Ангелика Мехтель - Но в снах своих ты размышлял...

Определение «неласковая дочь» читатель встретит в тексте книги. Насчет мира отчуждения добавлено нами. Ибо это наиболее емкое определение главной темы творчества писательницы, особенно наглядно, сконцентрированно проступающей в рассказах. Читателю предстоят, прямо скажем, страницы не очень-то светлые, страницы, где соседствуют одиночество, горечь и отчаяние, страх перед существованием и необходимость за это существование бороться, крах мечтаний и замыслов, еле теплящийся огонек надежды. Ангелика Мехтель пишет о жизни как она есть, не пытаясь что-либо сгладить или приукрасить, сместить акценты или добавить розовой краски. Она — писательница острой социальной ответственности. И именно потому, что она писательница, главными ее героями, точнее, героинями с естественной закономерностью оказываются женщины — страдающие, размышляющие, вступающие с окружающим миром в неравную борьбу. Впрочем, не будем спешить навешивать на книги Ангелики Мехтель модный ныне ярлык «женской прозы» или даже — что совсем уж бьет мимо цели — прозы «феминистской». Стоит бросить хотя бы быстрый, короткий взгляд на ее творчество, чтобы понять, что общая тематика и направленность творчества Мехтель много шире «женского» ее обличья, основательнее, глубже, всеохватнее.

Все книги Мехтель обращены к действительности сегодняшнего дня, к конкретной западной действительности, порождающей множество социальных проблем и множество внутренних, психологических конфликтов. Мехтель пишет о том, что хорошо знает, с чем сталкивается постоянно, что происходит для нее «здесь и сегодня», — пишет правдиво, точно, резко, порой даже резкостью этой словно упиваясь, она принадлежит к писателям «поколения семидесятых», вошедшим в литературу на волне мощного молодежного движения, охватившего ряд крупных капиталистических стран. Писатели эти вошли в литературу со стремлением писать реальную жизнь, писать в духе добротного реализма, искренне и бескомпромиссно, отказываясь от экспериментаторства, от избыточных, как им казалось, стилевых поисков. И пусть не все удавалось молодой писательнице в начале ее творческого пути, пусть ангажированность оборачивалась порой наивным стремлением эпатировать публику, а желание писать реалистично приводило порой к фактографичности и бытописательству — главные свои признаки проза Мехтель сохраняла всегда: продуманность социального содержания, печать подлинного таланта, свой взгляд, свое восприятие мира.

И действительно, во всех своих романах Мехтель остается верна социальной теме, она затрагивает вопросы по-настоящему актуальные, вопросы больные, горькие, требующие решения. Тут и одиночество, неприкаянность той части западногерманской молодежи, что по стечению обстоятельств попадает в аутсайдеры, оказывается на задворках потребительского рая («Проигранные игры», 1970), и продажность, коррумпированность средств массовой информации, работа в которых опустошает человека духовно, разрушает личность изнутри («Хочешь не хочешь», 1972), тут и деградация внешне благополучной буржуазной семьи, которой достает еще сил разве только на то, чтобы поддерживать обманчивую видимость мира и благопристойности («Стеклянный рай», 1973), и «холодные времена» западногерманских пятидесятых, принесших наряду с первыми ростками послевоенного благополучия и новые серьезные проблемы («Мы богаты, мы бедны», 1977), и проблема обретения себя самостоятельной, гордой, независимо мыслящей женщиной, которой любовь открывает глаза на многое происходящее в ее стране и в ней самой («Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой», 1980), и утверждение доброты и человечности в мире благодаря вечному, бессмертному женскому началу («Бог и сказительница», 1983), и необходимость разрушить холодную стену отчуждения, с которой сталкиваются дети турецких рабочих ежедневно в школах ФРГ (сказка «Путешествие в Тамерлэнд», 1985). Во всех этих книгах Мехтель обращается к проблемам, стараясь ставить их обнаженно, остро, так, как подсказывает ей собственное писательское чутье. Тягу к проблемности наглядно демонстрируют и документальные книги писательницы: «Старые писатели в ФРГ» (1974) — сборник интервью со стареющими западногерманскими литераторами, обреченными в большинстве случаев на нищету и забвение, материал пронзительной публицистической силы; «Речь в нашу защиту» (1975) — сборник интервью и других материалов, рисующих бедственное положение в ФРГ жен и матерей тех, кто приговорен к длительным срокам лишения свободы, блистательный образец писательской публицистики, умелого и тонкого использования «человеческого документа».

Публицистичность по большому счету вообще свойственна прозе Мехтель. «Еще одна агрессивная молодая дама» — так называлась когда-то рецензия на первый сборник рассказов писательницы. Можно, конечно, назвать публицистичность, социальную ангажированность, умение принимать близко к сердцу боль ближнего и «агрессивностью» — суть творчества Мехтель от этого не изменится. От нервной ее, лаконичной, точно сфокусированной на главном прозы веет острым ощущением неблагополучия в мире, где обитают героини и герои писательницы. Неблагополучие — порой даже слишком мягкое слово, часто это трагедия, но трагедия будничная, обыденная, почти не заметная для постороннего глаза.

Вот от чрезмерной дозы наркотика погибает беззащитная и беспомощная Ингрид, хорошенькая женщина с кукольным рекламным личиком, брошенная окружающими на произвол судьбы. Ничто, казалось бы, не предвещало столь трагического исхода: ну, купила молодая семья участок, ну, начала строить дом. Вот только строительство это протекало совсем не так, как описывается в рекламных проспектах банковских и страховых компаний. Не по силам оказалась задача неопытным молодым людям. Строительство изматывало их, заставляло залезать во все новые и новые долги, толкнуло мужа на путь грабежа. Лишившись отбывающего в тюрьме свой срок мужа, Ингрид остается в полном одиночестве и не выдерживает давления ситуации. Чуть больше бы ей участия, понимания со стороны окружающих, и не было бы этой банальной бытовой трагедии, трагедии одиночества и внутренней незащищенности.

«Сны Лисички» — тоже психологическая, внутренняя трагедия, трагедия всепоглощающей мучительной любви любви сильнее жизни. Но и эта трагедия только «для двоих», окружающие не удостаивают ее даже обычного в таких случаях праздного любопытства.

Мехтель много пишет о женщинах, вынужденных зарабатывать себе на жизнь, подрабатывать к скромному бюджету семьи, где так трудно бывает порой свести концы с концами. «Производственные» рассказы писательницы поражают точностью воспроизведения рабочей обстановки, выверенностью детали, скрупулезным, порой даже утомительным описанием трудового процесса. Это создает ощущение почти документальности, репортажности. Впрочем, точность детали для писательницы не самоцель. За строгим фактографическим планом неизменно проступает другой план, эмоциональный, обнажающий тяжкие психологические стрессы, внутреннюю неудовлетворенность женщины механическим, изгоняющим все человеческое характером труда. Чрезвычайно показателен в этом плане ранний рассказ писательницы «За стеклянным квадратом», достоверно воссоздающий атмосферу одного рабочего дня на фабрике игрушек, в одном из ее цехов. Напряженный, отупляющий ритм примитивного труда пронизан постоянным равнением на часы — только бы успеть, только бы уложиться в норму, только бы выработать приличную зарплату. Многих этот ритм ломает, превращает в послушные и бездумные автоматы, лишенные человеческих проявлений. Но есть и такие, что сопротивляются ему всеми силами своей души, мечтами, воспоминаниями, рискованными шутками и даже — как только что уволенная Эльза — активным действием. Конечно, шутки второго упаковочного цеха могут показаться грубоватыми, даже злыми. Но ведь у этих несчастных, как правило, неустроенных, превратившихся в механический придаток к ленте транспортера женщин есть только такой способ хоть как-то отстоять свое человеческое достоинство, внести хоть на несколько мгновений нечто незапланированное, человеческое в отлаженный бездушный ритм. Рассказ написан в несколько непривычном для Мехтель стилистическом ключе (как видим, дань эксперименту молодая писательница все же отдавала, и получалось это у нее неплохо). Реальность мешается с воспоминаниями, с вымыслом, с желаемым. Писательница словно наглядно демонстрирует возникновение мифа, легенды о стихийном бунте против начальства, обрастающей все новыми и новыми подробностями в сознании работающих женщин. А ведь создание мифа — это первый шаг к протесту уже реальному, к реальным попыткам отстоять собственное «я», собственную внутреннюю свободу.