Леонид БАХРЕВСКИЙ
ПЕРВАЯ НОЧЬ
Рассказ
Настоящая темнота не наступала, и это казалось мне странным. Здесь же не север, не Ленинград, откуда белые ночи? Небо светилось неясным теплым светом, и все, что было видно в океане, казалось нереальным, какой-то картинкой, подсвеченной декорацией. Дорога, деревья, трубы, заборы. Все это было незнакомо. Сейчас хотелось пойти по этой дороге, среди тишины и безлюдья. Со временем это все, наверное, очень надоест, но пока в этом унылом пейзаже я вижу что-то таинственное, многозначительное.
Это была первая ночь в казарме. Наконец-то мы спали на простынях, на подушках, под одеялом. И сегодня мы первый раз нормально пообедали. Суп, макароны. Казарма — первое впечатление было мрачноватым, но все же во всякой убогости, во всякой мрачности есть и какой-то уют для души. Место мне вроде досталось неплохое, во втором этаже кроватей. Жить можно. Жили мы сегодня уже лучше, чем предыдущих три дня в поезде, на жестких полках, и, наверное, дальше будет лучше и лучше.
Я всегда очень много думал о своей судьбе, и за те восемнадцать лет, что я прожил, наблюдал постепенное ухудшение окружающей меня Вселенной. Самые первые годы, те, что прошли на зеленом дворе, среди яблонь и вишен, — я видел земной рай. Потом Крым, школа. Здесь тоже все было прекрасно, но не было сада, не было своего царства, здесь появились друзья, настоящая любовь. Потом Ленинград, наука, стихи, романтика, но одиночество, долгое, с редкими просветами. Теперь армия, и, надеюсь, что это будет самой глубокой пропастью, а потом вверх, к свету, к счастью.
Впрочем, не такая уж и пропасть. Старшина с виду страшноват, а вроде ничего, с юмором, да и фамилия какая — Самарин. Надо держаться поближе к нему.
Сегодня вместе с хэбэ нам выдали черные погоны и петлицы с пушками. Иголку в руках я держал, раз пять, поэтому бедные мои пальчики. И все-таки пришил. Примерил на себя, и странно: нет петлиц. На мгновенье я остолбенел, а потом все-таки нашел, они были под воротником.
— Ну ты и кадр, — захохотал круглоголовый чернобровый парень, сидевший на табуретке против меня.
Мне оставалось только согласиться. Завтра придется начинать снова.
Еще одно меня поразило. Язык. Нет, все было понятно, но я не представлял себе, что этот пласт так универсален. Полмесяца назад я сдал "Введение в языкознание", так что вся наука была еще в голове. Лексическая подсистема, приобретающая функции местоименной. Однако при этом отсутствует всякая неопределенность. Все ясно и очень эмоционально окрашено. Интересно, занимался ли кто-нибудь этим всерьез.
Я вспомнил нашу библиотеку, а она потянула за собой последние деньки. Неплохие у нас получились проводы. Друзей маловато, все были в разъездах, и все-таки какие глаза были у наших девчонок, как мы танцевали рок-н-ролл, как пожали мы друг другу на прощанье руки и обнялись. Это не забудется. Надо написать об этом стихотворение.
Как-то неожиданно все это случилось, словно во сне. И два года! Много, хотя если считать по месяцам, то уже не так страшно, а по дням и вовсе, день летит незаметно, а все эти годы состоят из дней.
И вновь я буду стоять на вокзале с чемоданом и ждать поезда. Мне нравится запах поездов. И уехать отсюда я хочу в плацкарте, на боковом месте. Там очень уютно у окна. Я буду всю дорогу смотреть в окно, считать километры. Только куда я поеду? В Москву, в Ленинград, в Евпаторию? Лучше всего было бы, наверно, в Евпаторию. Сейчас она — самое родное место. Пройду через привокзальный сквер, мимо хлебозавода. Там всегда очень хорошо пахнет хлебом. И во двор. Ребята, наверное, все уже будут незнакомые, или те, которые еще недавно играли в песочнице. Я поднимусь на третий этаж и начнется новая счастливая светлая жизнь. Этот день я представляю очень солнечным. Да и должен бы, ведь будет май, или можно тоже — чтобы грозовой, тучи, холодный свет, ливень. Да, это будет прекрасно, но не скоро, ведь я сплю в казарме лишь первую ночь, а завтра начинается другая, неизвестная, трудная жизнь.
АТАКА
Бой начался внезапно. Мы двигались по тактическому полю, отрабатывая тактические вводные, как вдруг застрочило, защелкало, поле задымилось белесоватым дымом, взмыли в небо сигнальные ракеты.
— Противник внезапно обнаружил себя ураганным огнем. Занять оборону, — скомандовал ротный.
Мы прижались к земле. Кто отполз за куст, кто-то откатился в яму. В магазинах у нас были патроны, пусть холостые, но и огонь, и грохот — все есть.
"Противник" находился метрах в трехстах около группы холмов, поросших кустарником.
— Первый взвод, справа по одному, короткими перебежками — вперед!
Справа из-за своих укрытий поднимались товарищи. Бежали, падали, снова поднимались. Пошел второй взвод, наш, — шум от выстрелов и взрыв-пакетов усиливается. Поле заволакивает густым белым дымом. Вот и моя очередь. Я поднимаюсь, бросаюсь вперед и, пробежав метров двадцать, падаю в какую-то заросшую высокой травой ямку. Поле полно земляникой. Эх, некогда! Товарищи подтягиваются. И вдруг я вижу — совсем рядом поднимается замполит. Рука с пистолетом, как в кадрах военной хроники, — вверх, глаза горят, я еще никогда не видел их такими. В лице какая —то решимость, отвага. Волосы у меня стали дыбом, как всегда бывало в минуты восторга:
И крикнул он, сверкнув очами: "Ребята, не Москва ль за нами, Умремте ж под Москвой!.."
— За мной! В атаку! Вперед! — крикнул замполит.
Я вскочил на ноги. Словно кто-то понес меня. В одной руке автомат. В другой — наготове гранаты. Свищут пули, я перепрыгиваю канаву. Ба-бах! Рядом взрывается взрыв-пакет. Я откатываюсь в сторону, поднимаюсь и снова вперед! Смелых пули не берут. Летят они, маленькие смерти, навстречу, и какое счастье смотреть им в лицо без страха. Этому научит только армия. Это можно понять только здесь.
— Ура-а-а-а! — разносится по цепи, и я подхватываю этот наш победоносный клич. Мы убыстряем темп, и вот уже — траншеи "противника". Летят гранаты, потом оглушительные автоматные очереди. Мы прыгаем вниз. Прикладами, штыками, магазинами. Как это здорово, атака!
Мы захватили неприятельский рубеж.
— Отбой, — командует ротный. — Привал.
Мы располагаемся на траве. Никто не говорит ни слова. Все глядят друг на друга, устало улыбаются, потные, раскрасневшиеся.
— Рота, становись! — ротный идет докладывать комбату: — Задача выполнена.
— Видел. Молодцы! — улыбнулся комбат, обычно такой суровый и неприступный. — Действовали умело, четко разбивались в боевой порядок. А особенно хвалю за "Ура!". Закричали так, что у меня аж сердце ёкнуло. Никакой противник против такого не устоит. Минут пятнадцать сейчас отдыхаем и двигаемся дальше. С холмов врага вы выбили, а он отступил к лесу, закрепился на новом рубеже.
Нас ожидала новая атака.
ПОЛЕВОЙ ВЫХОД
Меня разбудил Олег. Полночь. Я выбрался из теплой палатки, вздрогнул, повел плечами и подошел к костру. За мной вылез Серега Соловьев. Два часа нам двоим предстояло охранять наш палаточный лагерь, поддерживать костер. Дровишек-то, кстати, осталось немного.
— Я пойду пособираю, ты посиди, — сказал Сергей. Я кивнул и сел на бревнышко.
Когда мы ложились спать, лагерь был шумен и многолюден. Теперь он затих, тускнеет костер. Я подкинул в огонь несколько березовых поленышков. Затрещало. Палатка вновь осветилась, стал виден каждый ее уголок. Оранжевые язычки подобрались к листьям. Задымило, в небо взметнулись искры, и оттого оно стало еще более черным. Я смотрел на огонь. Меняя свою окраску, огненные струи переходили одна в другую, винтом выскакивали на самую вершину пламени. Но самое красивое было в середине: чистый, почти белый огонь, светлый, как день. В таком древние видели очищение, истину, добро. На таком огне возносили жертвы небожителям.
Сергей явился с целой охапкой хвороста. Он молча сел, перевел дыхание, и мы смотрели вместе.
Я согрелся. Высушилась шинель. Только клонило в сон. Сон — всегда граница, отодвигающая события в прошлое намного дальше, чем это есть в действительности. Так и все сегодняшние события казались далекими.
Сегодня утром я получил посылку. Мы ели апельсины, овсяное печенье, шоколад. А в рюкзаки запихивали банки тушенки, гречневой каши. Мы отправились в поход. И хотя ничего постороннего не брали, но как взвалили все необходимое на плечи — ого-го! Неужели это еще куда-то нести?
Стрекотали кузнечики, мягко тыкались в руки мухи, слепни. Лениво уступали дорогу бурые мохнатые шмели, все, как тогда. И такое же ясное, чистое, глубокое небо. Но сегодня не до впечатлений. Вперед! Не отстать! Автомат то и дело сползает, но — ни секунды расслабления! Ноги сами несут след в след за неутомимым сержантом, у которого на плечах ручной пулемет, килограммов на пять потяжелее нашего АК. Ни секунды расслабления, не то придется догонять бегом. Мимо нас по дороге, подпрыгивая на буграх, промчался БМП — наш маленький пехотный танк. Вот бы ему сейчас на броню! Но нет, пехота есть пехота, пусть и мото. Сначала мы должны познать науку тяжелых сапог, ее знали наши деды и прадеды. Знали и одерживали победы. Я чувствую, что мозоли сегодня будут, и немалые. Сейчас бы перемотать портянки. Долгий марш.
