Гарольд Роббинс - Наследники

Я уже собрался пить третью чашку кофе, когда зазвонил телефон. Я не стал брать трубку. Когда телефонного звонка ждешь три года, можно подождать еще несколько секунд.

Я наполнил кофейную чашку, затем посмотрел на восходящее солнце, на окно блондинки, которая жила в доме напротив, и на Стрип, главную улицу Голливуда.

Солнце еще не поднялось над холмом, блондинка еще спала, так как ее окна были плотно зашторены, а по Стрип медленно двигалась одинокая полицейская машина. Наконец я поднял телефонную трубку.

— Доброе утро, Сэм, — поздоровался я.

В трубке молчали. Было слышно лишь прерывистое дыхание.

— Как ты узнал, что это я?

— В этом городе поздно просыпаются, — пояснил я. — До десяти часов все еще в постелях.

— Не спалось, — проворчал он. — Я прилетел сюда вчера вечером и никак не могу перейти с нью-йоркского времени.

— Понимаю.

— Чем занимаешься? — спросил он.

— Сижу, пью кофе.

— Как насчет того, чтобы подъехать ко мне и вместе позавтракать?

— Я не завтракаю, Сэм, ты ведь знаешь.

— Я тоже, — сказал он. — И ты об этом знаешь. Но я не могу спать, и мне надо поговорить с тобой.

— Я тебя слушаю.

— Но не по телефону же! Я и так полжизни провожу с трубкой в руках. Хочу говорить с тобой и видеть твое лицо. — Он помолчал, и я снова услышал его прерывистое дыхание. — Ну вот что, давай ко мне, и мы куда-нибудь съездим. Я даже готов рискнуть прокатиться в этой твоей новой машине, которая, как писали, развивает двести двадцать миль в час.

— Почему бы тебе самому не прокатиться?

— Есть две причины. Первая — калифорнийские водители все сумасшедшие, и я их боюсь, и вторая — я же сказал, что мне надо увидеть тебя.

Какое-то мгновение я колебался.

— Ладно, я подъеду к твоему отелю.

— Через пятнадцать минут, — сказал он. — Мне нужно еще позвонить в Нью-Йорк.

Я положил трубку и поднялся наверх, в спальню. Осторожно открыв дверь, вошел в комнату. Шторы были плотно задвинуты, и в полумраке я видел Китаянку, которая все еще спала. Она лежала обнаженная поверх простыней, вытянув руки над головой, будто собиралась нырять в воду. Ее длинные волосы спадали на спину, укрывая ее, словно одеялом.

Я подошел к кровати и посмотрел на Китаянку. Она была совершенно неподвижна и дышала почти незаметно. По запаху в комнате нетрудно было догадаться, что этой ночью здесь занимались любовью, — он висел в воздухе, как аромат старого вина. Я нежно провел рукой по ее телу, по маленькой, крепкой как мрамор, желтоватой попке. Она вжалась в матрас, и я почувствовал, как от нее пышет жаром. Не поворачивая головы, она проговорила в подушку, и поэтому голос ее звучал приглушенно:

— Как это у тебя получается, Стив? Стоит тебе прикоснуться, как я вся горю.

Я убрал руку и пошел в ванную. Когда я вернулся оттуда через пятнадцать минут, она сидела в кровати, перебирая пальцами между ног.

— Ты уже оделся! — воскликнула она. — Это нечестно! А я-то старалась не остыть до тебя.

— Извини, Китаянка, — ответил я. — У меня встреча.

— Можешь и опоздать, — возразила она. — Давай опять в постель и трахни меня.

Я ничего не ответил. Пройдя через комнату, вытащил из шкафа свитер и надел его.

— У китайцев есть одна старая пословица, — сказала она. — Если утром насладился, дню плохим уже не быть.

Я расхохотался.

— Я не сказала ничего смешного. И ты впервые отвечаешь мне отказом.

— Это когда-нибудь должно было случиться, Китаянка, — сказал я.

— Перестань называть меня Китаянкой! У меня есть имя, и ты его прекрасно знаешь.

Я посмотрел на нее. На ее лице, еще спокойном минуту назад, появилось недовольство.

— Остынь, Китаянка! Даже я не верю таким именам, как Мэри Эпплгэйт.

— Но меня так зовут.

— Может быть. Но для меня ты выглядишь как Китаянка.

Она укрылась простыней.

— По-моему, мне пора.

Я ничего не ответил.

— Ты надолго? — спросила она.

— Не знаю. Может, на пару часов.

— К тому времени я уже уеду.

Я посмотрел на нее:

— Денег у тебя хватает?

— Перебьюсь как-нибудь.

Я кивнул.

— Ну что ж, тогда — пока! Буду по тебе скучать.

Я закрыл за собой дверь и сбежал вниз по ступенькам. Выйдя на улицу, я заметил, что солнце уже взошло над холмом, и от яркого сияния зажмурился. Я надел темные очки и, обойдя дом, направился к стоянке. Мой лимузин сверкал на солнце, как черная жемчужина в витрине Картье. Ее маленький «фольксваген» стоял рядом, похожий на смешного жука. Он выглядел жалким и покинутым.

Может, именно так я чувствовал себя, когда видел такую машину. У всех этих красоток есть подобные машины. У такого автомобильчика есть колеса, он дешевый и возит их туда-сюда по делам, а между делом стоит припаркованный в чьем-нибудь гараже, пока хозяин возит ее на своем «линкольне-континентале». Но рано или поздно время больших автомобилей подходит к концу, и маленькие «фольксвагены» снова принимаются за работу. Как сегодня утром.

Я вернулся в дом и, пройдя в кухню, отыскал клейкую ленту, чтобы прилепить две стодолларовые бумажки к ветровому стеклу «фольксвагена», там она их непременно заметит.

Я подъехал ко входу в отель на тридцать минут позже, а он все еще не спустился.

Сидя в машине, я проклинал себя за глупое поведение. Китаянка была права — все-таки надо было ее трахнуть.

Он вышел из отеля через пятнадцать минут. Швейцар открыл дверцу машины, и он влез в нее, отдуваясь. Дверца захлопнулась, и мы посмотрели друг на друга.

Пауза затянулась, затем он наклонился и поцеловал меня в щеку.

— Я скучал по тебе.

Я тронул машину с места, отъезжая от отеля, и не проронил ни слова, пока мы не остановились на красный свет на бульваре Сансет.

— Кто бы мог подумать!

Он воспринял это гораздо серьезнее, чем я предполагал.

— Ты ведь знаешь, что это так. Сколько мне пришлось всего сделать.

Загорелся зеленый, и я направил машину в сторону Санта-Моники.

— Сейчас это не имеет значения. Три года прошло. — Я бросил на него взгляд. — Куда тебя отвезти?

Он пожал плечами.

— Куда скажешь. Это твой город.

Я продолжал ехать.

— Наверное, ты спрашиваешь себя, почему я позвонил, — продолжал он.

Я ничего не ответил.

— Я чувствовал себя твоим должником.

— Ты мне ничего не должен, — быстро возразил я. — Весь капитал у меня. Твой капитал, капитал Синклера.

— Мог бы не говорить, что ты богат, — сказал он. — Все это знают. Но деньги — это еще не все.

Я повернулся к нему.

— Вы только послушайте его, — улыбнулся я. — Зачем же ты это сделал?

Его темные глаза сияли за отполированными стеклами очков в черной оправе.

— Я не мог поступить иначе. Я боялся, что все полетит к черту.

Я горько рассмеялся.

— А тут подвернулся я. Как раз тот парень, что надо. Отличная комбинация.

— Ты помнишь, что я тебе тогда сказал? Когда-нибудь ты будешь благодарить меня за это.

Я продолжал смотреть на дорогу, ничего не говоря в ответ. Хотя мне было за что благодарить его. Тут, правда, есть одно «но» — ничего этого мне не было нужно.

— Знаешь, как поется в одной старой песне? — спросил он. — Как больно тем, кого мы любим.

— Не надо петь. Еще слишком рано.

— Да-да, — сказал он с жаром. — Всем делаем больно. Думаю, тебе это непременно должно быть известно.

— Ладно, ты мне об этом сказал, и теперь я знаю.

Неожиданно он разозлился:

— Нет, не знаешь. Ты ничего не знаешь. Я помог тебе стать богатым. Так что не забывай об этом.

— Поостынь, Сэм, — оборвал я его. — Ты только что сказал, что деньги — это еще не все.

Секунду он помолчал.

— Дай мне сигарету.

— Зачем? Ты ведь не куришь. — Я ухмыльнулся. — К тому же я видел эту уловку раз тысячу, не меньше.

Он знал, о чем я говорю.

— Я хочу сигарету.

Щелчком я открыл отделение для перчаток.

— Бери.

Его пальцы дрожали, когда он неумело прикуривал.

Мы как раз съезжали по извилистой дороге мимо Мемориального парка Уилла Роджерса, направляясь к берегу.

Солнце стояло уже высоко, когда я повернул машину на север. Он хотел уже выбросить окурок в окно, но я жестом показал ему на пепельницу.

— Это сумасшедшая страна: сначала здесь сто дней подряд не выпадает ни капли дождя, и все выгорает, а затем, когда наконец выпадает дождь, он затопляет все вокруг.

Я улыбнулся.

— Все сразу не бывает. Куда тебя дальше везти?

— Тормозни, хочу размять ноги.

Я свернул налево и въехал на стоянку. Мы вышли из машины и стали смотреть вниз на пляж.

Песок был белым, а голубая вода искрилась на солнце, волны мягко накатывали на берег длинными валами с венчиками белой пены. На берегу, возле маленького костра, уже сидели любители серфинга, некоторые из них были одеты в специальные гидрокостюмы. С ними были девушки, но парни даже не смотрели на них. Все они внимательно наблюдали за морем, прикидывая, какая волна будет подходящей.