Глава первая
Вначале было слово
…Буквы Аня запоминала стремительно: они сами укладывались в памяти. Точнее, всплывали, подтолкнутые мамиными подсказками, словно девочка их уже знала. В один прекрасный день наступило озарение, и значки сложились в знакомое слово: «кот». Это был не просто соседский кот, лениво пугающий от нечего делать воробьев, а КОТ, грациозно выгибающий черную спинку, брезгливо отряхивающий мягкие лапки в белых носочках и мурчащий свою равномерно-однообразную песенку. Именно так: едва она сложила буквы К-О-Т, не только увидела незнакомого красавца, но и ощутила прикосновение ладошек к гладкой теплой шерстке и даже услышала бархатно-переливчатое мурлыканье.
Расплывчатые черно-белые силуэты обрели запах, цвет и вкус. Шуршащее слово ШМЕЛЬ летело черно-желтым вертолетиком. КУЗНЕЧИК стрекотал, спрятавшись в высокой траве. КОРОВА задумчиво смотрела добрыми глазами и пахла молоком из глиняной кружки. Некоторые слова были злыми или страшными: ОСА внезапно колола жалом, ГУСЬ выгибал длинную шею и шипел, ЗМЕЯ пугала извивами скользкого тела, БОЛЬНИЦА противно пахла лекарствами и угрожала болючими уколами, ЧАЙНИК опасно фырчал и плевался кипятком.
Мир распахнулся навстречу, с каждым новым словом раздвигая призрачные границы. Одни и те же буквы чередовались, складывались и распадались, перестраивались новыми комбинациями, одушевляя и делая узнаваемым все, что ее окружало.
Она благополучно миновала неизбежный период выстраивания кубиков и читала все подряд, любые тексты, попавшиеся на глаза: от «Репки», заботливо подсунутой мамой, до «Правды», в которой не понимала ровным счетом ничего, но старательно читала, завороженная никогда не надоедавшим таинством соединения символов в текст.
Наташа, вначале гордившаяся необыкновенными способностями дочки и втайне лелеявшая мечту вырастить ребенка-вундеркинда, тревожилась и уводила Аню на улицу, подальше от одуряющего занятия. Но девочка продолжала читать: в ее распоряжении были вывески, афишные тумбы, лозунги и призывы, демонстрирующие единство народа и партии и указывающие верный путь в развитии государства. Могла звонко прочитать вслух: ОБУЛОЧНАЯ, объединив изображение бублика и название магазина.
К пяти годам перечитала вдоль и поперек все детские книжки, бывшие в доме и взятые напрокат у соседей, и уже подбиралась к родительскому книжному шкафу, где стояли стройными рядами не только безопасные Чехов, Лесков и Тургенев, но и несколько преждевременные Мопассан, Золя и Бальзак.
Тогда отец взял ее за руку — в то время он еще жил с ними — и отвел в детскую библиотеку. Библиотекарша, высохшая от многолетнего пребывания среди книжных полок, наотрез отказалась записывать пятилетнюю малышку. Ее аргументы были вполне убедительными: в соответствии с незыблемыми правилами в библиотеку на законных основаниях зачисляли школьников начиная с первого класса, а вовсе не незрелых детсадовцев, не умеющих даже прочитать основной постулат, висящий над головой бдительной хранительницы: «Книга — лучший друг. Береги книгу!» Самодельный лозунг, написанный немного криво неопытной рукой, уже несколько поистрепался и даже слегка пожелтел, но назидательности не утратил.
Виктор, упрямо стремясь настоять на своем, выхватил из стопки книг, прячущихся на столе за барьером, первую попавшуюся и сунул ее дочери в руки, приказав читать. Аня стояла в окружении больших ребят, не поднимая глаз, пунцовая от смущения, и теребила оборку платья. Но все же послушно открыла толстую книгу и быстро-быстро, торопясь и перескакивая, зазвенела: «Даниэль Дефо. Жизнь и замечательные приключения Робинзона Крузо, моряка из Иорка, записанные им самим. Глава первая. Я родился в…»
Остановилась и виновато смолкла. Ровная дорога строчек оказалась наглухо перегороженной препятствием из четырех цифр, сомкнутых угрожающим строем. Если бы они стояли поодиночке, Аня могла бы попытаться справиться с ними. Но четыре сразу, вероятно, имели какое-то очень сложное наименование и скрывали совершенно тайный смысл, понятный лишь посвященным. Просто перепрыгнуть через них девочка не посмела, испытывая почти первобытный страх перед магическими символами. К счастью, папа вовремя пришел на помощь, скороговоркой пробормотав мудреное название преграды из четырех стражей, и Аня помчалась по освобожденному бескрайнему пространству.
Растроганная библиотекарша пошла на прямое нарушение и записала данные одаренного ребенка в новенький формуляр, приказав книжек не рвать, не пачкать и не разрисовывать цветными карандашами иллюстрации. Но совершать такое вопиющее осквернение книг Ане бы и в голову не пришло. Тем более что не любила и не умела рисовать ничего, кроме букв.
Буквы она действительно не писала, а рисовала, по наитию соединяя звуки, символы и цвета. О в ее исполнении превращалась в круглый сияющий желтый блин, испускающий острые протуберанцы; Л, легкая, как росчерк реактивного самолета, была голубой; У с ехидно загнутым понизу хвостиком неизменно красилась противно-болотной краской; ярко-оранжевая Ж топырила лапки во все стороны; А нахально сияла ярко-красным; Ф округляла тревожно-фиолетовые бока.
Наташа настойчиво уговаривала дочь нарисовать хотя бы домик, показывала, как это просто: рисовала квадрат, в нем — прямоугольное окошко, перечеркнутое двумя перпендикулярными линиями, символизирующими оконный переплет, сверху нахлобучивала скобкой крышу, увенчанную трубой с кудлатым дымом. Увлекшись, по обе стороны дома зигзагом обозначала забор, за ним — дерево с круглой стилизованной кроной, а над всем этим великолепием плыли барашки-облака и солнце посылало пунктирные лучи во все уголки картины. Аня срисовывала пасторально-урбанистический пейзаж, но делала это неохотно, исключительно из желания не противоречить маме, в последнее время особенно грустной и задумчивой.
Аня догадывалась — из-за папы. Он все время сердился: суп пересолен, много денег потратили неизвестно на что, новое платье мамы совершенно безвкусное. Иногда он спохватывался и, никогда не извиняясь в открытую, косвенно искал примирения: приносил домой «Каракумы» в коричневом бумажном кулечке или твердые кисло-сладкие китайские яблоки, выводил дочку на воскресную прогулку и сильно раскачивал качели в парке, ладил к трехколесному велосипеду новый заливистый звонок.
Но радостные дни бывали все реже. Гораздо чаще в их жизни бушевали грозы, особенно по ночам, когда родители думали, что ребенок спит. Она действительно засыпала с вечера, послушно подложив ладони под щеку, заботливо укрытая одеялом, подоткнутым под бочок, и обласканная мамиными торопливыми поцелуями и беглыми мимолетными поглаживаниями по мягким волосенкам. А ночью просыпалась от звуков за стенкой, ставших уже привычными: плачущего голоса матери, захлебывающегося то оправданиями, то извинениями, то жалобами, и гневно-обвинительных речей отца.
Все чаще стало доставаться и Ане. Причин было много: она была не мальчик, не красавица и почти что не умница. Умение видеть слова изнутри не афишировала, да и не догадывалась о том, что это свойство выходит за рамки средних способностей. Виктору хотелось большего: он пытался научить ее игре в шахматы — ничего не выходило, Аня не видела вариантов передвижения фигур по клетчатой доске. Хотел развить в ней математический склад ума, единственно достойный уважения, но с разочарованием обнаружил, что дочь начисто лишена способности оперировать числами и у нее полностью отсутствует пространственное воображение. В одну из ссор он резко бросил в лицо жене, что у ее дочери (ее! словно Аня, не оправдав надежд, перестала быть и его дочерью) математический идиотизм…
…Вот был бы у них вместо глупой девчонки умный послушный мальчик, тогда бы в доме звенел смех и шло нескончаемое веселье. Что бы такое сделать? Придумала! Вчера хорошенькая учительница «бэшек» сказала Светлане Дмитриевне, что в пятницу надо бы пораньше уйти, потому что родительский день. Аня дежурила, поливала цветы и все-все слышала. А пятница как раз завтра! Где у нас карандаши? Мама очень красивая. Надо губы поярче раскрасить, волосы позолотее и щечки яблочками. Платье пусть будет длинное, а на юбке оборочки. Здорово! И папа хорошо получился — глаза добрые, прямо всамделишные. А посредине — девочка. Похоже: косички в разные стороны, банты пусть будут синие, а платье горошком. И все за руки взялись крепко-накрепко. Замечательно! Теперь в одном углу пусть светит солнце, а в другом надо постараться ровненько написать: «Дорогие папа и мама! Поздравляю вас с родительским днем!»
— Какая ты у нас дурочка, — сказала мама.
— Ну ты додумалась, — сказал папа.
И засмеялись. Но не вместе, как бывает, когда у всех настроение хорошее. А как-то по отдельности. Конечно, рисунок не очень. У папы ноги кривоваты. У мамы глаза разные. Что делать, если никак не получается? Может, перевести картинку с открытки?
