Йозеф Винклер - Кладбище мертвых апельсинов

На вершине Монтичелло, одного из холмов Рима, там, где раскинулась площадь Пьяцца делла Навичелла, слева от высоких развалин акведука императора Клавдия, берет свое начало улица Санто-Стефано-Ротондо. Она ведет к эспланаде перед церковью Санто-Стефано-Ротондо, одной из старейших итальянских церквей, которая была построена, вероятно, в пятом веке и освящена папой Симплицием. Стены церкви украшены тридцатью четырьмя фресками работы Пома-ранчо, Темпесты и других художников, на которых изображены истязания христианских мучеников. Один из несчастных зажат между двух каменных глыб и раздавлен ими. Молим тебя, Господи, услышь нас! Укроти врагов святого причастия! Другому мученику отрубили кисти рук и, связав их веревкой, повесили на шею. Святая Мария! Девственная лилия целомудрия, царица ангелов небесных! Молим тебя, услышь нас! Ты, страдавшая за жертву сына своего! Кровь душ сливается с той кровью, что ты за нас пролил, и твое страдание – залог нашей будущей святости. Третий христианин разорван на куски бешеными псами. Молим тебя, Отче, услышь нас! Обрати заблудшие души к истинной вере! Молю тебя, твоим потом кровавым, пролитым в саду Гефсиманском, спаси их от адского пекла, которого с трепетом они ожидают. Еще одного положили во гроб и залили расплавленным свинцом. Молим тебя, услышь нас! Преисполни нас любовью к целомудрию. Кровь, пролитая тобою под жестокими бичами, откроет им путь в Царствие небесное, чтобы они возлюбили тебя еще сильнее.

Вздернутому на дыбу бедняге срезали с тела кожу широкими полосами. Помилуй нас! Ты, кровавым потом от страха исходивший Иисус. Еще одному несчастному на деревянной колоде отрубили правую руку. Помилуй нас! Этому двузубыми вилами вспороли безжалостно грудь. Я молю тебя драгоценной кровью, выступавшей из пор кожи твоей, в неслыханной ярости, пронзенной шипами. Еще один держит в руках свою голову в епископской тиаре. Молим тебя, Господи, услышь нас! Искорени проклятых еретиков! Посмотрите на этого бедолагу ~ ему острыми железными вилами исполосовали кожу на всем теле. Спаси их, о Иисус! Своей наготой и позором, бичами и розгами, своим крестом и гвоздями. Молю тебя наготой твоей, позором твоим, кровью, излившейся из ран твоих. А вот другие, сброшенные в горящие ямы, колесованные, разорванные свирепыми медведями, заживо погребенные. Забитые камнями и четвертованные. Господи, помилуй их! А этот – зажарен живьем в раскаленном масле. Спаси его, о Иисус! Заветом болезненным плоти твоей с Отцом твоим, твоей кровью алой. Страданием, на Кресте тобою принятым, и избиением бичами, позволь им, молю тебя, узреть лик твой. Еще одному отрезали груди. Святая Мария! Ты богиня из слоновой кости, царица мучеников, молись за нас! А этот разорван быками. Спаси его, Господи! А вон того столкнули в яму, наполненную шипящими змеями. Спаси его, Господи! Молю тебя, сукровицей и кровью твоей, истекшей из ран твоих, погаси пламя, пожирающее души людей, кровью тобой за них пролитой.

Дай воску заупокойной свечи стечь на мой пупок, чтобы он запечатал мое бездыханное тело. Образ, издавна висевший над моим смертным ложем, – Madonna sulla Seggiola – «Мадонну на троне» Рафаэля – положите на мой открытый гроб так, чтобы пришедшие со мной проститься, молясь и причитая вокруг моего гроба, как можно больше обращали бы взгляды на мой мертвый лик. Иглами, которыми будете шить мой саван, колите холодные до синевы пятки так, чтобы мне было трудно исколотыми ступнями прибежать, обратившись вампиром, назад, к дому, к детям и внукам по длинной деревенской улице. Если же я и вправду вурдалаком вернусь домой, не бойся и отсеки мне острой лопатой голову от тела и положи ее мне между ног. Собери струящуюся из нее кровь в бокал и выпей ее без остатка, ведь это мой кровь, которую я за тебя пролил, а кто вкушает плоть мою и пьет мою кровь, пребудет во мне, а я пребуду в нем. О Иисус, смиренно в Иерусалим входивший, помилуй нас! О страждущий о Иерусалиме Иисус, помилуй нас! О ты, кто мыл ноги своим ученикам, Иисус, помилуй нас! Хлеб, живительный, подкрепляющий нас, Иисус, помилуй нас! Не забудь украсить свежими, окропленными росой маргаритками мои смертные носилки, на которых мои бренные останки понесут из комнаты, где я умер, по лестнице в семнадцать ступеней в зал деревенской общины и там положат в гроб; а затем, когда мой труп будет лежать в деревянном ящике, обитом черным крепом, напиши на смертных носилках мое имя и даты рождения и смерти и положи их как мосток через ручей, в заросли мха и калужницы. Когда ты время от времени, будешь проходить по этому мостку чтобы нарвать подснежников, ветреницы или цветков калужницы, а твоя мать ляжет или сядет на траву, скрестив ноги будь внимательным, чтобы не наступить на крестики, вырезанные на моих смертных носилках. Тем самым ты сможешь причинить боль моей бедной душе, и я, либо вознесенный на небо, либо пребывающий в чистилище, сложив ноги и руки, как зародыш в материнской утробе, исторгну крик боли, который будет слышен под облаками и в самолетах и пронесется от океана до океана. О ты, Иисус, своей кровью святой, дающий нам усладу, помилуй нас! О ты, за тридцать сребреников проданный Иисус, помилуй нас! О ты, в предсмертной молитве к Отцу своему возопивший, Иисус, помилуй нас! О ты, в саду Гефсиманском от страха потом кровавым исходивший Иисус, помилуй нас/Если даже положат на лик мой больше метра жирной кладбищенской земли, все равно я буду бояться рачков, с маленькими огоньками на шее, много ночей подряд ползущих по моему холму, чтобы сказать мне: Прощай! О ты, ангелом ободренный Иисус, помилуй нас! О ты, поцелуем Иуды преданный Иисус, помилуй нас! О ты, цепями и веревками связанный Иисус, помилуй нас! О ты, учениками своими оставленный Иисус, помилуй нас! Розгой, которой обычно секут деревенских детей, трижды ударь по моему гробу, чтобы листья и цветы разлетелись во все стороны, чтобы вспугнуть живущую в них мою душу. Чтобы мое мертвое тело стало легче нести и чтобы нигде под теми, кто будет нести гроб, не провалилась густо смешанная с лепестками пионов деревенская земля. Пусть во время отпевания пришедшие проститься со мной сядут на траурные скамьи и примут от одетого в черное священника траурные облатки. Облаченный в черное причетник с большой горящей свечой преклонит колени слева от моего гроба, другие же встанут по правую сторону и, конечно же, в головах, а не в ногах смертных моих останков. О ты, пред, Анной и Киафой представший Иисус, помилуй нас! О ты, Иисус, которого ударили по правой щеке, помилуй нас! О ты, лживыми свидетелями обвиненный Иисус, помилуй нас! О ты, Иисус, от которого трижды отрекся Петр, помилуй нас! Если же я умру от сердечного приступа – так моя бабка когда-то умерла – и лопнут одновременно мои сердце и глаза, представь, что упала средняя, одна из трех капель крови, что есть в голове у каждого человека. И если мне станет хуже – смотри, Господи: вот – душа моя, вот – тело мое. Деснице твоей вверяю их, делай с ними, что угодно тебе. Затем проверь, не сбились ли перья в моей подушке в венки. Ведь ты знаешь, я часто тебе об этом рассказывал, такие белые венки из перьев, мы называли их венцы смерти, служат верным знаком скорой кончины. Проведи куском хлеба по моему лбу и кинь его дворовой собаке. Если она съест его – мне еще суждено пожить, а если нет – через несколько часов я умру, потому что смертный пот – более едкий, чем моча, что после смерти хозяина и хозяйки добавляют верным псам в молоко, чтобы, когда их спустят с цепи, могли они прыгать у могилы, выть и наконец сдохнуть. О ты, Пилатом в узилище заточенный Иисус, помилуй нас! О ты, ложно обвиненный Иисус, помилуй нас! О ты, в белых одеждах твоих осмеянный Иисус, помилуй нас! О ты, Иисус, которому предпочли убийцу Бараеву, помилуй нас! Представь себе, лишь вчера я видел тень человека без головы. Белье – был ли это мой саван? – плыло вверх по реке. Плыло постоянно, три часа подряд, пока я, беспомощный, с открытым ртом, тяжело дыша, лежал на спине и услышал сердцебиение прыгавшей по раме зеркала и пристально глядящей на меня летучей мыши. Представь себе дыру в церковной стене. Через нее дьявол пролезал внутрь, и поэтому деревенский поп вместе с прихожанами заделали ее моим черепом. Облатки опускали в чашу со святой водой и вынимали их оттуда с пуповиной Христовой. Огни фейерверка крестами рассыпались в небе. Красный вареный рак, пойманный в реке, лежал на моем перевернутом смертном ложе. Ступени бесконечной винтовой лестницы были сделаны из крышек гробов. Я видел громоотвод и терновый веночек на епископской тиаре, надетой на головку младенца Иисуса. Приди ко мне, сделай из сердца моего святое дитя, оно чисто и никто не может войти в него, кроме тебя, мой возлюбленный младенец Иисус. Моя безглавая тень втыкала верхушку распятия на длинной ручке в могилу моего рано умершего ребенка и трижды стукнула ею по гробу. На лопате могильщика медленно вращался испачканный могильной землей земной шар. Мои члены проплыли через дымоход и, собравшись воедино, начали танцевать. Они валятся, валятся, как камни на улицы. Так свалился и я. О ты, бичами нещадно терзаемый Иисус, помилуй нас! О ты, в насмешку в царскую одежду облаченный Иисус, помилуй нас! О ты, в узилище заточенный Иисус, помилуй нас! О ты, терниями увенчанный Иисус, помилуй нас! Не забудь, что Костлявая время от времени может обращаться в кровососущую летучую мышь. Держи члены мои, бьющиеся в агонии, закрой окно комнаты моей, иначе разобьются стекла. Жители деревни не должны брать список пришедших на похороны голыми руками, а только надев рукавицы. Затем, прочтя его, пусть выбросят его в огонь. Вынеси на свежий воздух простыню, на которой я спал живым, но на которой мертвым мне лежать не пристало, и посмотри, не выстроится ли стая сычей, пролетающая над простыней крестом. Лишь после этого можешь бросить простыню в деревенский колодец, а чтобы смыть тошнотворный трупный запах, выстирай ее куском скипидарного мыла, на котором изображена голова оленя. Чтобы избавиться от трупного запаха, в течение часа обойди весь дом с освященной пальмовой ветвью в руках, однако прежде всего зайди в комнату, где я умер, а также в комнату, где было выставлено для прощания мое тело. О ты, нечистой слюной оплеванный Иисус, помилуй нас! О ты, тростниковой палкой побиваемый Иисус, помилуй нас! О ты, невинно к смерти приговоренный Иисус, помилуй нас! О ты, преднамеренно выданный евреями Иисус, помилуй нас! Если же тебе когда-нибудь придется предстать перед судом в качестве обвиняемого, обвяжись платком, которым обмывали мое тело. Это собьет с толку судью, и он снимет с тебя обвинение. С пола столярной мастерской собери опилки от гроба моего, или, как мы их называли, ангельские локоны, положи их во гроб к ногам моим. Не ходи в магазин ритуальных услуг, а закажи гроб столяру. На Страстную пятницу на кладбище разведи из опилок моего гроба костер. И пусть придут с каждого двора и возьмут из того костра по горящей головешке, чтобы дома разжечь плиту. Скажи Петеру Оберманну, который будет делать мой гроб, чтобы он, если это возможно, не делал бы одновременно с ним пчелиные ульи. Ты, конечно, знаешь, что пчелиные соты похожи на маленькие гробы. Трудолюбивые пчелы прилетят к моим бренным останкам и будут роиться прямо над моей могилой. Но они не должны лакомиться нектаром с белых и красных цветов, растущих на моем могильном холме, ведь я сам должен зацепиться головой за их корни, жевать их и питаться ими. О ты, тяжкое бремя креста несший Иисус, помилуй нас! О ты, у страдающей матери покой отнявший Иисус, помилуй нас! О ты, как агнец на заклание отданный Иисус, помилуй нас! О ты, Иисус, с которого на горе Кальварийской сорвали одежды, помилуй нас! Ту подушку, которую положишь мне в гроб, за несколько дней до моей смерти набей влажной от росы землей с того места, где зарыт Гнедой. Было бы прекрасно, если бы моя голова лежала на этой подушке, из которой пробивалось бы множество пучков травы. Конечно, мне хотелось бы, чтобы подушка, которую положат мне в гроб, была наполнена землей из Иерусалима, но я не смею тебя просить в те немногие дни, что остались до моего ухода, сесть в самолет и с траурными лентами на руках и ногах и джутовым мешком отправиться в Святую Землю. Не забудь, что священник и служки в черных одеждах должны окропить святой водой и окурить ладаном мой гроб, чтобы, когда в него положат мое тело, он был чистым, как Дева Мария. Пусть пара капель ладана упадет в мой гроб и пусть при этом читают «Богородица Дево, радуйся, Господь с тобой, благословенна ты между женами, благословен и плоть чрева твоего Иисус». Чтобы избежать быстрого разложения и чтобы голодные кроты и крысы не обглодали мой нос ине сожрали мои веки, на лицо мне положи платок, смоченный в воде, которой обмывали мое тело. Представь себе меня, лежащего с открытыми глазами и уставившегося в потолок зала деревенской общины во время церемонии прощания, а затем на скользящую туда-сюда крышку гроба, что украшена гниющими раздвоенными ангельскими языками. Снова и снова, целую вечность кряду громко перечисляются все мои грехи, о которых я при жизни не смог прошептать исповеднику, так как был отделен от него жестяным листом с отверстиями в виде крестов. О ты, ногами и руками к кресту прибитый Иисус, помилуй нас! О ты, за врагов своих на кресте молившийся Иисус, помилуй нас! О ты, евреями на кресте осмеянный Иисус, помилуй нас! О ты, разбойником на кресте поносимый Иисус, помилуй нас! Во время трехдневного бдения над покойником положи на мою грудь кусок дерна со скотомогильника на холме, а затем вновь отнеси его и посади там, где он был взят. Если же будешь о моей смерти причитать и взывать к ангелам и чертям с высоко воздетыми вверх руками, то не тычь в бездонное небо пальцами, а надень рукавицы, иначе подобьешь глаза своему ангелу-хранителю, и он не увидит, как ты, один-одинешенек, с корзиной, полной посмертных масок, ступаешь по мосту без черни. Помни о том, что ручей бурлит под твоими босыми ногами. Если ты хочешь не бояться пьяного мужика, когда он грозит тебе окровавленным серпом и испачканной землей косой, то вытащи ржавый гвоздь из моего гроба и, проследив за своим врагом, воткни в след от его ноги, когда он по неосмотрительности ступит на свое поле. Если при жизни он услышит скрип в костях, то почувствует хруст в суставах и душе. Если у тебя заболит зуб, поковыряй гвоздем из моего гроба больной зуб, пока он не станет кровоточить, а потом дедушкиным правилом для кос забей окровавленный гвоздь в абрикосовое дерево возле конюшни. Когда будут выносить мои бренные останки – слово «труп» я произношу неохотно, потому что оно не так красиво, как «мои бренные останки» или, самое подходящее, благородное слово «мертвое тело», – итак, когда мои бренные останки в сопровождении траурного эскорта будут выносить, пойди в стойло и разбуди всех животных. Вся скотина должна стоять, чтобы достойно проститься со мной. Онга и Гнедой – две мои любимые лошади, перекрести Онге звездочку – белое пятно на ее лбу. Пока четыре человека будут выносить гроб с моим телом из дома, нужно, чтобы один из облаченных в фиолетовые одежды служек окурил ладаном всех домашних, Иогля Гандля, Зеппля, Петера, Митце, Воту, Муату, служанок и работников. Холодного мяса, намазанного медом, должно хватить для всех пришедших на поминки, особенно для плакальщиц, для всех тех, кто нес гроб и траурные, фонари, для священника, а также двух облаченных в черное служек. Церемониймейстер должен будет проследить, чтобы в траурной процессии не образовывались бреши, иначе кто-то из жителей деревни скоро умрет, так как эта брешь – место для гроба. О ты, раскаявшемуся на кресте разбойнику рай пообещавший Иисус, помилуй нас! О ты, Иисус, на кресте заботу о матери своей вверивший Иоанну, помилуй нас! О ты, на кресте признавший оставленность отцом своим Иисус, помилуй нас! Проверь, не устали ли лошади, которые тащили телегу с моим гробом на холм, а потом, по цветущей вишневой аллее, на кладбище. Проследи, чтобы на копытах лошадей раскаленными докрасна металлическими прутьями поставили траурные кресты. Если же белые волы не будут к тому времени забиты и проданы, то можешь вместо лошадей запрячь в мои похоронные дроги волов, только проследи, чтобы кучер не стегал их, если они на пару минут остановятся где-нибудь по дороге на кладбище. Особенно обрати внимание, если они остановятся на перекрестке! Кучеру с черным крепом на шляпе нельзя держать в руках обычный кнут, а только обвитый черным крепом прут, взятый из куста орешника, растущего на церковном дворе. Выпей воды из колеи от моих похоронных дрог, думая при этом о своих страданиях, и будешь исцелен. О ты, Иисус, которому на кресте к губам поднесли уксус и желчь, помилуй нас! О ты, своей смертью не кресте все искупивший Иисус, помилуй нас! О ты, на крестеотцу принадлежащий Иисус, помилуй нас! О ты, до самой смерти на кресте смиренный Иисус, помилуй нас! Вместо украшенного рождественскими свечами смертного венца поставь на мой гроб зажженный фонарь, но ради Бога, смотри внимательно, чтобы он не опрокинулся и керосин не разлился и мой гроб не загорелся бы. Представь себе, как трещит жесткий креп, а белые волы пугаются, несутся с горящими дрогами, пока не сбросят мой горящий гроб на землю; мое горящее тело покатится по грядам и застрянет, наткнувшись на огородное пугало, языки огня, как и мой горящий мертвый язык, начнут лизать тряпки пугала, ведь говорят же, что у огня – языки, не так ли? – и мое тело и пугало, мы станем одной кучей пепла посреди поля. Завершающий похоронную процессию должен громко и отчетливо постучать босыми пятками по воротам кладбища, чтобы смерть – не забудь, что смерть – это живой покойник – осталась за воротами. Быстро выброси многочисленные терновые венцы перед кладбищенскими воротами, чтобы Костлявая, а она ведь ходит босиком, не могла вернуться за кем-нибудь из пришедших на похороны. О ты, на кресте свой дух вверивший в руки отца своего Иисус, помилуй нас! О ты, Иисус, сердце которого на кресте было открыто копьем, помилуй нас! Маленький ребенок, выросший настолько, что может выглянуть из-за головы теленка, должен будет нести во время похоронной процессии свечу величиной с мой рост и, естественно, с черной головкой фитиля. При этом не забудь положить ее рядом с букетом цветов ко мне в могилу, чтобы я мог время от времени темными ночами, когда тяжелая земля моего могильного холма уже осядет, зажигать эту свечу и находить в церковных подвалах остатки облаток. С крошками облаток на фиолетовых губах я буду возвращаться к себе и класть голову на подушку, которая, возможно, будет набита землей из Иерусалима. О ты, с креста снятый и на колени матери своей положенный Иисус, помилуй нас! О ты, до последнего часа о своей матери пекшийся Иисус, помилуй нас! О ты, в саванзавернутый Иисус, помилуй нас! О ты, отцов от преисподней спасший Иисус, помилуй нас! Не забудь также на День всех святых повесить на могильные камни распятия и поминальные кренделя, потому что ночью придут нищие и их заберут. К моему кровавым потом исходящему могильному камню прикрепи наполненные святой водой куриные яйца, и пусть они висят там тридцать дней и тридцать ночей. Капающая с них вода должна загасить адское пламя.