Первое письмо маньяка было набрано на компьютере и прислано в безликом конверте, поэтому я принял его за макулатуру, заполнявшую мой почтовый ящик, и даже не открыл.
Чтение писем не всегда приносит пользу. Хорошие новости обычно узнаешь по телефону, плохие – из писем. Мы давно научились распознавать конверты со счетами и с макулатурой; ни те ни другие я не открываю, но по крайней мере разбираюсь, что где. Очень редко, но все же случается, что послание-макулатура, присланное по обычной или электронной почте, оформлено таким образом, что я его открываю, а потом злюсь на себя за то, что меня удалось провести. Я даю себе клятву, что больше меня не обманут, и стараюсь открывать еще меньше писем и электронных сообщений. Не имею понятия, является ли это уходом в себя или героическим противостоянием несгибаемого потребителя. В общем, я могу только констатировать, что странный конверт благополучно оказался в куче писем, рекламных листовок и наполовину прочитанных журналов в углу моей кухни. До этого он примерно неделю пролежал на моем коврике у двери, потому что был прислан по моему английскому адресу, а я проводил праздники на севере Испании.
Я поехал туда вместе с Габриэль. Это была наша первая совместная поездка, и оказалась она не слишком удачной. Я чувствовал, как улетучивается то немногое, что нас связывало. После нашего первого поцелуя – достаточно важной вехи в отношениях – минуло уже четыре месяца, и прошло пять недель с того момента, как она все же согласилась отправиться со мной в эту поездку. Но несмотря на это – первое и единственное – проявление ее серьезного настроя, она была далека как никогда.
Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы найти «ситроен», подходящий для веселой поездки по солнечной Франции. Когда я рассказал об этом Габриэль, она заявила:
– Теперь понятно, почему ты считаешь такую поездку развлечением. Но в этом нет ничего особенного. – Она заметила выражение моего лица и добавила: – Мне нравится, что я могу говорить то, что чувствую. Хорошо, что ты не принимаешь мои слова слишком всерьез.
– Наверное, я не бываю слишком серьезен, когда дело касается отношений, – отшутился я.
Подобный обмен репликами мог показаться плохим знаком, но наша сила всегда в том и заключалась, что мы говорили то, что думали; только правда – таково было правило, которому мы следовали без особых усилий. Именно благодаря этому у нас и завязался разговор в наш первый день.
Я встретил Габриэль в уличном кафе в пятницу утром. Передо мной возникла темноволосая женщина со светлыми бровями, которая искала куда бы сесть. Вокруг было полно свободных столиков, но она села за мой.
– Все остальные в тени, – объяснила она.
– А.
Я просматривал документы; отодвинул их на край стола, чтобы освободить для нее место.
– Вы какой-то грустный, – сказала она.
– Правда? Ну, наверное, я специально напускаю на себя такой вид. – Я был доволен своим ответом.
– Вы как будто сами по себе.
– Точно, – согласился я.
– Я хотела сказать, что вы никого не ждете.
– Почему вы так решили?
– Это язык тела. Если человек кого-то ждет, он ведет себя более свободно. Смотрит на каждого приближающегося. Если вы сами по себе, то больше заняты собой, погружены в свои мысли или читаете.
– Или приношу с собой бумаги и делаю вид, что занят делом.
– Именно так.
Габриэль была абсолютно права. Я заставлял себя выходить на улицу, чтобы что-нибудь выпить в кафе, а для большей уверенности брал с собой бумаги. Возможно, без них я бы не отважился туда пойти.
Габриэль явно была моложе меня, и мне было непонятно, почему она мной заинтересовалась. После нескольких свиданий я спросил ее об этом.
– Мне надоели мальчишки с их оптимистичными презервативами в залатанных бумажниках.
Что ж, значит, мне не стоило беспокоиться, я был достаточно стар, чтобы носить в бумажнике оптимистичную таблетку виагры.
У Габриэль были длинные волосы, которые она обычно закалывала с помощью двух палочек, наподобие японских; они выглядели ослепительно-белыми в ее черных волосах. Она казалась выше, чем была на самом деле, потому что всегда держалась очень прямо. Носила простые, хорошо скроенные вещи, от ширпотреба до Армани. У нее были две любимые сумки с широкими кожаными ремнями, чтобы носить на плече, из отличной кожи. Весь ее внешний вид говорил о том, что она самодостаточная, зрелая женщина, с которой интересно общаться. Она была настоящим подарком судьбы, но этот подарок оказался явно не ко времени.
Я собирался переезжать на север Испании, на берег Бискайского залива. Думал, что моя жизнь пойдет там по-другому. Когда путешествуешь, забываешь о своем одиночестве; за границей странно не выходить на улицу и не сидеть за столиком в кафе, наслаждаясь видом. В Испании я буду свободен. И у меня будет много дел.
Я продал свое дорогое жилище в Кембридже и купил дом в Стране Басков, собираясь обустроить его. Несмотря на произошедшее потом, я по-прежнему считаю, что, купив этот дом, сделал правильный выбор; это хорошее место для жизни.
Говорят, в Бильбао слишком часто идет дождь и Музей Гуггенхайма[i] покрыли таким количеством серебра, чтобы оно отражало те скудные солнечные лучи, которые достаются городу. Вообще-то, Страна Басков не только мокнет от дождя, но и греется на солнце, в результате чего провинция славится своей флорой. Пейзаж разнообразят крутые холмы с почти гладкими склонами и плоскими вершинами.
Такое богатство красок больше характерно для центральной части Европы, чем для Испании, а дома баскских фермеров очень напоминают швейцарские шале. Обычно на первом этаже располагается хлев, куда загоняют на ночь корову и пару овец, а наверху – жилое помещение, которое согревается теплом, идущим снизу. За хлевом помещается кухня, а дом окружен примерно пятью гектарами сада и огорода.
Просто идиллия.
Вернее, все было бы именно так, если бы выбранное мною строение не требовало такого обширного ремонта. К достоинствам дома можно было отнести более или менее нетронутые стены, славную деревянную крышу и собственный источник кристально чистой воды; из недостатков можно назвать то, что источник бил там, где должна была располагаться кухня, а часть деревянной крыши каким-то образом отвалилась, и предыдущий владелец ее выбросил.
Так что мне было к чему приложить руки, а моя жизнь должна была перейти в новую, волнующую фазу. Собственно говоря, это не было каким-то кризисом среднего возраста. Мой отец приехал из Бильбао, а моя мать родом из Ирландии, поэтому я никогда не чувствовал себя настоящим британцем, хотя и прожил в Англии большую часть жизни. Можно сказать, я возвращался к своим корням.
Впрочем, это решение было принято вовремя. Фирма «Банбери», где я работал, недавно выкупила инженерную компанию в Бильбао. Баскская фирма работала в той же области, что и «Банбери», но не получала прибыли. Доход отсутствовал не по каким-то объективным причинам, а из-за плохого руководства, и новые хозяева решили поменять несколько ключевых фигур.
Англичане плохо знают иностранные языки, поэтому мои наниматели очень обрадовались, обнаружив в штате сотрудника, владеющего не только испанским, но и баскским. Мне сделали щедрое предложение: переехав, я получал значительную прибавку к жалованью и не должен был платить за аренду жилья. Если бы у меня была семья, мне бы полагался приличный дом, а так мне предоставлялась однокомнатная квартира в самом центре Бильбао. Я не сказал, что уже и сам планировал этот переезд, и даже поторговался по поводу условий. Я не мог поверить в свою удачу.
Я повез Габриэль посмотреть дом. Перед последним поворотом, прежде чем мы увидели строение, я остановил машину и завязал ей глаза. Припарковавшись, я взял Габриэль за руку, привел на вершину холма и снял повязку с ее глаз.
– Смотри.
Перед нами простирались холмы, склоны которых были испещрены расщелинами и каньонами. Покрывающая их зелень была настолько густой, что только мощные лучи света могли проникнуть в ее глубь. Цвета были такими яркими, что почти слепили глаза. Когда солнце пряталось за легким облачком, темные очертания начинали дрожать и расплываться, а потом снова проявлялись четко; пейзаж как будто струился, пестрел и сверкал.
– Местные жители называют это явление la desaparicion – исчезание, – сказал я.
Мне очень хотелось поделиться всем этим с Габриэль, это был мой дар ей, и день был словно создан для наблюдения за этим эффектом.
Какое-то время она смотрела, потом повернулась в сторону дома, засыпанного строительным песком и заросшего сорняками.
– Никогда больше не завязывай мне глаза, – сказала она.
Мы зашли в мой будущий дом, я показал ей невидимые границы будущих комнат. Я не знал, что сделать или сказать, и тупо рассказывал о своих мечтах.
