Фарли Моуэт
Чужак в Тарансее
Тарансей — селение, протянувшееся вдоль сурового скалистого берега на, одном из Гебридских островов, где выступающие в море островерхие утесы-великаны защищают с запада земли Шотландии от неукротимой ярости океана. Те немногие, кому довелось побывать в Тарансее, надолго запомнят резкий запах торфяного дыма, которым приправлен летящий над холмами ветер, вкус темного местного эля, присвистывающий гэльский говорок пастухов и рыбаков, что собираются долгими вечерами под прокопченной крышей трактира Крофтера.
Это единственное на много миль место, где можно потолковать за кружкой эля; именно здесь бьется сердце Тарансея и хранится большая часть местных преданий. С узких балок потолка свисают непонятные предметы, они заполняют и полки бара — это остатки затонувших в незапамятные времена судов, прибитые к берегу волнами северных морей. Среди них выделяются искусно вырезанные из белой кости фигурки. Они расставлены на почетном месте — на средней полке, где сразу бросаются в глаза и возбуждают любопытство посетителей. Там из волн цвета слоновой кости выныривали нарвалы с длинным бивнем; крошечными клыками моржи пронзали миниатюрный каяк; три полярных медведя щерились на фигурку человека, чья поднятая рука заносила над головой спичечку-копье, а над тушей мускусного быка зловеще застыла стая арктических волков.
В этих резных фигурках сразу чувствовалось неместное мастерство: вряд ли их могло породить воображение островных пастухов, и тем не менее все они родились в Тарансее. Их резала рука человека по имени Малькольм Накусяк — пришельца из иных времен.
Одиссея Накусяка началась одним июльским днем в середине XIX века у базальтовых скал фьорда на восточном побережье Баффиновой Земли. Полусотне живших там людей это место было известно как Аувектук — Лежбище Моржей. На языке белого человека оно не имело названия, потому что никто из китобоев даже не сходил здесь на берег, хотя каждый год мимо проплывали их прочно сколоченные из дерева корабли в погоне за гренландскими китами, встречающимися в прибрежных водах.
Жизнь людей Аувектука не зависела от этих великанов моря. Моржи давали им все. Каждое лето, когда льды Девисова пролива начинали двигаться на юг, мужчины, подготовив копья, гарпуны и каяки, выходили в море, в скрежещущие льдинами воды пролива. На краях льдин они добывали тучных моржей-гигантов по тонне весом. Животных надежно защищали доспехи из кожи дюймовой толщины и пара клыков, которыми они без труда могли пронзить каяк или человека.
Не многие из охотников Аувектука могли по ловкости превзойти Накусяка. Хотя ему еще не исполнилось тридцати лет, слава о его сноровке и отваге разнеслась далеко за пределы Аувектука. Молодые женщины дарили ему теплые улыбки — дочери эскимосов мало отличаются от своих сестер во всем мире и, как и они, склонны восхищаться удачливостью. Долгой зимней ночью вокруг Накусяка частенько усаживались мужчины и подпевали ему, когда он нараспев рассказывал о своих подвигах. Но Накусяк обладал еще одним даром. Его пальцы искусно вырезали из кости и бивня моржа маленькие фигурки и словно наделяли их реальной жизнью. И в самом деле, жизнь Накусяка была наполнена только хорошим, пока одним июльским днем счастье не изменило ему и он не оказался во власти разъяренного моря.
В то утро воды пролива окутал непроницаемый белый туман. Охотники собрались на берегу, вслушиваясь в тоненькие посвисты первых в этом сезоне моржей, раздававшиеся откуда-то с моря. Велик был соблазн отправиться на их голоса, но опасность была еще большей. Густой туман в это время года предвещал сильный западный ветер, и редко кто возвращался домой, если во льдах его каяк застигал шторм. Как ни хотелось охотникам добыть моржового мяса, как ни смелы и доблестны они были, никто не отважился выйти в море. Никто, кроме одного.
Не обращая внимания на предостережения товарищей, Накусяк, надеясь на свою удачливость, решил все же помериться силой с затаившимися за пеленой тумана волнами. Те, кто остался на берегу, видели, как его каяк исчез среди скрежещущих льдин.
Так как дальше носа лодки разглядеть ничего было нельзя, Накусяк с большим трудом мог определить место нахождения моржей. Густой туман искажал их голоса и сбивал охотника с верного направления, но все же он ни разу не сбился с курса и, хотя ушел в море уже намного дальше, чем намеревался, решил не сдаваться. Он так был поглощен охотой, что не заметил, как нарастает свист западного ветра.
Спустя несколько дней норвежское китобойное судно в двух сотнях миль юго-восточнее Аувектука пробивалось на юг сквозь льды Девисова пролива. Почерневшее от грязи, поцарапанное льдами, деревянное судно по самую ватерлинию было набито китовым жиром и усом. Его команда изо всех сил гнала свое суденышко, стремясь скорее достичь свободного ото льдов моря; свежий западный ветер натягивал все паруса, передавая им остатки мощи уже утихшего урагана, который зародился на северо-западе.
Матрос, наблюдавший из «вороньего гнезда» за состоянием льдов, повел подзорной трубой в надежде отыскать разводье и далеко впереди слева по ходу заметил какую-то фигуру на льдине. Приняв ее за белого медведя, он скомандовал рулевому на полуюте сменить курс. Матросы засуетились на палубе: одни побежали за ружьями, другие полезли на ванты, чтобы получше разглядеть, что там, впереди. Судно пробивалось сквозь лед к загадочной фигуре, и команда с возрастающим интересом следила, как она постепенно принимала очертания человека, бессильно повисшего на гребне тороса.
Как только китобоец круто развернулся против ветра и его паруса обвисли, двое матросов, быстро перебравшись по движущимся льдам к Накусяку, подхватили на руки его обмякшее тело и перенесли на борт, а их третий товарищ захватил поломанный каяк эскимоса.
Китобои не отличались особым гостеприимством, но человека за бортом морской закон повелевает спасать, невзирая на национальность и цвет кожи. Накусяку дали глотнуть обжигающего горло шнапса, а когда он перевел дух, его накормили горячей едой. Вскоре охотник начал поправляться после пережитых на льдине злоключений. И все же в первые часы своего пребывания на судне Накусяк не раз испытал минуты замешательства и недоумения. Хотя он и видел прежде проплывавшие мимо китобойные суда и слышал немало рассказов других эскимосов о встречах с Каблунаит — Большеухими [1], которые охотились на гренландских китов, сам Накусяк на борт судна никогда не поднимался и белых людей своими глазами не видел.
Чем дальше китобоец продвигался на юго-восток, оставляя землю за кормой и увозя Накусяка прочь от Аувектука, тем в большее смятение он приходил. У него теплилась надежда, что судно повернет на север и пойдет вдоль побережья на запад в свободные ото льда воды, где водились гренландские киты, но, он обманулся, а все попытки Накусяка убедить Каблунаит отвезти его домой оказались безрезультатными. Когда же судно вышло в чистые воды, обогнув мыс Фарвель на южной оконечности Гренландии, и направилось далее почти прямо на восток, Накусяк заметался. Он лихорадочно принялся чинить каяк деревянными брусочками и обрывками брезента, которые ему дал корабельный плотник, но работал у всех на виду, и о его намерениях догадались. Залатанный каяк у него отобрали и принайтовили к крышке трюма, где он всегда был под надзором рулевого и вахтенного. Так китобои позаботились о жизни Накусяка, считая, что он неминуемо погибнет в океане на таком утлом суденышке. Поскольку, Накусяк принадлежал к народу, умеющему стойко переносить невзгоды, он перестал думать о побеге. Плавание ему даже стало приносить удовольствие, но внезапно грозные ветры его родины снова настигли его.
Судно находилось на юго-востоке от Фарерских островов, когда его догнал еще один зародившийся во льдах на северо-западе шторм. Судно было крепким и резво бежало вперед, раскачиваясь на волнах, то и дело зарываясь в них носом; оно мчалось впереди бури. Когда его дважды зарифленные паруса начали лопаться с пушечным громом, команда оголила мачты совсем, а когда океанские валы чуть было не захлестнули корабль с кормы, матросы открыли бочки с драгоценной ворванью и выпустили ее через шпигаты [2] за борт, чтобы смирить пенную ярость океана.
Судно вынесло бы и этот шторм, если бы вдруг не оборвались истершиеся за многолетнее хождение во льдах ванты грот-мачты. Они растянулись и лопнули со страшным рыком, и тут же грот-мачта обломилась, как тонкая косточка, и упала в море. Сломанный брус мачты с обмотавшейся вокруг нее сетью веревок такелажа сыграл роль плавучего якоря: корабль медленно развернуло в раскрывшуюся между валами пропасть… он осел и завалился на борт.
Не осталось времени спустить баркасы. Волны накрыли и сдернули их в мгновение ока. Накусяк едва успел вытащить нож, разрезать веревки, которыми был привязан каяк, и скользнуть внутрь, в узкое отверстие фартука, прежде чем следующий гигантский пенный вал обрушился на палубу и все исчезло под толщей воды.
