Питер Абрахамс - Живущие в ночи

Моим друзьям Уолтеру Сисулу и Нельсону Манделе, а также всем другим, тем, кто схвачен и кто еще на свободе, всем, кто борется против власти ночи.

Ричард Нкоси — имя, которое носили многие деятели подполья.

Ричард Дубе — художник, он же Ричард Нкоси.

Вестхьюзен — человек, считавшийся белым до того, как власти объявили его цветным. Теперь он зовется Ханс Кэтце.

Сэмми На́йду — руководитель индийского сопротивления в Натале.

Давуд Нанкху — доктор-индиец.

Ди Нанкху — его сестра.

Дики Наяккар и Кисси — домочадцы Нанкху.

Карл Ван Ас — заместитель начальника управления внутренней безопасности в Натале.

Анна де Вет — его секретарша.

Милдред Скотт — директриса женской школы для цветных, любовница Ван Аса.

Д-р Людвиг Снель — начальник управления внутренней безопасности в Натале.

Чиновник из отдела картотек.

Джепи Дю Плесси — главный инспектор Натальского управления уголовного розыска.

Ханс Янсен — инспектор уголовного розыска.

Старик Нанда — богатый коммерсант, индиец.

Молодой Нанда, или Джо, — его сын.

Исаакс — коммивояжер и связной подполья.

Капитан Стиккелунд — моряк, утративший способность верить.

Жители Южно-Африканской Республики.

Подводная лодка, вспоров черную морскую гладь, всплыла на поверхность, и на мгновение тишину в этом районе мира нарушил странный, непривычный гул. Из воды выступила верхняя часть судна. Через несколько секунд ночное безмолвие опять было нарушено: открылся люк, и на палубе появился человек. Словно спасаясь от погони, он торопливо заковылял к воде, волоча за собой два объемистых свертка. Один из них он бросил в воду, и вскоре можно было смутно различить очертания надувной лодки, второй — швырнул в лодку и сам последовал за ним. С лихорадочной поспешностью он принялся грести прочь от судна. Люк захлопнулся. Негромко застучали, загудели мощные двигатели.

На подводной лодке включили свет. Сурового вида командир взглянул на первого помощника, пожал плечами и с озабоченным видом проговорил:

— Вряд ли этот тип хоть на что-нибудь способен… Подождем еще секунд двадцать и будем погружаться… Ведь у него с собой деньги!

— Сколько?

У командира заблестели глаза.

— Десять, а может, и двадцать тысяч рандов, точно не знаю.

Командир резко повернулся на каблуках и уже на ходу бросил:

— Начинайте погружение — и как можно скорее прочь из этого проклятого места. — Но, прежде чем уйти, остановился в дверях и испытующе посмотрел на помощника. — Вы представитель службы безопасности на корабле. Надеюсь, вы позаботились о том, чтобы наш пассажир не узнал названия судна. Этот джентльмен, если на него как следует нажмут, все выболтает, а я боюсь, что он как раз из тех, кто непременно попадет в руки полиции.

«Проклятье!» — выругался про себя первый помощник. Руководя погружением, он лихорадочно перебирал в памяти события, начиная с того самого момента, когда три дня назад у берегов Восточной Африки на борт подводной лодки был принят пассажир с завязанными глазами. Эти воспоминания несколько успокоили его. И все же никогда нельзя быть уверенным до конца. Любая мелочь может оказаться ключом к раскрытию тайны: клочок бумаги с адресом, пустая коробка из-под сигарет, этикетка на бутылке. А такие острые наблюдательные глаза, как у этого тихого и сдержанного человечка, первому помощнику не часто доводилось видеть. Как только закончится погружение, надо будет внимательно осмотреть его каюту. Этот сморчок не похож ни на революционера, ни на шпиона. И к тому же при нем были деньги.

От погружающегося судна пошли такие волны, что маленькая надувная лодка едва не опрокинулась. Человек отчаянно бранился, изо всех сил стараясь удержать ее в равновесии. И все же где-то в глубине души он испытывал облегчение оттого, что вырвался из этой тюрьмы. Он с ненавистью вспоминал каждую минуту, проведенную на подводной лодке. Сознавать, что за тобой постоянно следят, и не видеть никого, кроме командира и его первого помощника. У себя в каюте он нарочно оставил два наброска, пусть знают, что его не обмануло их мнимое простодушие.

Волны улеглись. Он физически ощутил тишину, и черные просторы вод, и темноту, ощутил собственное одиночество в этом огромном мире.

Надо выбраться отсюда, надо выбраться на берег, прежде чем взойдет луна. Но где, черт возьми, берег? Ошибешься курсом, и рассвет застанет тебя в море: какая будет великолепная добыча для береговых патрулей! Но если об этом думать, так и рехнуться недолго! Да, что же они говорили? Суша там, где темнота кажется особенно плотной. А как они это определяют? Темнота как будто везде одинаковая. Чертовски соблазнительно дождаться здесь восхода луны, и тогда все будет видно. Но ведь тогда и тебя могут увидеть, а это не годится. Его снова охватил панический страх, тело пронзила дрожь. Но он тут же твердо решил не поддаваться панике. Надо плыть в ту сторону, где темнота гуще. Плыть в ту сторону, где темнота гуще. Он твердил себе это до тех пор, пока страх не сменился спокойствием. Ему даже показалось, будто он может определить, где темнота особенно плотная. Взявшись за маленькое, словно игрушечное, весло, он нагнул голову и начал грести. Теперь движения его стали ритмичными и плавными; он тихонько замурлыкал какую-то песенку, подчеркивая такт носовыми звуками. Тело его размеренно двигалось, в голове не было никаких мыслей. Удары весла да тихий плеск воды, лижущей резиновые борта лодки, были сейчас единственными звуками в мире. Склоненная голова, размеренные движения торса; человек и лодка будто слились в вечном движении вечного моря. Прошло полчаса, прошел час, еще час.

И лишь когда к привычным звукам примешался шум ударяющихся о берег волн, человек перестал грести, распрямился и поднял голову. Он облизнул губы и почувствовал, что они покрыты налетом соли. Полоса света над горизонтом возвещала близкий восход луны. Он твердо и решительно подавил в себе желание размышлять, подался всем корпусом вперед, снова наклонил голову и взялся за весло. От усталости он постепенно перестал замечать окружающее и впал в полузабытье. Веки налились свинцом. Но он продолжал размеренно грести.

Когда из-за горизонта показались первые яркие лучи, лодка коснулась дна. Толчок вывел его из оцепенения. Минуту или две он бессмысленно смотрел на все еще темную землю, затем вывалился в воду и потащил за собой лодку к берегу. Брызги морской воды окончательно привели его в чувство. Совершенно измученный, он все же определил, что ему хорошо знакома эта часть берега. Здесь после купания частенько спал мальчуган. Даже не закрывая глаз, он мог представить себе лицо мальчугана, оно неотступно стояло у него перед глазами; это было его собственное лицо. И ему захотелось, как это бывало в детстве, вздремнуть, погрузиться в сладостный покой. Он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание, но усилием воли поборол в себе слабость.

Да, какие же были указания? Обрызгать лодку жидкостью и быстро отойти в сторону, предварительно бросив в лодку сосуд из-под жидкости. Он взял сверток с деньгами, вытащил из кармана баллончик, похожий на распылитель аэрозоля, осторожно отвинтил крышку и бросил ее в лодку. Затем наклонился, нажал рычажок, и из сосуда с шипением вырвалось влажное облако. В воздухе распространился специфический запах. А его предупредили, что, как только появится запах, надо немедленно избавиться от сосуда. Он швырнул распылитель в лодку и побежал, таща за собой мешок с деньгами. Через несколько сот шагов он оглянулся. При слабом свечении дымного пламени и разлившемся по небу лунном сиянии видно было, как лодка съежилась, а потом превратилась в нечто подобное обрывкам морских водорослей.

Он подумал: эти люди все рассчитали и все предусмотрели. Невольно вспомнились те двое, его хозяева на подводной лодке. И он не нашел утешения в их предусмотрительной расчетливости. Однако прочь размышления!

Он взвалил мешок с деньгами на плечо и направился к выступу высокой скалы примерно в ста ярдах от берега. За ней, немного правее, на возвышенности, светились окна. Ближайшее жилье, насколько он помнит, — по крайней мере в двух милях отсюда. А до этих огоньков меньше мили. Это было непредвиденное, осложняющее обстоятельство, которое могло помешать ему выбраться отсюда незамеченным, если вообще он отсюда выберется. Но делать нечего, надо идти. Однако, пройдя несколько шагов, он остановился как вкопанный. До скалы оставалось меньше двадцати ярдов, и он совершенно точно знал, что в ее тени кто-то притаился.