Корнель Филипович - Сад господина Ничке

Второго мая в половине седьмого утра господин Рудольф Ничке открыл дверь веранды и вышел в сад. Он пребывал еще в мягком полусне, но чувствовал себя хорошо отдохнувшим и бодрым. Утро после вчерашнего дождя было чистым и солнечным; в холодном воздухе ощущался запах фабричного дыма, но его заглушали совершенно иные, новые запахи: аромат пахнущей грибами земли, свежей зелени, цветущих слив и черешни. «Как чудесен этот весенний букет юной зелени; никакая промышленность, никакая цивилизация не может одарить человека таким совершенством!»

Такие мысли, вернее, чувства, владели господином Ничке, шагавшим по тропинке к забору, который отделял его сад от участка соседа. Он спешил туда с большим нетерпением. Дней шесть назад он перекопал землю, обильно сдобрил ее азотистыми удобрениями, костной мукой и роговыми стружками, тщательно разровнял и высеял под шнурок крупную белую фасоль. Прошло уже достаточно времени, чтобы фасоль дала ростки.

С тропинки сорвался дрозд, крикнул, низко, у самой земли, перелетел на другой конец сада и исчез в кустах сирени. Какое-то мгновение мысли Ничке были заняты этой одинокой грустной птицей, но тут же вернулись к фасоли. Только он ее посадил, как на следующий же день наступили заморозки, а вдруг это столь нежное, теплолюбивое растение пострадало?

Приблизившись к грядке на расстояние трех или четырех метров, господин Ничке остановился, заметив на ней какую-то перемену: еще вчера поверхность ее была идеально ровной, а сейчас тут царил какой-то беспорядок, или, вернее сказать, беспокойство. Ну конечно! У господина Ничке не было никаких сомнений: фасоль взошла. И все это произошло за одну ночь. Наклонившись, он внимательно присматривался к этому маленькому чуду, которое всегда вызывало у него глубокое волнение: из влажной, пахучей земли, приподнимая на согнутых в дугу плечиках мелкие камешки, осколки стекла, кирпича, соломенные соринки и кусочки щепы, вытянулись побеги фасоли. Ничке наклонился еще ниже, потом присел, чтобы разглядеть их поближе. Побеги были еще очень бледными, но уже с жадностью хватали утренний свет, чтобы приобрести яркую зеленую окраску. Некоторые почти на два сантиметра приподнялись над землей, другие только вылезали, а многих еще не было видно. Господина Ничке это несколько встревожило. Может, они погибли? Но тревога тут же улеглась. Он вскоре понял, что все дело в неравномерной глубине, на которой оказались зерна. И подумал, что, к сожалению, этого избежать не удалось, – что поделаешь, человек не машина. Но легкая тревога лишь на мгновение омрачила его настроение в столь важную, можно даже сказать, торжественную минуту. Ничке, как и все люди, был весьма чувствителен к явлению, которое авторы учебников по сельскому хозяйству в издательстве «Парейя» именовали «тайной жизни». Господин Ничке, независимо от чтения учебников, с юных лет был чувствителен к этому явлению природы. И вот он снова имел счастье стать свидетелем чуть ли не рождения этой тайны. Из сухого зернышка, которое казалось мертвым и неподвижным, словно камешек, под влиянием тепла и влаги в пышной, хорошо удобренной земле пробился луч жизни! Это было чудо, и господин Ничке, как каждый человек, чувствовал себя немножко причастным к этому.

Он встал и медленно прошел до конца грядки, потом удалился от нее, но, разумеется, не намеревался покинуть ее совсем. Вскоре он вернется, чтобы снова увидеть пробивающиеся ростки и еще раз пережить минуты великой радости. А пока он направился дальше, вдоль низкого, обсаженного подстриженной бирючиной забора из проволочной сетки, у самого угла свернул и оказался на задах своего владения, в наименее приятном его месте. Здесь росло несколько чахлых елок, почти круглый год осыпавшихся; вся земля возле них была усеяна желтыми иглами. Сколько раз Ничке собирался их вырубить, чтобы посадить ну хотя бы орешник, который так быстро разрастается, что очень скоро закрыл бы вид на узкую, некрасивую, посыпанную черным шлаком тропинку, на распространяющий зловоние ручей, берущий свое начало у железнодорожных мастерских, на полуразвалившуюся кирпичную стену, огороженную длинным рядом искривленных, опоясанных колючей проволокой бетонных столбов. А за проволокой находился поросший сорняками пустырь. В будущем там предполагалось что-то построить. Исходя из принципа, что всякий владелец недвижимого имущества имеет право знать, чем цивилизация намерена его осчастливить, господин Ничке уже несколько раз осведомлялся у соседей и даже в магистрате о дальнейшей судьбе этого пустыря, но никто толком ничего не знал. Однажды, правда, кто-то сказал ему, будто соседний пустырь принадлежит военному ведомству. Это его несколько успокоило, ибо любое сооружение для армии все же лучше, чем, к примеру, кожевенный завод или фабрика искусственного волокна. Но пока все здесь являло собой зрелище если и не безобразное, то, во всяком случае, совершенно бессмысленное.

Эта часть сада была наиболее затененной, и Ничке засадил ее растениями, которые, как он выяснил из учебника, не требуют много солнца. Лучше всего тут рос хрен, его бледно-зеленые, будто вырезанные из гофрированной бумаги листья уже на несколько сантиметров возвышались над землей. На узкой, бегущей вдоль проволочной сетки грядке год назад он высадил ландыши и фиалки. В прошлом году они еще не Цвели, но господин Ничке надеялся, что этой весной среди прямых, свернутых в трубку листьев ландыша и мелких темно-зеленых листьев фиалок он в один прекрасный день увидит бутоны, а затем и цветы, столь необходимые именно в таком некрасивом и заброшенном углу. Он живо представлял себе нежные белые ландыши и маленькие темно-фиолетовые, окропленные утренней росой фиалки и почти чувствовал их деликатный аромат. Ссутулившись, Ничке медленно двигался вдоль грядки, стараясь обнаружить бутоны. Но, видимо, их время пока не наступило. Зато неожиданно он оказался с глазу на глаз с созданием, которого в своем саду еще ни разу не встречал: это была огромная жаба – огромная, конечно, по тем представлениям, которые у него были об этих существах. Серо-зеленая, покрытая бородавками жаба сидела неподвижно, вытаращив круглые глаза. Это было на редкость омерзительное создание. «Откуда она взялась в моем саду? – подумал Ничке. – Наверно, забрела издалека, может быть, от Тренчей. В их одичавшем, заросшем сорняками саду легко могли завестись такие твари». А может, кто-нибудь подбросил ему эту пакость? Так как господин Ничке еще не составил себе определенного мнения, насколько жабы вредны или полезны для сада, он оставил ее в покое, решив как-нибудь потом заглянуть в энциклопедию. Мысль о Тренчах немного испортила ему настроение; впрочем, к этим Тренчам ему придется еще вернуться.

А пока господин Ничке покинул эту не по его вине столь безобразную часть сада и направился к плодовым деревьям на прилегающей к улице части усадьбы. Осенью прошлого года он посадил там несколько слив и яблонь, по рекомендации редактора «Советов садоводу», предварительно вырубив несколько оставшихся от предыдущих хозяев старых, прогнивших и покосившихся груш. Кроны молодых деревьев, посаженных Ничке, были обрезаны так, как рекомендовал учебник. Однако мероприятие это причинило господину Ничке немало волнений и беспокойства. Правда, со всеми своими сомнениями он боролся, ибо верил в печатное слово, особенно в печатное слово специалистов. Впрочем, в учебнике было сказано, что рост деревьев может иногда значительно запаздывать. Это и понятно, ведь дереву приходится испытать тяжелое потрясение – оно заново врастает в землю, залечивает раны. Когда господин Ничке приблизился к деревьям, он увидел, как по земле быстро-быстро бежит дрозд, на которого он еще прежде обратил внимание, – бежит, потом с криком взлетает, низко-низко, огибая кусты и деревья, парит над землей, потом взмывает вверх и исчезает в саду у соседа. Ничке остановился, с грустью посмотрел на одинокого дрозда и, когда птица скрылась с глаз, сказал:

– Не улетай, не улетай, останься здесь у меня! Останься здесь, у меня, порезвись в саду, попрыгай вволю, где хочешь. Ешь червячков на здоровье, ешь их побольше!

Но дрозд не послушался, и господин Ничке занялся осмотром деревьев. В прошлом году, когда он обрезал их кроны, сердце его кровью обливалось. Под ножом секатора летели ветки с большими, набухшими почками, а на оставшихся ветках почки были мелкие, жалкие, плотно прижавшиеся к ветке. Ничке страдал, но что он мог сделать? В учебнике по садоводству точно было указано, сколько веток нужно обрезать. А Ничке верил учебнику, ведь его автор был доктором и профессором. На одной из слив – на коротком сучке, прямо на основном стволе – единственная, но невероятно толстая почка все же уцелела. Он не обрезал ее, ибо в учебнике ничего не было сказано о почках, растущих прямо на стволе. Господин Ничке не был знатоком сельского хозяйства. Он родился и воспитывался в городе и всеми познаниями в области садоводства был обязан только книгам. Он был убежден, что, если поступать точно в соответствии с учебником, можно быть спокойным за результаты.