Лиснянская Инна Львовна родилась в Баку. Лауреат Государственной премии России и литературной премии Александра Солженицына (1999). Живет в Переделкине. Постоянный автор нашего журнала.
* * *
Без тебя я — без племени и без роду
Существо, подобное недобитку.
Без тебя за окном помертвела природа,
И похоже сейчас окно на открытку,
Где экзотика зелени и звукозапись
Соловья, завлекающего невесту,
А колодец напоминает кладезь
Тайновидящих вод, что никак ни к месту
К моей скорби открытой, к угару горя.
Никаких нет прозрений в слезе словесной.
Лишь известно студеной водице в затворе
О движенье материи бестелесной.
24 мая 2003.
* * *
Обильный дождь в последних числах мая,
Остатки смысла в птичьей болтовне.
Так и живу, почти не понимая
Происходящего в окне.
Живу будто в пещере Полифема.
Ах, остров Коз, здесь сколько слез ни сей,
Не выбраться. Но жизнь моя — не тема,
И я отнюдь не Одиссей.
А если я и выберусь, то буду
Не волны бороздить — траву косить
И памяти — бессмысленному чуду —
Остатком выдоха кадить.
24 мая 2003.
* * *
Ушел и уже не вернется.
Привыкнуть к разлуке такой
Не легче, чем правое солнце
Удерживать левой рукой.
Что солнцу? Всегда оно право.
В бездушной своей правоте
Прожгло мне и руку и травы,
Прикрывшие гроб, да и те
Подспудные мысли о встрече
В загадочной жизни иной.
…Горят мои пальцы, как свечи,
И каждый в разлуку длиной.
24 мая 2003.
* * *
Свет наподобие колеса
В майскую зелень ныряет.
Птицы на разные голоса
Имя твое повторяют.
Имя твое выдувают шмели
В златомохнатые дудки,
Шепчут на влажных участках земли
Имя твое незабудки.
Шлет семена колокольный звон
И опыляет дорогу.
В семени имя твое — Семеон,
То есть — внимающий Богу.
24 мая 2003.
* * *
Медленно я из своих выбираюсь потемок,
Медленнее, чем куст из могильных костей.
Рыжий котенок, зеленоглазый котенок
Розовой лапкой мне намывает гостей.
Пусть же приходят, — ответным привечу светом,
Белым вином на столе, от смолы золотом.
Пусть же приходят, — мы вспомним на свете этом
Тех, кто о нас вспоминает на свете том.
Памятью и отличим человек от зверя.
Рыжий котенок приткнулся к моей ступне,
Точно почуял, какая лежит потеря
В сердце моем и как одиноко мне.
25 мая 2003.
* * *
Меж погостом и церковью костерок
На траве развели бомжи,
Варят кашу. Заржавленный котелок
Пахнет варевом сна и лжи.
Меж погостом и церковью три козы
Мать-и-мачехин щиплют простор.
Из-под купола необъяснимой красы
Внятно слышен воскресный хор.
Меж погостом и церковью, ангел мой,
Полон быта предвечный день,
И, конечно же, я принесу домой
Предкладбищенскую сирень.
25 мая 2003.
* * *
Чту молчаливые поминки.
И как родня
Столпились тонкие рябинки
Вокруг меня.
Где ты? Попал ли в Божье царство
Иль в двух шагах?
Дух — это время, а пространство,
Конечно, — прах.
В уме двоится сущность мая
На прах и дух.
Живу как линия прямая
Меж точек двух.
25 мая 2003.
* * *
Повзрослевшей листвы беглый почерк…
Соловьиная дрожкая грудь…
Неужели меж датами прочерк —
Это весь человеческий путь?
Но в руках сигарету кромсая
И табак отрясая с колен,
Вспоминаю пророка Исайю,
Вавилонский медлительный плен.
Сквозь надсадные вопли и толки
Мы с тобою спускались к реке, —
Ты шел с палкой и в синей ермолке,
Я с узлом и в седом парике…
25 мая 2003.
* * *
Под сенью необъятной
Глухой осины тишь,
Под ней, мой ненаглядный,
Ты третий месяц спишь.
Здесь все на жизнь похоже:
Скамья и мелкий дождь,
И по неровной коже
Осиновая дрожь,
И желтая синица,
И жесткая трава…
Лишь жизнь — как небылица,
В которой я жива.
25 мая 2003.
* * *
Бродят, подпрыгивая, по траве трясогузки…
Прячется холод в черемуховой белизне…
Я, как всегда, на авось надеюсь по-русски
Много на что в задумчивом полусне.
Хочется думать иль грезить по крайней мере,
Что непременно встретимся мы с тобой,
Как Гумилев говаривал, «Ах на Венере»
Или еще на какой звезде голубой.
Хочется верить — еще мы увидим оттуда,
Что трясогузка цела и черемуха хладно бела,
Что на серебреники не польстится Иуда
И на поправку пошли на земле дела.
26 мая 2003.
* * *
В такие ночи,
В такие дни
Я стала кротче,
Чем тень в тени.
Не я усопла,
А ты усоп.
И дождь о стекла,
Мне что озноб.
И луч весенний —
Все та же дрожь.
Я жду: хоть тенью
Домой придешь.
27 мая 2003.
* * *
Одуванчикова стайка
Стала облачком седым.
Я, и гостья и хозяйка,
Брежу голосом твоим.
Это ты из дальней дали
Мне впечатываешь в слух:
Обе стороны медали —
Жизнь и смерть, душа и дух.
У начала и итога
Однозвучные края.
Слово нам дано от Бога,
Музыка — от соловья.
27 мая 2003.
* * *
Я надела твою душегрейку
И твои нацепила очки,
На твою уселась скамейку.
А роса — как те светлячки,
Что как звезды светились ночью,
И ты нежно глядел на них,
А теперь и роса — многоточье,
Где мой плач по тебе затих,
Став алмазами рос, изумрудом
Светляков и веснушками звезд,
Освещающими над прудом
Место жительства и погост.
27 мая 2003.
* * *
Все в голове смешалось старой —
Зов соловья и твой привет,
Твоей ладони капилляры
И дикой розы блеклый цвет.
И одуванчик поседелый
С твоей смешался сединой.
Стою с улыбкой оробелой
К стене бревенчатой спиной.
А где упал, там незабудка
Расширилась, как вещий глаз.
Ты стал природою. И жутко
Мне на нее смотреть сейчас.
27 мая 2003.
Владимир Маканин
Могли ли демократы написать гимн…
Из книги «Высокая-высокая луна». (См. также: «Однодневная война» — «Новый мир», 2001, № 10; «Неадекватен» и «За кого проголосует маленький человек» — 2002, № 5; «Без политики» — «Новый мир», 2003, № 8; «Долгожители» — «Новый мир», 2003, № 9.)
Маканин Владимир Семенович родился в 1937 году в Орске Оренбургской обл. Окончил МГУ. Живет в Москве Постоянный автор «Нового мира».
Я спросил — можно, я закурю. В постели. Чтобы мне не высовываться, не вывешиваться по пояс в окно… Знал, что улика и что здесь бы курить не надо. Но до чего же приятно чувствовать бездонную женскую уступчивость. (Приятно продолжать чувствовать. Это процесс. Женщина тает… Как снег… Уступка за уступкой.)
— Одну сигарету.
— Здесь?
— Да… Только одну. Лень вылезать из тепла… Из пригретого места.
Она тихо смеется:
— Понравилось?
Мы сколько-то лежим… Я дважды тянусь к брюкам за куревом. Но каждый раз одумываюсь и обратным движением руки натыкаюсь вместо сигарет на ее плечо. Касаюсь ее плеча. Она тихо ахает… (Это наше начало. Так и не покурил.)
Ее аханье раззадоривает (особенно самый первый, взрывной ах). И так сразу провоцируют картинные круглые ее плечи. И, конечно, грудь… Но боюсь я только ее живота. Небольшой и смуглый. Пружинящий. Подо мной гуляют упругие, нервные волны. Я их все чувствую. Я их все узнабю. Их три, иногда четыре. Они прокатываются. Они живые. Как собственный медлительный спазм… Это потрясает! Я даже не успею вскрикнуть. Это прикончит наверняка. Чтобы продержаться подольше, мне надо уклоняться… Мне надо избегать. Любая поза, но не живот к животу. Лиля Сергеевна уже знает. Мы оба знаем, и мы все время группируемся, извиваемся, мы гнемся так и этак, чтобы не дать нашим животам сойтись. (Разделяем их, как ненасытных влюбленных. Остыньте!) И только когда апогей, когда оба вот-вот взорвемся, Лиля Сергеевна честно поворачивается ко мне всем телом… Всей дрожью… Всей гладью живота… Как воин, идущий умирать с открытым забралом, она шепчет: «Ну?.. Ну?..»
![Филип Фармер - Отвори, сестра моя [= Откройся мне, сестра моя; Отвори мне, сестра…; Брат моей сестры; Необычайное рождение]](https://cdn.my-library.info/books/91028/91028.jpg)
