Марсель Эме
Отступление из России
В своей черновой тетради Рыжик спрягал в прошедшем времени сослагательного наклонения фразу: «Я оскорбил бы моего учителя и моих товарищей». Он писал не спеша. Учитель в наказание велел ему спрягать эту фразу во время перемены, не указав сколько раз. На дворе школьники играли в мяч и гоняли шарики.
Время от времени Рыжик поднимал голову, прислушиваясь к знакомым возгласам:
— Ты пятна!
— Чур-чура!
Он видел, как мимо окна то и дело проходили школьники, наказанные за то, что не выучили урока по истории. Подвергнутые менее строгому наказанию, чем он сам, они должны были всю перемену в молчании гуськом маршировать вокруг двора. Это не помешало Леону Жару, замыкавшему процессию, крикнуть Рыжику через приоткрытое окно:
— Мы-то хоть свежим воздухом дышим. Будешь знать, как оскорблять нас.
— Зато у меня не такой дурацкий вид, как у тебя, — ответил Рыжик, размахивая бумажной солонкой в знак того, что он приятно проводит время в одиночестве. Как только Леон Жар догнал процессию школьников, Рыжик спрятал солонку и вновь взялся за перо. Он покончил с прошедшим временем сослагательного наклонения и теперь не без удовольствия спрягал ту же фразу в будущем времени: «Я буду оскорблять моего учителя и моих товарищей». Ибо Рыжик ни в чем не раскаивался, он сказал то, что нужно было сказать, и если бы учитель умел рассуждать, он должен был бы пылко признать его преданность делу разума. Правда, все это произошло довольно нелепо, и учителя отчасти можно было бы извинить; он не знал о гнусном поведении Леона Жара, явившемся причиной инцидента на уроке истории. В самом деле, во всем виноват этот балбес Жар с его вечными проделками.
У Рыжика были ярко-рыжие волосы, и во всем Варпуа лишь мать звала его по имени — Пьер.
По обществоведению, по истории и географии он был силен не по летам. Что касается орфографии, он почти никогда не задумывался при встрече с самыми трудными формами множественного числа. Он умел считать в уме.
— Этому Пьеру Шодэ, — говорил учитель, — нет еще и одиннадцати, а знаний у него хватило бы уже на аттестат зрелости.
Товарищи немного завидовали ему из-за этого, и больше всех — Леон Жар, горластый тринадцатилетний верзила, гордившийся тем, что у него уже пробивался пушок под мышками и на животе. Он постоянно изощрялся в насмешках по поводу цвета волос Рыжика.
— Еще одна охапка, — говорил он, — и ты вспыхнешь как факел.
Рыжик не стыдился цвета своих волос. Он даже считал его изысканным, но из предосторожности любил говорить о превосходстве духа над преходящей внешностью. На шутки Леона Жара он спокойно отвечал:
— Пусть я рыжий, но уж диктовку-то я пишу лучше всех; а пока ты выучишь свои департаменты так же хорошо, как я выучил свои, — поседеешь. Как говорится, дураком родился — дураком умрешь.
Порой возражения Рыжика являлись поводом для споров о пользе образования. Леон Жар не верил в его благотворное влияние и с глубоким отвращением сопоставлял плоды школьных занятий с крестьянским трудом.
— Какая тебе польза, — говорил он, — знать, что слово «возжи» пишется через «з». Это не научит тебя править лошадьми.
— Как будто нет другого дела, как только править лошадьми, — возражал Рыжик, не обращая внимания на ошибку Жара.
— Я прекрасно понимаю, иной раз сходишь к девочке, хоть это и не для тебя, с твоей рыжей шевелюрой. Допустим. Но представь себе, что ты наедине с девушкой. Не будешь же ты читать ей наизусть таблицу умножения.
Рыжик соглашался с этим. Однако он мог бы возразить этому верзиле Жару, что хорошее образование придает некоторую уверенность в обращении с девушками. Он мог бы рассказать ему, что по четвергам он частенько ходит в лес и играет там с Мари Бло, одной из лучших учениц, и что она охотно слушает, как он декламирует «Мор зверей» или «Мой отец, герой с такой нежной улыбкой…»
Такие вещи Жара не касались.
Но сегодня утром, по дороге в школу, раздосадованный самоуверенностью Жара, он решил рассказать ему об этих развлечениях в лесу и поведал ему свою тайну.
Но верзила Жар рассмеялся ему в глаза и произнес тоном надменного сострадания.
— Вот это да! Ты первый ученик в классе, ты решаешь задачи на тройное правило, ты знаешь все войны семидесятых годов, ты не знаешь только, для чего существуют женщины.
Рыжик покраснел, оскорбленный тем, что его могли заподозрить в подобном невежестве. Он сухо ответил:
— Я прекрасно знаю, что они нужны для того, чтобы рожать детей.
— Уже неплохо, — согласился верзила Жар. — К счастью, ты это узнал от меня; если бы не было никого, кроме учителя… А мужчины для чего нужны, знаешь?
— Глупый вопрос, — пробормотал Рыжик.
— Почему же глупый?
— Мужчины — это мужчины.
— Ну, конечно, где же тебе знать: рыжий есть рыжий.
До конца перемены оставалось еще десять минут. Верзила Жар решил пожертвовать партией в шарики для просвещения Рыжика и попытался доказать ему, что нет следствия без причины. Его аргументы были вполне разумны. Рыжик был потрясен. Все это казалось ему совершенно необычным и было чревато последствиями, как он предчувствовал, весьма серьезными. Он робко спросил:
— Так, значит, учитель?..
— Разумеется, — подтвердил верзила Жар, — ведь он женат на учительнице. Ах! Он не очень-то хвалится этим.
Скоро начнется урок; за живой изгородью, метрах в двухстах, показалась школа.
И вот Леон Жар, пропустив Рыжика на несколько метров вперед, бросился бежать, крикнув:
— Кто прибежит во двор последним, тот дурак! Рыжик пустился бежать что есть мочи. Всякий раз он соглашался на эту игру и, разумеется, всегда приходил последним — ведь у Леона Жара были такие длинные ноги. Тем не менее он прекрасно понимал, что совершенно бессмысленно пытаться установить превосходство ума при помощи галопа, и он мог бы доказать это верзиле Жару — в аргументах у него не было недостатка; но когда он достигал финиша, отстав от своего товарища на пять или шесть метров, у него хватало гордости ничего не говорить об этом и принимать исход соревнования, не стараясь использовать подобные аргументы в свою пользу.
Этим утром, потому ли, что верзила Жар бежал с прохладцей, или он сам был охвачен большим рвением, они прибежали во двор одновременно. Их товарищи с напряженным вниманием следили за исходом борьбы, и когда оба бегуна показались из-за изгороди, все закричали:
— Давай, Рыжик! Давай, давай… Всё! Рыжик первый! Рыжик первый!
Сказать по правде, они добежали до большой акации в конце двора одновременно, но горячее, страстное сочувствие всегда вознаграждает необычное, слава приходит к тем, кто ломает привычные представления.
Поистине Рыжик был победителем, об этом не переставая кричали все:
— Да здравствует Рыжик!
Верзила Жар был взбешен. Воспользовавшись некоторым затишьем, он громко сказал:
— На старте я дал ему не меньше десяти метров форы, и если бы я захотел…
Но никто не хотел его слушать. Рыжик, сияя от гордости, откинув кудри, объятые пламенем, с упоением вдыхал аромат своей блестевшей кожи, от которой на свежем утреннем воздухе шел пар. Он ответил верзиле Жару:
— Не мудрено, что ты пришел последним после всех глупостей, что ты мне только что наговорил.
Все согласились с ним, не зная, о каких глупостях шла речь. Леон Жар, все еще тяжело дыша, искоса взглянул на него, обдумывая месть.
Учитель появился на пороге класса, и урок начался.
Ученики занимали места за партами в соответствии со своими заслугами — лучшие поближе к учителю. Леон Жар, один из самых отъявленных лентяев, сидел в глубине класса, а Рыжик сидел в первом ряду.
Когда все уселись, учитель сделал перекличку, затем сказал, обращаясь к Рыжику:
— Пьер Шодэ, соберите тетради с письменными работами и положите их на мой стол открытыми на странице с заданием.
Этот сбор тетрадей был знаком доверия, которое всегда оказывалось одному из первых учеников. Часто это поручение доставалось Рыжику, и он очень гордился этим. Тем не менее его совесть первого ученика не мешала ему проявлять милосердие к своим товарищам. Если кто-нибудь из них не выполнил задания, Рыжик, уведомленный подмигиванием, проходил мимо провинившегося, не взяв его тетрадь, ловко маневрируя, чтобы не вызвать подозрения учителя.
Подойдя к последнему ряду, он сразу понял по озабоченному лицу верзилы Жара, что тот не написал сочинения. Охваченный благородным порывом Рыжик был рад, что может оказать услугу своему врагу. Маневр удался и на этот раз. Он положил кипу тетрадей на стол, и когда учитель спросил его, все ли тетради он собрал, он ответил утвердительно:
— Да, мсье, все.
Тут верзила Жар встал и возвестил уверенным голосом:
