Дорис Лессинг - Лето перед закатом

На пороге дома, скрестив на груди руки, стояла женщина и как будто чего-то ждала.

Предавалась размышлениям? Вряд ли она так назвала бы свое состояние. Она пыталась нащупать что-то неуловимое в своем подсознании, вытащить его на свет и дать этому «нечто» определение; в последнее время она все чаще стала «примерять» на себя, словно платья с вешалки, разные мысли и идеи, приходившие ей на ум. Она переваривала в себе избитые, как детские считалки, слова и фразы: критические моменты жизни принято отмечать определенными, довольно стереотипными выражениями. Ах, первая любовь!.. Старость – не радость… Это мой первенец, сами понимаете… С любовью не шутят!.. Брак – это компромисс… Увы, где моя молодость! Разумеется, выбор того или иного из этих освященных временем штампов зависит скорее от социальной среды говорящего и от непосредственного окружения, в котором он в данный момент оказался, нежели от его личных качеств и эмоций. Об истинных чувствах человека можно судить либо по улыбке, о которой сам он порой не догадывается, либо по горькой складке, залегшей в уголке рта, а то и по вздоху, невольно вырвавшемуся после такого, к примеру, заявления: Детство далеко не всегда безоблачно! Эти пущенные в обиход клише, словно взятые с образцового рекламного стенда, обладают такой внушительной силой, что многие твердят и твердят, не задумываясь: Юность – лучшая пора жизни или: Для женщины любовь – это все – до тех пор, пока в один прекрасный день не поймают в зеркале собственное выражение лица в момент произнесения одной из подобных деклараций или же пока не перехватят невольную гримасу собеседника или собеседницы в ответ на свои откровения.

Женщина стояла, скрестив руки, на пороге своего дома и ждала, когда закипит чайник.

Бастовали электрики, и в доме почти весь день не было света. Тим, младший сын женщины, и дочь Эйлин съездили рано утром за город, в Эппинг-форест, набрали там хворосту и под непрерывные шутки и смех разложили в саду посреди гравиевой дорожки костер, смастерив над ним треножник из обломков металла, которые они откопали среди хлама в углу гаража. Этот костер – возня вокруг него, приготовление завтрака и ленча, шутки – стал центром жизни семьи на весь день. Но женщине было не до шуток, суета вокруг костра скорее раздражала ее. Целых двадцать минут ушло только на то, чтобы вскипятить чайник, – уже много лет не слышала она, как он поет. Электричество, не успеешь оглянуться, доводило воду до кипения, так что чайник даже не успевал запеть.

Может быть, она просто невосприимчива к окружающему? А может быть, и Тим и Эйлин – в общем-то уже взрослые люди: одному девятнадцать, другой двадцать два года – тоже не настолько увлечены затеей с костром, как казалось; возможно, они просто притворяются из деликатности, чтобы не нарушать общего настроения? И их поведение – всего лишь подтверждение старой народной мудрости, оправдывающей условность, от которой люди не способны отрешиться ради правды жизни, какова бы она ни была?

Как не способна это сделать и сама женщина.

А правда жизни сейчас заключалась в том, что женщина все чаще и чаще с тревогой сознавала, что не только слова, которые она произносила, и многие мысли, которые приходили ей в голову, были сняты с чужой вешалки и надеты ею на себя, – самое главное, что чувства, одолевавшие ее при этом, никак не соответствовали ни этим словам, ни мыслям.

Женщина разомкнула руки, подошла к нелепому сооружению посреди гравиевой дорожки, подкинула хвороста под чайник, свисавший с треножника, и прислушалась: изменился ли тембр песни чайника хоть сколько-нибудь? Ей показалось, что изменился. Если завтра опять не будет света, как грозятся электрики, то, пожалуй, не мешало бы приобрести походную плитку или что-нибудь в этом роде; бойскауты – мастера на всякие выдумки, спору нет, только вот что делать, если дождь зарядит надолго… Ходят слухи, что забастовка скоро не кончится. Что-то зачастили эти забастовки: вроде бы совсем недавно последний раз отключали электричество? Судя по всему, эти энергетические кризисы, приводящие к нехватке топлива, света, горючего, будут повторяться все чаще, и рачительная хозяйка должна позаботиться кое о каких запасах. Возможно, Тим и Эйлин были правы: грузовик дров в хозяйстве не помешает.

Женщина вернулась к порогу, прислонилась, как прежде, спиной к стене и скрестила на груди руки.

Бывают события, которые затрагивают судьбу всего народа – войны, забастовки, наводнения, землетрясения; они считаются стихийными бедствиями. И если вдуматься, то крутыми поворотами в жизни многих и многих людей были именно такие потрясения: нашествия, войны, междоусобицы, эпидемии, голод, наводнения, землетрясения, отравление почвы, пищевых продуктов и воздуха. Любопытно, что штампы, применяемые в разговоре об общенародных бедствиях, выражают чувства более искренне, чем те, что служат для описания личных несчастий.

Она услышала, что чайник стал затихать, и, протянув руку, взяла с кухонного стола, находившегося у нее за спиной, огромный фарфоровый кофейник, в который уже заранее был насыпан кофе. С кофейником в руках она стояла у костра, наблюдая, как под давлением пара начинает плясать крышка чайника.

Судить о жизни только по высшим точкам ее напряжения нельзя: в конце концов события личной судьбы, равно как и общенародной, совершаются не в один день. Проходят месяцы, а то и годы, прежде чем человек наконец скажет: Боже, как изменилась моя жизнь, имея в виду большую любовь, вдруг вспыхнувшую в нем, или ненависть, или брак, или просто окончание испытательного срока на службе. Изменилась жизнь, потому что изменился сам человек.

Пар так и подбрасывал крышку чайника и уже выбивался из носика.

Надев на руку толстую стеганую варежку, она сняла чайник, залила кофе шипящим, стреляющим горячими брызгами кипятком и поставила чайник возле костра, подальше от травы, чтобы на газоне не осталось желтого круга. Затем раскидала недогоревшие ветки из середины костра; не забыть бы убрать весь оставшийся хворост под навес на случай, если хлынет дождь. Ведь она не бойскаут, это тем ничего не стоит развести костер из сырого хвороста.

Взяв чайник в одну руку, а кофейник в другую, она пошла на кухню.

Я попала между жерновами, ох и крепко же меня перемалывает жизнь… Такое обычно говорится или ощущается не без некоторого самодовольства. Это ли, мол, не удивительно? А что здесь удивительного? Чувство победы над собой? В конечном счете это чувство испытывают и те, кто придерживается мнения, что человеческая жизнь стоит не больше жизни какой-нибудь тли – таких сравнительно немного, – и те, кто по старинке считает, что люди ответственны за свои поступки перед лицом всевышнего, ибо человек – создание бога. Или богов. Но почему, собственно, человек должен придавать значение тому, что он что-то преодолел, чему-то научился, созрел, поднялся на ступеньку выше, если он всего-навсего тля? Потому что испокон веков бытует мнение, может быть, самое стойкое в нашем сознании: живя, человек приобретает жизненный опыт – вот что важно.

К сожалению, порой уходит масса времени и тратятся непомерные усилия, чтобы познать даже очень малое…

И она действительно ощущает это на себе? Да, ощущает.

Женщина поставила кофейник на поднос, где заранее были приготовлены чашки с блюдцами, ложки, сахар и ситечко, и взяла поднос в руки; прежде чем выйти из кухни, она обернулась и взглянула на стол, заваленный грязной после обеда посудой. Посуда, оставшаяся после завтрака, тоже находилась там. Может, попросить Тима снова развести костер, вскипятить побольше воды, чтобы хватило на всю накопившуюся за день посуду, и перемыть ее разом? Нет, пожалуй, не стоит трогать его сейчас, он в каком-то взвинченном состоянии; лучше уж вымыть попозже.

Женщина вышла из боковой двери на давно не стриженный газон, на котором тут и там красиво белели островки маргариток, и направилась к дереву, единственному на весь сад. Женщину эту звали Кейт Браун, а точнее – Кэтрин Браун, или миссис Майкл Браун. Она осторожно несла поднос, обдумывая, как лучше справиться с завалом посуды на кухне, и в то же время где-то подспудно в ее сознании текли другие мысли: женщина вела свою бухгалтерию, калькулировала, подводила баланс… Она хотела, чтобы нынешняя стадия ее жизни – неважно какая по счету – поскорее завершилась. Если рассматривать жизнь только в виде точек высокого накала, или пиков, то у нее ничего такого уже давно не было; и в будущем ее ничего не ждет, кроме медленного, но верного увядания с постепенным сведением на нет ее роли матери и хозяйки дома.

Иногда, если повезет, процесс – или стадия – старения проходит в ускоренном темпе. Для Кейт это лето обещало обернуться именно таким – до предела напряженным, концентрированным отрезком жизни.