! Да ты что? Умом тронулся? Что баб других нет? Тычинкой своей не знаешь, кого опылить?

— Я, я…

— Что я-я?! — передразнил «хохол», — как ты мог так со мной поступить? Вся редакция знает теперь про вас! Ты меня опозорил. Ты это понимаешь или нет?

— Но чем я вас мог опозорить? Что такого в том, что мы с вашей дочерью любим друг друга? — напыщенно произнес я. Я врал насчет любви, но только наполовину. Аня любила меня, а я не любил Аню. Я просто спал с ней и все.

— Что значит «любим друг друга»? — взволнованно спросил Марк Соломонович, и судорога прошла по его лицу. Он и в страшных снах, наверное, не мог себе представить, что его драгоценная дочь может влюбиться в какого-то там Германа, у которого ни кола ни двора.

— Как вам объяснить…

— Не нужно мне ничего объяснять! — взвизгнул «хохол, — вам не быть вместе!

— Но почему же? Что такого в том, что?..

— Ничего такого! Я сказал нет, и точка! Аня через два дня улетает в Штаты к моему брату, а ты отправишься в командировку!

— Куда?

— Ты слышал, что я сказал. Не тупи! В продолжительную командировку в уездный городок N. Мы там недавно открыли представительство. Им нужны журналисты. Ты как раз подходишь, — осклабился Марк Соломонович.

— А если я не хочу ехать? — резонно спросил я.

— А тебя никто не спрашивает. Если хочешь продолжать у меня работать — поедешь, а нет — пиши заявление и баста!

Выбора у меня не было. Искать новую работу смысла тоже не было. Да и где ее искать?

— Хорошо, — говорю, — я согласен.

— Ах ты! Что ж, ты уже не любишь мою дочь? — ударив кулаком по столу, спросил Марк Соломонович.

— Люблю…

— Заткнись! — заорал «хохол», — не выводи меня! Я оставил тебя только из уважения к твоему дяде, который за тебя просил. Итак, сегодня среда, а в субботу ты уже должен стоять на Московском вокзале. Ты меня понял?

— Понял, — ответил я и загрустил. Я больше всего на свете не хотел ехать в Богом забытый N. Лучше дьяволу душу продать, думал я, чем ехать в провинцию.

— Оформим тебя переводом и все. Поработаешь годок, а там посмотрим, — саркастически сказал Марк Соломонович, и добавил: — Там в редакции одни бабы, вот и погуляй! В среду и четверг можешь не приходить. Тебе здесь делать нечего. С документами вопрос решим сегодня. Все ясно?