— Посмотрите. Вон туда… Нет, сегодня не видно… В хорошую погоду как раз вон там виднеется верхушка телевизионной башни…
Праздник, а может быть, и обычное воскресенье. Укромный уголок готового лопнуть от обилия запахов переполненного ресторана недалеко от конечной остановки электрички. За шатким столиком у окна друг против друга сидят мужчина и женщина. Перед женщиной мороженое с консервированными фруктами и шоколадом. Перед мужчиной чашка кофе со сливками. Мужчина — видимо, оттого, что, беспрерывно дымя сигаретой, поспешно отхлебывает кофе, — поперхнулся и выпускает дым через ноздри. Взгляд женщины остается абсолютно безучастным. Оба они — это видно с первого взгляда — совсем еще не привыкли друг к другу, как к новой выходной одежде.
Мужчина продолжает скованно:
— Откровенно говоря, я мечтаю взобраться когда-нибудь на самый верх башни и прикрепить там дощечку с надписью: «Здесь нефть». Понимаете? Грязное небо становится все тяжелее и тяжелее и уже сейчас готово обрушиться на город. И тогда раздавленный город постепенно превратится в огромное нефтеносное поле. Ведь утверждают же, что уголь образовался из растений, а нефть — из животных. Посмотрите. Там внизу улица, и она забита теми, из кого образуется нефть. Поэтому я и собираюсь обучать детей лишь одному — технике добычи нефти.
В уголках глаз женщины впервые появляются морщинки улыбки. Но она тут же, сжав губы, кончиком языка слизывает улыбку вместе с мороженым и шепчет извиняющимся тоном:
— Мне даже подруги всегда говорили, что я не понимаю юмора. Но в том, что вы говорите, мне кажется, много юмора.
— Вы что, простудились?
Мужчина говорил, покашливая, и женщина тоже непроизвольно кашлянула несколько раз в ладонь, в которой держала ложечку. Прокашлявшись, она сказала своим обычным голосом:
— Нет, наверно, поперхнулась дымом.
— Тогда ничего страшного. А то при простуде мороженое — это было бы крайне неразумно.
Взгляд женщины проникает в глаза мужчины, на мгновение задерживается там и, оставив в них легкий трепет, убегает к окну.
— Действительно, не видна телевизионная башня…
— Не видна. Из-за смога.
— Да, ужасный смог.
— А вот интересно, вправе ли люди возмущаться смогом? Вам не кажется, что это весьма проблематично?
— Возможно. — Женщина снова допускает в уголки глаз улыбку, но скорее из чувства долга.
— Если говорить о грязи, то и люди, и смог, пожалуй, очень схожи между собой.
Мужчина сидит, сцепив руки, положив их на край стола и слегка расправив плечи. Его подбородок и шея оказываются освещенными, и женщина обращает внимание, что на кадыке у него остались несбритые волоски. Следя за ее взглядом, мужчина опускает глаза и тут же подносит сцепленные руки к узлу галстука. Глубоко вздохнув, он с воодушевлением говорит:
— Во всяком случае, мы должны быть друг с другом откровенны, правда? Мы уже не в том возрасте, чтобы стесняться…
— Да, я тоже так думаю.
Выражение лица женщины сразу меняется, она поднимает голову и начинает быстро теребить пальцами воротник бежевого костюма. Бледно-розовый лак оттеняет красивые длинные ногти — интересно, обратил на них внимание мужчина или нет.
— Нужно с самого начала подготовить себя к тому, что это может создать определенную неловкость.
— Вы думаете?
— Мы с вами встретились, воспользовавшись картотекой брачной конторы, — это факт, и от него никуда не уйти… Но если этот факт будет бесконечно тяготить нас…
— Нисколько он не тяготит, во всяком случае меня…
— Правда?
— Просто мы чуть трусливее других, менее приспособленные, недостаточно ловкие — вот и все.
— Ну что ж, меня это успокаивает. — Мужчина расцепляет сложенные на груди руки и, склонившись набок, начинает искать в кармане сигареты. — Откровенно говоря, меня это тоже нисколько не тяготит. Более того, когда вопрос касается брака, я становлюсь ярым приверженцем картотеки. Если хочешь, чтобы брак был рациональным, то любовь и всякие другие случайные моменты должны решительно отметаться. Вы согласны?
— Просто мы неприспособленные.
— Да, да, конечно, вы совершенно правы. — Мужчина склоняется к чашке, залпом допивает кофе, поспешно подносит огонь к сигарете, а свободной рукой начинает теребить галстук. — В общем, мне бы хотелось поскорее узнать ваши намерения…
— Намерения?
— Если я вам не подхожу, так откровенно и скажите, что не подхожу. Я ко всему готов.
— Я… видите ли… раньше я думала, что встреча с вами доставит мне больше удовольствия…
— Почему? Вы ведь, наверно, тщательно изучили мои ответы в карточке?
— Так, что даже помню их наизусть.
— Я ничего не сочинял.
— Нет, я не в том смысле… Нельзя отвечать на вопросы, как это делают в экзаменационной работе.
— В экзаменационной работе? — Стряхивая пепел, упавший на колени, мужчина озадаченно покачал головой. — Да, действительно интересное сравнение, будто вы школьная учительница. Но вы правы, что есть, то есть. Вы ожидали большего, чем от примитивной экзаменационной работы, — вот я и провалился. Видите ли, я простой служащий фирмы, и во мне нет ни капли сверх того, что я написал в карточке, — хоть десять лет ищи.
— И вы считаете, что по карточке вы можете определить все? Значит, по моей карточке…
— Могу, конечно. Я вам скажу вот что. Результаты оказались именно такими, на какие я рассчитывал, прибегая к картотеке.
Женщина быстро опускает глаза и прикусывает нижнюю губу. В ее тоне появляется нерешительность, которую она не в силах скрыть.
— А вам не кажется, что вы сделали слишком поспешный вывод? Трудно поверить, чтобы человек сам написал о себе в карточке всю правду.
— Во всяком случае, мне ясно одно — вы именно тот человек, который мне нужен.
— Ну и…
— Человек, который мне нужен. Что нужно еще?
Женщина, сжав губы, подавляет вздох и, откинувшись на спинку стула, смыкает колени, это как-то смягчает ее несколько угловатую фигуру.
— Все это потому, что вы человек совсем неприспособленный… И не особенно прозорливый. Правда?… Я прекрасно поняла, что вы очень чистый, наивный человек… Вот почему, основываясь только на этом…
— Чепуха. — Мужчина подносит огонь к сигарете, зажатой в зубах женщины. — Вам известно, какую работу в фирме я выполняю?
— Если верить заполненной вами карточке, исследуете косметические товары.
— Исследую фальшь.
Женщина первый раз от души рассмеялась. Курила она весьма умело.
— Я не могу не питать доверия к человеку, прививающему мне чувство юмора!
Мужчина чуть склоняет голову набок, тушит сигарету и вопросительно смотрит на женщину.
— Вы знаете, что такое косметические товары? Для тех, кто работает в отделе рекламы, это, возможно, предметы, придающие женской коже красоту. Для нас же, работников технического отдела, все иначе. Для нас косметические товары — это жиры и полимеры, которые не вызывают явных побочных явлений и могут дешево выпускаться в большом количестве.
— Вы говорите ужасные вещи.
— Вам так кажется?
— Может быть, вы и правы, но все же… — Женщина выливает в дымящуюся пепельницу несколько ложечек растаявшего мороженого. — Ваши слова оставляют какое-то неприятное чувство, это безусловно.
— Меня же все это не особенно волнует. Я старательно занимаюсь исследованиями, не испытывая ни малейших угрызений совести. Потому-то я и не высказываю никакого недовольства по поводу смога. Вы говорите, я наивен… Я хочу, чтобы с самого начала между нами не было никакой недоговоренности. Да, я человек, знающий, что такое фальшь, человек, погрязший в этой фальши.
— Вы слишком чувствительный…
— Это я-то чувствительный? Я убийца!
— Убийца?
— Восемнадцать человек — это я точно помню. И меня ни разу не мучали по ночам кошмары.
Женщина прикуривает, глубоко затягивается, чуть задерживает дыхание и медленно выпускает дым в потолок.
— Значит, предложение мне делает одно из тех чудовищ, о которых пишут в еженедельниках?
— Может быть, вас это огорчит, но чудовище — самый обыкновенный бывший солдат.
— А-а, так это вы о войне…
— Вы считаете, что, если убивают на войне, это вполне естественно?
— На войне речь может идти лишь о законной обороне.
— Только в мирное время существует такое понятие, как превышение предела необходимой обороны, то есть любую оборону обязательно снабжают, так сказать, предохранительным клапаном. А на войне нападение — лучший вид обороны. То есть война — узаконенная цепь превышения предела необходимой обороны.
— Я вовсе не намерена оправдывать войну.
— Почему? А вот я, например, не собираюсь выступать против войны. Хоть я и говорю: убийца, убийца, а ведь речь-то идет о сущем пустяке — всего каких-то восемнадцать человек. К счастью или к несчастью, я был простым солдатом, да и стрелял плохо. Ну ладно, поглядите-ка в окно. В этой толпе прохожих полно летчиков, артиллеристов которые действовали в прошлом весьма успешно. А если не они сами, то их братья или дети. У кого же из этих людей повернется язык осуждать меня?
