Светка Еремина была хорошая девочка. Она училась на одни пятерки и принимала активное участие в общественной жизни класса. А Ромка Зеленцов, наоборот, был двоечником и хулиганом. Активное участие он принимал только в драках, в порче школьного имущества и в срывании общественно-полезных мероприятий. Например, вместо того, чтобы собирать металлолом или писать поздравительные открытки ветеранам войны и труда, он играл в карты на деньги, бил стекла и неприлично выражался.
В третьем классе учительница Анна Гавриловна посадила Зеленцова за одну парту с Ереминой, надеясь подвергнуть его облагораживающему влиянию.
Но Ромка Зеленцов облагораживаться не захотел. Это вовсе не входило в его планы.
В первый же день он изобразил на парте большого скелета с бантом на голове и подписал: “Это ты”. Светка взглянула, пожала плечами, стерла бант, а к словам “Это ты” пририсовала стрелку, указывающую в Ромкином направлении. Тогда Ромка стер слова “Это ты” и подписал просто “Ерема”. Тогда Светка стерла “Ерема” и подписала “Зеленка”. Тогда Ромка попытался стереть свое имя, а Светка попыталась ему воспрепятствовать.
За этим занятием их и застигла Анна Гавриловна.
Оставшуюся часть урока они простояли в разных углах, грозя друг другу кулаками и корча многообещающие рожи. И это было только начало.
В качестве Светкиного соседа по парте Ромка Зеленцов увлеченно отравлял ей существование. А именно: дергал за косы, толкал под локоть, подкладывал кнопки на сиденье, подмешивал какой-то дряни в чернила. И так далее. Светка же соответственно пинала его ногой под партой и не давала списывать на контрольных.
Но спустя некоторое время они не то чтобы помирились или, упаси Бог, подружились, а просто несколько притерпелись друг к другу.
Светка довольно быстро поняла, что бессмысленно обижаться на людей, подобных Зеленцову. Это все равно, что на плохую погоду обижаться или на соринку, попавшую тебе в глаз.
Ну и Ромка, видя такое отношение, постепенно перестал ее терроризировать, а если и пакостил иногда, то лишь по инерции, без прежнего энтузиазма. Чего зря стараться? Ну, зальешь ей чернилами тетрадь… Другая бы нюни распустила, ябедничать побежала, а эта лишь вздохнет, посмотрит с сожалением, вырвет испорченный лист и дальше пишет.
Уже к концу первой четверти Анна Гавриловна с удовлетворением отметила, что ее мудрое и дальновидное решение посадить плохого Зеленцова с хорошей Ереминой начало приносить некоторые плоды. Рома подтянулся почти по всем предметам, чаще выполнял домашние задания, реже получал двойки на контрольных.
Секрет его успехов и достижений был прост — и контрольные, и домашние задания он, по мере возможности, списывал у Ереминой. На сей счет Анна Гавриловна не питала никаких иллюзий.
“Но это ничего, — размышляла она. — Важно, что у мальчика появилось желание, если не быть, то, по крайней мере, казаться лучше, чем он есть на самом деле. А значит, ему не так уж безразлично мнение окружающих…”
Она старалась почаще хвалить Зеленцова, чтобы способствовать развитию зародившихся в нем положительных качеств. А Ромка только посмеивался. И сдувал у Ереминой почти в открытую.
“Надо набраться терпения, — убеждала себя Анна Гавриловна, стараясь не замечать вопиющего Ромкиного нахальства. — Сложный ребенок. Педагогически запущенный. Это понятно — растет без отца. И с наследственностью там не все благополучно. Отец из тюрем не вылезает. А мать абсолютно не способна повлиять на сына. Только плачет да жалуется на судьбу. К мальчику нужен особый подход. Индивидуальный…”
Но попробуй найти подход к Ромке Зеленцову! С ним говоришь по душам, а он кривляется и скалит зубы. Ему делаешь замечание, а он грубит.
Анна Гавриловна была искренне убеждена, что неисправимых детей не существует. Конечно, ребенок — это не кусок глины, из которого можно слепить что угодно. И не камень, от которого при помощи молотка и зубила требуется отсечь все лишнее. Нет, педагог пользуется совершенно другими инструментами. Терпение и любовь — вот что способно размягчить любое, даже самое окаменевшее сердце.
Но это в идеале. А если в классе почти сорок человек, где на всех терпения и любви набраться? Не столько о воспитании думать приходится, сколько о дисциплине и успеваемости.
В начале третьей четверти случилось ЧП: Ромка Зеленцов попался на воровстве. Он в раздевалке деньги из карманов вытаскивал. Там его и поймали. На месте преступления.
Анне Гавриловне был объявлен выговор за плохую воспитательную работу в классе. Ромку немедленно исключили из пионеров. Пятно позора легло не только на весь класс, но и на всю школу.
Приходила Ромкина мать и плакала. Умоляла не передавать дело в милицию. Говорила, что если Ромку отправят в колонию, то ей незачем больше жить. Обещала вернуть все деньги, которые пропали.
Деньги она вернула. Кому тридцать копеек, кому пятьдесят. А Петька Шлыгин, воспользовавшись случаем, заявил, что у него пропало из кармана двадцать пять рублей. Хотя это вряд ли. Откуда такие деньги в кармане у третьеклассника? Но ему тоже вернули.
Несколько дней Зеленцов не показывался в школе, а потом пришел. Тихий, понурый, на себя не похожий.
Все ребята, конечно, сделали вид, что не заметили его появления. Одни демонстративно отвернулись, другие исподтишка кидали на Зеленцова взгляды, полные ужаса и отвращения. Ведь раньше никому не приходилось видеть так близко настоящего вора.
Многие думали, что воры существуют только в книжках и в кино, а в жизни их не бывает.
Светка Еремина открыла первый попавшийся учебник и притворилась, что внимательно его читает. Она не знала, как ей быть. Так и сидеть рядом с Зеленцовым? А вдруг он что-нибудь спросит у нее? Или списать захочет? Наверное, вору нельзя давать списывать?..
“Ладно, — подумала она, — если он начнет списывать, я отвернусь, как будто не вижу. А если что-нибудь спросит, скажу. что не знаю…”
В класс заглянули незнакомые ребята.
— Вот он, Зеленцов, видите, — у окна сидит, — уловила Светка громкий шепот в дверях. — Вон девчонка белобрысая с бантами, а рядом он…
Светка вспыхнула. Это про нее. Она — белобрысая девчонка с бантами. И на нее показывают пальцами, потому что она сидит рядом с вором. Какой ужас!
А разве она просила сажать ее с Зеленцовым? Разве она по своей воле с ним сидит?
Между ними нет абсолютно ничего общего!
Но ведь это каждому не объяснишь. И могут подумать. что раз они сидят вместе, значит… Неизвестно что могут подумать!
На переменке она подошла к учительнице.
— Анна Гавриловна, — дрожащим голосом произнесла она, — я не хочу сидеть с Зеленцовым…
Анна Гавриловна вздохнула. Помолчала немного.
— Ну хорошо, — сказала она, — можешь пересесть к Немиловой.
Светка сгребла с парты свои учебники и тетради, стараясь не смотреть на Ромку. Но все-таки посмотрела. Случайно. Он сидел, напряженно разглядывая большое чернильное пятно на своем пальце. Уши у него были пунцовые.
И почему-то Светке вдруг стало стыдно. Непонятно, почему. Как будто она сделала что-то очень плохое. А ведь ничего плохого она не сделала! Она просто пересела к Лене Немиловой, вот и все. Ей Анна Гавриловна разрешила!
А до Ромки Зеленцова ей нет никакого дела. И жалеть его она вовсе не обязана. И даже вообще не имеет права его жалеть. Он сам виноват! Сам! Никто не заставлял его воровать деньги.
В общем, Светка пересела на соседний ряд, к Лене Немиловой, а Ромка остался один. Совсем один.
Больше с ним никто сидеть не согласился.
Никто не разговаривал с ним на переменках. Никто не подсказывал, если он отвечал у доски. Никто не давал списывать домашние задания. А на физкультуре, когда проводили эстафету, ни одна команда не соглашалась взять его к себе. Хотя он бегал лучше всех в классе.
Однажды он принес в класс большого паука в коробочке и специально во время переменок выпускал его на парту. надеясь, что кто-нибудь заинтересуется и спросит: “А что это такое?”, но никто не спросил.
А потом Анна Гавриловна отняла у него паука и выбросила в окно вместе с коробкой.
Она была сердита на Ромку — ведь по милости этого маленького негодяя ей было объявлено первое в жизни административное взыскание. Причем незаслуженное. Разве мало она возилась с Зеленцовым? Разве не делала все, что возможно, пытаясь исправить его? А он свел на нет все ее старания. Обидно. Поэтому при виде Зеленцова она испытывала вполне естественное раздражение, которое не всегда удавалось скрыть.
Конечно, Анна Гавриловна держала себя в руках, разговаривала с Ромкой не повышая голоса, однако без крайней надобности к нему не обращалась и похвалами не баловала.
Да и за что его хвалить? За то, что на уроках стал тихо сидеть? Так ведь ему ясно было сказано, что при первом же замечании он загремит в колонию для малолетних преступников.
