Рэй Брэдбери
Солнце и тень
Камера стрекотала как насекомое. Она отливала металлической синью, точно большой жирный жук, в чутких, бережно ощупывающих руках мужчины. Она блестела в ярком солнечном свете.
— Брось, Рикардо, не надо!
— Эй, вы там, внизу! — заорал Рикардо, подойдя к окну.
— Рикардо, перестань! Он повернулся к жене:
— Ты не мне, ты им скажи, чтобы перестали. Спустись и скажи… Что, трусишь?
— Они никого не задевают, — терпеливо произнесла жена. Он отмахнулся от нее и лег на подоконник, глядя вниз.
— Эй, вы! — крикнул он.
Человек с черной камерой мельком взглянул на него, потом снова навел аппарат на даму в белых, как соль, купальных трусиках, белом бюстгальтере и зеленой клетчатой косынке. Она стояла прислонившись плечом к потрескавшейся штукатурке дома. Позади нее, поднеся руку ко рту, улыбался смуглый мальчонка.
— Томас! — крикнул Рикардо. Он обратился к жене: — Господи Иисусе, там стоит Томас, это мой собственный сын там улыбается.
Рикардо метнулся к двери.
— Не натвори беды! — взмолилась жена.
— Я им голову оторву! — ответил Рикардо.
В следующий миг он исчез.
Внизу томная дама переменила позу, теперь она опиралась на облупившиеся голубые перила. Рикардо подоспел как раз вовремя.
— Это мои перила! — заявил он.
Фотограф подбежал к ним.
— Нет-нет, не мешайте, мы фотографируем. Все в порядке. Сейчас уйдем.
— Нет, не в порядке, — сказал Рикардо, сверкая черными глазами. Он взмахнул морщинистой рукой. — Она стоит перед моим домом.
— Мы снимаем для журнала мод. — Фотограф улыбался.
— Что же мне теперь делать? — спросил Рикардо, обращаясь к небесам. — Прийти в исступление от этой новости? Плясать наподобие эпилептического святого?
— Если дело в деньгах, то вот вам пять песо, — с улыбкой предложил фотограф.
Рикардо оттолкнул его руку.
— Я получаю деньги за работу. Вы ничего не понимаете. Пожалуйста, уходите.
Фотограф оторопел:
— Постойте…
— Томас, домой!
— Но, папа…
— Брысь! — рявкнул Рикардо. Мальчик Исчез.
— Никогда еще такого не бывало! — сказал фотограф.
— А давно пора! Кто мы? Трусы? — Рикардо вопрошал весь мир.
В переулке стала собираться толпа. Люди тихо переговаривались, улыбались, подталкивали друг друга локтем. Фотограф подчеркнуто вежливо закрыл камеру.
— Ол райт, пойдем на другую улицу. Я там приметил великолепную стену, чудесные трещины, отличные глубокие тени. Если мы поднажмем…
Девушка, которая во время перепалки нервно мяла в руках косынку, взяла сумку с гримом и сорвалась с места. Но Рикардо успел коснуться ее руки.
— Не поймите меня превратно, — поспешно проговорил он.
Она остановилась и глянула на него из-под опущенных век.
— Я не на вас сержусь, — продолжал он. — И не на вас. — Он повернулся к фотографу.
— Так какого же… — заговорил фотограф. Рикардо махнул рукой:
— Вы служите, и я служу. Все мы люди подневольные. И мы должны понимать друг друга. Но когда вы приходите к моему дому с этой вашей камерой, которая словно глаз черного слепня, пониманию конец. Я не хочу, чтобы вы использовали мой переулок из-за его красивых теней, мое небо из-за его солнца, мой дом из-за этой живописной трещины! Ясно? «Ах как красиво! Прислонись здесь! Стань там! Сядь тут! Согнись там! Вот так!» Да-да, я все слышал! Вы думаете, я дурак? У меня книги есть. Видите вон то окно, наверху? Мария!
Из окна высунулась голова его жены.
— Покажи им мои книги! — крикнул он.
Она недовольно скривилась и что-то буркнула себе под нос, но затем, зажмурившись и отвернув лицо, словно речь шла о тухлой рыбе, показала сперва одну, потом две, потом с полдюжины книг.
— И это не все, у меня еще штук двадцать, не меньше! — кипятился Рикардо. — Вы с человеком разговариваете, не с бараном каким-нибудь!
— Все, все, — фотограф торопливо складывал свои принадлежности, — уходим. Благодарю за любезность.
— Нет, вы сперва поймите меня, что я хочу сказать, — настаивал Рикардо. — Я не злой человек. Но я тоже умею сердиться. Похож я на картонные декорации?
— Никто никого ни с кем не сравнивал. — Фотограф повесил на плечо сумку и зашагал прочь.
— Тут через два квартала есть фотограф, — продолжал Рикардо, идя за ними следом. — Так у него картонные декорации. Становишься перед ними. Написано — «Гранд-отель». Он снимает, и пожалуйста — как будто вы живете в Гранд-отеле. Ясно, к чему я клоню? Мой переулок — это мой переулок, моя жизнь — моя жизнь, мой сын — мой сын, а не картон какой-нибудь. Я видел, как вы распоряжались моим сыном — стань так, повернись этак! Вам фон нужен… Как это там у вас называется — характерная деталь? Для красоты, а впереди хорошенькая дама!
— Время, — выдохнул фотограф, обливаясь потом. Его модель семенила рядом с ним.
— Мы люди бедные, — говорил Рикардо. — Краска на наших дверях облупилась, наши стены выцвели и потрескались, из водостока несет вонью, улицы вымощены булыжником. Но меня душит гнев, когда я смотрю, как вы все это подаете, — словно я так нарочно задумал, еще много лет назад заставил стену треснуть. Думаете, я знал, что вы придете, и сделал краску старой? Мы вам не ателье! Мы люди, и будьте любезны относиться к нам как к людям. Теперь вы меня поняли?
— Все до последнего слова, — не глядя ответил фотограф и прибавил шагу.
— А теперь, когда вам известны мои желания и мысли, сделайте одолжение — убирайтесь домой! Гоу хоум!
— Вы шутник, — ответил фотограф.
— Привет! — Они подошли к группе из еще шести моделей и фотографа, которые стояли перед огромной каменной лестницей. Многослойная, будто свадебный торт, она вела к ослепительно белой городской площади. — Ну как, Джо, дело подвигается?
— Мы сделали шикарные снимочки возле церкви девы Марии, там есть безносые статуи, блеск! — отозвался Джо. — Из-за чего переполох?
— Да вот, Панчо кипятится. Мы прислонились к его дому, а он возьми да рассыпься.
— Меня зовут Рикардо. Мой дом совершенно невредим.
— Поработаем здесь, крошка, — продолжал первый фотограф. — Стань у входа в тот магазин. Какая арка… и стена!.. Он принялся колдовать над своим аппаратом.
— Вот как! — Рикардо ощутил грозное спокойствие. Он выжидательно смотрел на их приготовления. Когда оставалось только щелкнуть, он выскочил перед камерой, взывая к человеку, стоящему на пороге магазина: — Хорхе! Что ты делаешь?
— Стою, — ответил тот.
— Вот именно, — сказал Рикардо. — Разве это не твоя дверь? Ты разрешаешь им ее использовать?
— А мне-то что, — ответил Хорхе. Рикардо схватил его за руку.
— Они превращают твою собственность в киноателье. Тебя это не оскорбляет?
— Я об этом не задумывался. — Хорхе ковырнул нос.
— Господи Иисусе, так подумай же, человече!
— Я ничего такого не вижу, — сказал Хорхе.
— Неужели я во всем свете единственный, у кого язык есть? — спросил Рикардо свои ладони. — И глаза? Или, может быть, этот город — сплошные кулисы и декорации? Неужели, кроме меня, не найдется никого, кто бы вмешался?
Толпа не отставала от них, по пути она выросла, и теперь собралось изрядно народу, а со всех сторон, привлеченные могучим голосом Рикардо, подходили еще люди. Он топал ногами. Он потрясал в воздухе кулаками. Он плевался. Фотографы и модели боязливо наблюдали за ним.
— Так вам нужен живописный тип для фона? — рявкнул он, обращаясь к фотографам. — Я сам стану здесь. Как мне становиться? У стены? Шляпа так, ноги так, мои сандалии — я их сам пошил — освещены солнцем так? Эта дыра на рубашке — сделать ее побольше?.. Вот так? Готово. Достаточно пота у меня на лице? Волосы не коротки, добрый господин?
— Пожалуйста, стойте себе на здоровье, — сказал фотограф.
— Я не буду смотреть в объектив, — заверил его Рикардо.
Фотограф улыбнулся и прицелился камерой.
— Чуть влево, крошка. Модель шагнула влево.
— Теперь поверни правую ногу. Отлично. Очень хорошо. Так держать!
Модель замерла, приподняв подбородок. Брюки Рикардо съехали вниз.
— Господи! — воскликнул фотограф.
Девушки прыснули. Толпа покатилась со смеху, люди подталкивали друг друга. Рикардо невозмутимо подтянул брюки и прислонился к стене.
— Ну как, живописно получилось? — спросил он.
— Господи! — повторил фотограф.
— Пошли на набережную, — предложил его товарищ.
— Пожалуй, я пойду с вами. — Рикардо улыбнулся.
— Силы небесные, что нам делать с этим идиотом? — прошептал фотограф.
— Дай ему денег.
— Уже пробовал!
— Мало предложил.
— Вот что, сбегай за полицейским. Мне это надоело.
Второй фотограф убежал. Остальные, нервно куря, смотрели на Рикардо. Подошла собачонка, подняла ногу, и на стене появилось мокрое пятно.
