(о романе Р. Киреева «Победитель»)
Ну, значит, так, Стас: будем «на ты». Мы все же одной крови, ты и я. И одного примерно возраста — чего рядиться! А я к тому же чуть постарше — твоему братцу ровесник. И тоже с бородой, как и он. Не хэмингуэевской, правда, а, скажем так, слегка редковатой.
Но на этом наше с ним сходство и кончается. Я согласен с тобой, Стас, в твоем отношении к нему и вообще ко всей этой люмпен-интеллигенции, которая делает вид, а не дело. Ах, какие мы все сложные (быть простым в интеллигентном обществе неприлично). Ах, нас мучают мировые проблемы (мучиться ими просто, займись-ка их решением, раз ты такой гигант мысли). Ах, мы… Ну, и так далее. Благоговейное созерцание собственного трупа. Разрушители! Они называют себя разрушителями!
Смешно! Но мы-то, Стас, знаем, что ломать легче, чем строить. И, кстати, мы тоже умеем ломать, не только расчищая площадку для строительства. А они и ломать-то путем не умеют, только брюзжат себе под нос да лелеют собственный комплекс полноценности. А сами меж тем плывут по жизни, как известное вещество в проруби.
Нет, Стас, это не по нам. Мы не станем самодовольно плюхаться на мелководье, как Максим Рябов. И не пойдем топориком ко дну, как шатун. Мы, Стас, пересекаем реку жизни размеренно и не спеша, но с достаточной скоростью. Мы знаем, куда плывем. Хрен с ними, с красотами природы — заглядишься — снесет!
Мы понимаем друг друга, Стас. Нам еще долго плыть рядом. Давай поговорим «за жизнь». Не часто встречаешь родню по духу. Ну, давай хотя бы потрепемся, а? Например, о хоккее. Самая светская беседа.
Ну, что ты морщишься, Стас? Юмора не воспринимаешь? Да согласен, согласен я с тобой. Это играют в хоккей настоящие мужчины, А те, кто в это время пялят глаза в дурацкий ящик — ненастоящие. Вот ты, к примеру — настоящий мужчина — набили морду — пошел в секцию бокса — вышел в финал города. И в следующий раз морду набили уже не тебе, а братцу.
А он, еще кровь не утерев, доказывал тебе, что нет никакого мужества в том, чтобы драться со шпаной, будучи хорошим боксером. А чтобы стать им (из хлюпика!) — мужества не требуется? А, братец? Вот, чтобы брюзжать, строить воздушные замки и изображать интеллигенцию — действительно, мужества не надо!
Так что напрасно ты, Стас, даже в иронии изображаешь себя уродом великого мужского братства. Ну и что, например, с того, что ты не таскаешься по бабам? Мужские достоинства не между ног висят, в основном они находятся совсем в другом месте, ты согласен со мной, Стас?
Ты согласен, конечно. Но ты непоследователен. Зачем потащился ты в ресторан с братцем? Зачем закладываешь виражи вокруг златоволосой Люды? Зачем же так — ни два, ни полтора, а, Стас? Не похоже на тебя — ведь ты любишь завершенность и совершенство, а тут этими категориями и не пахнет. Тут, Стас, концаж не видать, и такие накладные расходы — ой-ой-ой! Ты понимаешь — я говорю не о деньгах, а о времени и силах. Этак ты до статьи Мирошниченко никогда не доберешься! Да еще жена к тому же…
Вот, кстати, о жене твоей. Ты, Стас, все делаешь основательно, в том числе и выбор жены. Но в этом есть своя ущербность. Ты ж не любил ее, ты выбирал оптимальный объект. Ну, выбрал, и что дальше? Деловая игра. Сделаем вид, что обиделись. Сделаем вид, что разминаем затекшие ноги. Сделаем вид, что нам было хорошо. Функционирование здоровой ячейки общества.
А здоровой ли? Вот ты, Стас, чист перед женой, ты верен ей абсолютно и непогрешим, а как ты ее определил, верность? Когда ты изменил — когда провел с женщиной ночь? Или еще только вечер? Или когда еще только подумал об этом? Ты изменил своей жене еще до свадьбы, Стас, когда не любя, сделал предложение. Так что ты слишком упрощаешь, когда под изменой понимаешь физиологический акт. И братец-то твой, увы, прав, — девственник может быть развратником. К тому же, Стас, «всякий, кто посмотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем», так что ты, Стас, матерый бабник. Сколько ситуаций проигрываешь ты в уме?
Но все это так, на периферии деятельности. Не это сущность твоя. Вот взять хотя бы девочку из Жаброво. Та просто сбросил напряжение. Поставил себя на автопилот, и этот автопилот провел тебя через все это невинное курортное приключение. А ты, Стас, с это время, вообще отсутствовал. Выключен был. Это оболочка твоя функционировала, согласно заданному алгоритму.
Мы подошли к главному в тебе, Стас. И во мне. К тому, что нас роднит. И ты, и я имеем оболочку, скафандр Мы пришельцы, Стас. Мы пришельцы эдесь, и наши скафандры — морды наши глупые (твоя — голая, моя — жидкобородая), наше фиглярство (уж лучше прикинуться дурачком — это безопаснее; не разгуливать же в истинном нашем инопланетном обличье — начнут ведь серебряными пулями стрелять!).
Да, Стас, мы пришельцы, и нам неуютно тут. С недоумением глядим мы на мчащееся и копошащееся вокруг нас. Мы не выше, не ниже — мы другие. И нельзя сказать, чтоб нам это очень нравилось.
Нам с тобой, Стас, не повезло с самого начала. Мы приняли правила игры, которые нам предложили взрослые: не надо баловаться, надо хорошо учиться. Не надо рвать штаны. Надо твердо двигаться к поставленной цели. И вот мы выросли — а взрослые играют совсем в другие игры! Это они учили нас, чтобы им с нами было удобнее. А, пока мы с тобой играли во взрослые игры, наши сверстники в детских играх постигали взрослую жизнь. А мы то с тобой, Стас, выросли — не пришей кобыле хвост! Единственное место, где мы чувствуем себя прилично — на работе. На работе все ясно. Тут не надо баловаться, но надо твердо двигаться к поставленной цели. И надо хорошо учиться, то бишь работать. Не надо рвать штаны, можно их только протирать.
И нас с тобой ценят на работе, Стас! Как там про тебя сказала профессор Штакаян? «Вы работаете с тем, что есть, не брюзжите, не парите в облаках, не ссылаетесь на объективные причины, не отсиживаетесь в норе, а работаете». Вот-вот. И чего-чего, а работать мы умеем. До чего мы схожи тут, Стас — ты занимаешься организацией производства — и я тоже. Мы читаем лекции по понедельникам — фактически про одно и то же (вот только с бассейном мне не повезло). И даже лекции мы читаем в одном ключе — живо и завлекательно.
Мы похожи, Стас! С одной, правда, разницей — ты неудержимо поднимаешься по служебной лестнице, а я неудержимо стремлюсь на нее не ступать.
Итак, Стас, на работе нас ценят! А куда мы еще годимся-то! Мы не можем поблистать ни в баре, ни в беседе, ни в чужой постели — мы и своей-то предпочитаем хорошую статью! Мы не любим подледный лов, преферанс, туризм и прочая, и прочая. Мы хладнокровно относимся к живописи и поэзии. Не знакомы с последними шлягерами. Не смотрим футбол, а тем более атлетику, как легкую, так и тяжелую. Мы вообще не смотрим телевизор. Ну, что там еще составляет жизнь нормального человека? Даже организмы наши ущербны — ты дальтоник, а я не различаю запахов.
Поэтому мы вынуждены идти на ощупь. Каждый шаг приходится продумывать. Каждый раз приходится решать, что хорошо, что плохо — каждый раз заново! В этом наша беда, Стас, но в этом же и наше преимущество. Твой братец сказал, что ты над. Да, мы — над, потому что, выключенные из нормальной жизни, мы стоим над ней и потому видим ее нормальность и противоестественность. Поэтому ты видишь свежевыбритые щеки твоего папаши, да и я кое-что вижу.
Мы — над, но не над людьми, а над жизнью, которой они живут. Это разные вещи, и жаль что ты этого не понимаешь. «Инфантильность, лень, чревоугодие — достоинство быть чужаком в этом окружении» — говоришь ты. Лишь муравьи живут кучей, а ты — одинокая птица, устало возвращающаяся на ночлег. Зарываешься, Стас — с чего ты взял, что, если не как все, значит, лучше всех? Да это же просто самозащита, ты нашел самое простое объяснение. Ты озлобился на человечество, и я понимаю, почему. Посиди-ка с наше в скафандре, поделай-ка то, чего не хочешь. Не выносишь пастилу — а ешь. Не хочешь пить пиво — а пьешь. Хочешь читать статью — а сам прешься в ресторан, чтобы там натужно флиртовать с Lehrerin, поглядывая на часы. Ты сидишь вольготно, поскольку тетушка твоя это любит. Ты говоришь себе — улыбнись. Изобрази сочувствие. Скорее обидься. Изобрази понимание. Возмутись. «Упаси нас бог быть не такими, как все».
Куда деваться, Стас! Я замечаю, что даже стиль разговора у меня разительно меняется, я подстраиваюсь под собеседника — я псевдоучен с Олейниковым, я косноязычен с Качаевым, глубокомыслен с Асеньяровым, а с Кулиевым я ироничен и в меру пошл. А когда не знаю, как себя вести, разверзаю шлюзы дешевого остроумия. Как и ты же. Это мой скафандр.
Устаешь, конечно. Но зачем же озлобляться? Ты, Стас, уж очень высокого о себе мнения. И то, что ты скромничаешь — выдает тебя с головой. Чего ж пригибаешься, раз не считаешь себя слишком высоким?.
Ты лелеешь свои достоинства. Ты возводишь их в абсолют. Ты не позволяешь себе нечестных поступков, но это не честность, это чистоплотность. Ты чистоплотен, Рябов, ты элегантно одет, и зубы твои вычищены, и ты брезгуешь пить из чужого стакана. Ты гордишься тем, что не лезешь вверх по лестнице, расталкивая всех локтями. Однако, если Марго кто-то другой поставит подножку, ты перешагнешь через нее, кристально честный.
