Джон Барт - Всяко третье размышленье

Пожалуй, следует объясниться по поводу названия книги. Оригинальное, английское, выглядит так: «Every Third Thought». Это слова, с которыми в последней сцене шекспировской «Бури» Просперо обращается к Алонзо, королю Неаполитанскому:

В переводе Михаила Донского, опубликованном в восьмом томе Полного собрания сочинений Уильяма Шекспира, читаем взамен:

В переводе Т. Л. Щепкиной-Куперник:

Стало быть, место «каждой третьей мысли» занимает в одном случае «на досуге размышлять», в другом — «и там я буду думать». В название книги ни та, ни другая формула не годится, тем более что оно далеко не один раз встречается и в ее тексте. Поэтому я взял на себя смелость перевести сказанное Просперо своими силами:

Отсюда и название.

«Вы меня не знаете, — с такого обращения Гека к читателю начинает Сэмюэл Клеменс Марк-твеновы „Приключения Гекльберри Финна“, — если, конечно, не читали книжку, которая называется „Приключения Тома Сойера“».

Подобным же образом, Читатель, и Вы ничего не знаете обо мне, «если, конечно, не читали» сборничек рассказов «Застройка», посвященный давней-предавней жизни людей средне-вышесреднего класса в коттеджном поселке, именовавшемся «Бухта Цапель» и стоявшем на Восточном побережье штата Мэриленд, — жизни, продлившейся почти четверть века: между его постройкой в 1980-х и почти полным разрушением, каковое произвел поздним вечером 29 октября 2006 года торнадо, невесть как образовавшийся в это почти безбурное время года и управившийся с уничтожением поселка всего за несколько минут. Названный день был 77-й годовщиной злополучного краха фондовой биржи, разразившегося в 1929 году и породившего Великую депрессию 1930-х, и составил еще одну причину, по которой некий «поконченный человек» (Ваш Покорный) стал тем, что он ныне собой представляет.

У Гека имелись хорошие шансы на то, что «Вы», к которому он обращался в 1884-м, по меньшей мере слышал, а может быть, даже и читал о его популярном предшественнике 1876 года. Столетие с четвертью спустя Вы почти наверняка знаете пару вещей о Геке Финне, даже если Вам не довелось еще заглянуть хотя бы в одну из книг его создателя, — столь популярным американским идолом стал, и заслуженно, этот Мальчик-на-Плоту, несмотря на то что рассказ его критика приняла поначалу в штыки, и на то, что его создатель не удосужился как-то объяснить способность малограмотного Гека управиться с ведомым от первого лица 250-страничным, обращенным к Вам повествованием. Мне такой удачи не выпало — не будем вдаваться в причины этого, — и потому позвольте представиться самому. «Дж. И. Ньюитт» к Вашим услугам, Читатель, — имя его взято в заставившие Вас поморщиться кавычки по причинам, которые следует, вне всяких сомнений, растолковать, хотя они, скорее всего, стали для Вас уже очевидными: Самозваный Старпер-Писатель и — до состоявшегося несколько лет назад завершения его ученой карьеры — профессор довольно симпатичного/недурственного/вполне пристойного Отделения английской литературы и писательского мастерства в расположенном неподалеку от его дома Стратфорд-Колледже. В коем его незаменимая супруга и задушевная подруга — довольно симпатичная/недурственная/вполне пристойная поэт-профессор Аманда Тодд — все еще продолжает вести межстрофные семинары и вытягивать из себя, точно жилы, стихи (прошу прощения, Манди: создавать поэтические творения) между занятиями и заседаниями ученого совета: точно так же как в прошлые семестры ее словообильный супруг вытягивал из себя Без Малого Пустую Писанину, между тем обучая студиозусов СтратКолла прочищать их собственные повествовательные горла.

Никогда о нас не слышали? Мы Вас прощаем. Я, уж такой я, более или менее, человек, испытываю искушение заявить: «Gee, I knew it»[1], однако этот квелый каламбурчик все равно пропадет (туда ему и дорога) в случае, маловероятном впрочем, перевода сего творения на другой язык. Как и тот, что вскоре последует за ним, ключевой для истории, которую ДжИН намеревается поведать Вам, когда он все-таки соберется с мыслями и займется делом.

Чего ради он и «я» предпринимаем, с Вашего дозволения, если и пока и в меру наших сил:

Что пуще всего тревожит Вашего Покорного — Джорджа Ирвинга Ньюитта, с коим Читатель навряд ли успел свести знакомство, читая и перечитывая его скудноватую, даже и не печатавшуюся, можно считать, писанину, — так это не сам психофизиологический упадок, порожденный Нечаянным Ушибом Головы, каковой он претерпел вечером 22 сентября 2007 года, хотя последствия оного, безусловно, могли оказаться далеко не пустячными. Ибо если «Падению предшествует гордость»[2], то что следует за ним? Трещина черепа, аккуратно следующая вдоль линии волос? Повышенное интракраниальное давление, создаваемое субдуральной гематомой и приводящее к хроническим головным болям и даже (как нам еще предстоит увидеть или по меньшей мере вообразить) галлюцинациям? Утрата и без того припадчивой памяти — заодно с уже поврежденными возрастом слухом, зрением, половым влечением и общим вкусом к жизни? Мы попробуем перейти эти Рубиконы, когда и если до них доберется Дж. — если он уже не добрался (а мы того и не заметили) или даже не перешел их, немедля об этом позабыв. Пока же всех нас (Манди тоже: как-никак сотоварищ — и по преподаванию, и по борениям со словом) беспокоит нескладная символика, явленная тем, что его/мое падение — и, возможно, не в одном только смысле — пришлось на первый день листопадной поры, который, помимо прочего, совпал в том году с Йом-Кипуром, еврейским Днем искупления! Ну вот представьте себе, что роковое грехопадение Адама и Евы состоялось в день осеннего равноденствия, что они потеряли фиговые листы как раз тогда, когда деревья Рая стали сбрасывать свои! ДжИН не спустил бы столь сиволапого символического совпадения ни одному из жаждавших гипотетической славы прозаиков — в те давние то есть времена, когда он одной рукой обучал их на стратфордских семинарах, другой — читал вводный курс («Мировая литература»), а двумя косными пальцами предположительной третьей тщетно отстукивал на машинке собственные беллетристические благоглупости: «тщетно» означает — без сколько-нибудь приметных претензий на успешность этой затеи, поелику годы вежливых издательских отказов довольно рано лишили его авторского тщеславия.

Хотя ежели вдуматься, так разве существовали в Раю — до «Паденья, в коем согрешили мы все»[3] — времена года? Разве не было Изгнание из Райского Сада изгнанием из вневременного, не ведающего, стало быть, и времен года Эдема, во время, самосознание, смертность и все прочее? Более того, «падение» первородной пары произошло в весеннюю, так сказать, пору жизней Адама и Евы и стало началом как истории их половой жизни, так и истории человечества вообще… Так что, знаете ли, Создатель Книги Бытия тоже, наверное, мог не чураться кое-какой символичности: и не лучше ли Он, подобно Вашему Покорному, управлялся с обучением других тому, как надлежит наводить порядок в их творениях, чем с наведением оного в Своих собственных.

В любом случае (как будто все предшествовавшее не было достаточно тяжеловесным) получите еще и следующее: точно так же как торнадирование нашей «Бухты Цапель» выпало на 77-ю годовщину Краха 1929 года, головоломное падение, коим ознаменовался в Листопадный день/Йом-Кипур, выпало на 77-ю годовщину паданца! Но и это еще не конец (Муза, прости бессовестного Создателя всех нас!): именно в первую годовщину вышеупомянутого мини-апокалипсиса — йорцайта[4], так сказать, «Бухты Цапель» — чуть больше, чем через месяц после того, как он споткнулся и упал, Джордж Ирвинг Ньюитт, только-только начавший полагать, что в конечном счете урон, нанесенный ему этим падением, может быть, и сведется к смахивающему на знак кастовой принадлежности индуса шрамику посреди его лба, впервые испытал то, что обратилось затем в (по крайней мере, пока — не будем забывать о вышеупомянутых страхах) пять последовательных, периодических, умопомрачительных и протяженных… видений.