Лиснянская Инна Львовна родилась в Баку. Поэт, эссеист, лауреат Государственной премии России и Литературной премии Александра Солженицына (1999). Постоянный автор нашего журнала.
* *
*
Книги. — Время теснится на крашеных полках.
Никакой мировой паутине его не избыть.
А моя одиссея смешна и полна кривотолков
И находится вовсе не там, где ей следует быть.
Дорогие мои книгочеи, бомжи и монахи,
Проститутки и клерки, оратаи и торгаши,
Вы меня еще вспомните: в грубой, как парус, рубахе
Продиралась я к вам сквозь толпящиеся камыши,
Комариные тучи и скользко-тягучую тину,
И сквозь ветер песчаный, смешавшийся с солью ресниц.
Я до вас доберусь и уже никогда не покину,
Даже если в дорожную пыль превращусь меж страниц.
Вы — Итака моя, дорогие мои, дорогие,
Проберусь к вам сквозь кожу, папирус, картон, коленкор.
…Эту русскую речь исцарапали звуки нагие,
Камыши Апшерона и камни израильских гор.
25 ноября 2004.
* *
*
На старости лет я из жизни сидячей —
Опальной, сургучной и невыездной
Все ж вырвалась в землю Святую, где зрячий
У Мертвого моря и камень весной.
Пространство прозрачно — ни тучки, ни ветра,
И тянется глаз к иорданской земле, –
Мерещится храм под названием “Пбетра”,
Что выбит при римлянах в Красной скале.
И много чего еще вижу сквозь синий
Безветренный воздух. Но я промолчу.
Горит купина в Иудейской пустыне,
И юный пастух зажигает свечу.
И щиплют траву белошерстные козы,
И медленно щиплет орел синеву.
…А там, где двуглавый, а там, где березы,
Безвылазно всею душою живу.
9 января 2005.
Кумран
Кумран отрыт: меж стен известняка
Базальтовые мельницы и чаны.
И кажется, меж пальцев не века
Сейчас текут, а соль и хлопья манны,
Арахис и ячменная мука.
А на скамье, меж пальмовых кореньев
Сидят трудолюбивые писцы,
Они пергамент держат на коленях
И перышками водят, чьи концы
Оставили морщинки на каменьях.
Наверно, только камни не горят.
И все ж находим уцелевший свиток,
Где весть живую письмена хранят,
Как панцири хранят своих улиток.
И я пишу в семихолмовый град
Тебе, мой друг, как я сижу в Кумране,
И на моих коленях — ноутбук, —
И ты увидишь на своем экране,
Что мелется, что тестом всходит в чане,
Как льется солнце на гончарный круг
И как в пустыне мой увяз каблук…
19 декабря 2004.
* *
*
Горы покрыты ливанским дубом, —
Кроны, как волны, друг к другу впритык —
Листья прижаты к облачным клубам.
К виду такому глаз не привык,
Ну а тем паче отчий язык.
Дуем в пузатом “рено” по бетонке.
Думается мимоездно мне:
Если Кавказ — в подобной зеленке,
Значит, приходится круче втройне
Мальчикам нашим в горной Чечне.
Мысли печальны, да врать не надо —
Мысли рассеял дорожный комфорт.
Издали видится мне громада —
Средневековая крепость Монфорт,
Будто слоистый каменный торт,
К зелени лепится. А в ущелье
С ленью гортанной грустит ручей,
Люди виднеются еле-еле —
В свете прямых полдневных лучей
Кажутся отблесками мечей.
От крестоносцев остались руины.
Что же останется в мире от нас?
Гнусно кричат красавцы павлины,
Хвост распустив и вращая глаз.
Ближний Восток… Израиль. Кавказ…
30 января 2005.
* *
*
Я с собой в разговоре три тысячи с лишним лет.
Галилейское море — озеро Генисарет.
Облака на Фаворе — как белый Его хитон.
И со дна поднимается желтый, как солнце, звон,
Как Давида звезда, которой износа нет.
Око — телу светильник, а солнце — светильник дню.
Некто будто в мобильник кричит мне, что я звоню
Не туда, что давно изменились все номера
И что лодка давно на приколе. И что к рыбарю
Лишь коряга идет, и что Блаженства гора,
Пропитавшись Заветом Его — огнем и крестом, —
Никаким не позволит поэтам тыкать перстом
В Иисусовы ссылки на Ветхий Завет и на
Колокольный звон, подымающийся со дна
Подсознанья. Но я-то помню, помню о том,
Что и прежде невежды, хамы и парвеню
Мне доказывали, что я в кастрюлю звоню,
А не в колокол. Так отчего же моя судьба,
Чей светильник — око, видит сейчас хлеба
И червонную рыбу, что к солнечному огню
В лунной лодке плывет, как и я, Христова раба.
23 января 2005.
dir/
* *
*
Вино и хлеб — итог броженья
Лозы и теста давних дней,
И памяти воображенье
Снов ясновидческих сильней.
Не снись, не снись, мой ненаглядный,
Дай помнить мне твои глаза, —
В них сок мерцает виноградный,
А не горючая слеза.
Дай помнить мне осенний Нальчик,
Чегем и розовый кизил,
Где ты, мой поседелый мальчик,
Меня без памяти любил.
Все это снова будет с нами
В течение ближайших дней…
Не изводи дурными снами,
Дай волю памяти моей!
5 декабря 2004.
Кинор
На маленькой арфе — на десятиструнном киноре
Давид мне играет. Когда это было, когда...
В ступенчатой Хайфе блестит Средиземное море
И волнами-струнами перебирает года.
В России морозно, и недолговечный ваятель
Из снега фигуры слепил и поднял паруса.
Еще мне не поздно домой возвратиться, приятель,
И память свою рассказать, начиная с аза.
Но память, что горе, пожалуй, не знает начала.
По-сестрински нежно к тебе прислонюсь я плечом.
На древнем киноре сейчас у морского причала
Играет мне ветер, да только не помнит, о чем.
19 января 2005.
Зарисовка
Побережье из разных точек видится всяко.
Жаден глаз до всего, да разум мой робок.
Возле к морю прижатых кафе и жилых коробок,
Возле римских развалин когда-то портового Акко,
Удят рыбу араб и еврей, стоя бок о бок.
Запах острого йода приправлен запахом снеди.
Старец едет в коляске, мальчик на велосипеде.
В жирных водорослях — солнечная дорожка.
Между конусом церкви и круглым телом мечети
Лишь маяк почему-то выглядит днем сторожко.
В щелях дамбы смола блестит, что белужий паюс,
От чернеющих гротов глазам становится волгло.
Реют белые чайки, скользит однокрылый парус.
От такой красоты и с ума тут сойти недолго,
А мне кажется, что я глазами ума набираюсь.