По ту сторону равнины в густо-синее небо поднимаются подернутые голубоватой дымкой горы. Подойдя ближе, путник видит громоздящиеся один над другим утесы серого, зеленого или бурого цвета, но небо и здесь бесконечно синее и чистое. Он карабкается на перевал, и оставшаяся позади равнина постепенно уменьшается; из беспорядочно нагроможденных гранитных скал встают остроконечные пепельно-серые горные вершины, и над каждым камнем струятся волны нестерпимого зноя.
«Скорее бы перевалить горы, спуститься вниз, на равнину... Уж там, конечно, будет прохладнее, да и полегче идти», — размышляет путник. Веками мечтали об этом путешественники, стремясь скорее выбраться из раскаленных, дышащих зноем гор, скорее спуститься на прохладную равнину, где, не стесненный каменными громадами, свободно гуляет ветерок.
Но равнины там нет. Перевал выводит в лощину, которую надежно окружили горы. Они сжимают ее, словно кулак. Лощина с милю шириной густо поросла кустарником; зной так и липнет к ней, его излучают камни, он стекает с деревьев, льется с низко нависшего над землей неба; уже не синего, а мутно-желтого, потому что над этой находящейся в плену у гор лощиной издавна курится дым. Тут есть золото, и, несмотря на то, что шесть месяцев в году здесь нестерпимая жара и сушь, а потом проливные дожди и сырость, в лощине всегда копошатся люди, и повсюду, где побывали старатели, можно увидеть в кустарнике шурфы и щели. Говорят, что еще сотни лет назад здесь рыли золото бушмены. Говорят даже, что с побережья приходили сюда за золотом караваны арабов с воинами и рабами, чтобы украсить им [5] дворцы царицы Савской. Все это, возможно, так именно и было, как рассказывают люди.
С достоверностью известно лишь, что в начале нынешнего столетия здесь появилась какая-то влиятельная горная компания, которая вырыла в этих местах с десяток невероятно глубоких по тому времени шахт. Порой золото так и плыло в руки акционеров, но очень скоро выяснилось, что этот участок капризен и ненадежен: жилы ни с того ни с сего обрывались, и отыскать их было трудно; и компания, погрузив громоздкое оборудование в повозки, отправилась искать золото в другое место, где жилы залегают ровнее.
На несколько лет люди забыли о лощине в горах, и дым не застилал больше яркую знойную синеву неба; лишь иногда голубоватой струйкой, словно из трубки великана, в вышину поднимался дымок от костра случайного старателя.
И вдруг лощина наполнилась сотнями людей, и жизнь забила ключом. Права на добычу здешнего золота купил мистер Макинтош. Ему говорили, что он глупец, — ни один человек, как бы он ни был богат, не может пойти на такой риск — добывать золото в этих местах.
Однако возражавшие, как видно, недооценивали характер мистера Макинтоша, который уже однажды сделал себе в Австралии целое состояние, а потеряв его, в Новой Зеландии нажил другое. Этот капиталец он и надеялся тут округлить. Разумеется, он и не думал рыть дорогостоящие шахты и гоняться за случайными, обрывающимися золотоносными жилами и пластами: кто-кто, а уж Макинтош знал, что ему делать, и, хоть это и противоречило всем правилам разработки недр, он поступил по-своему. Он просто-напросто нанял несколько сот туземцев и велел им копать землю в центре этой затерянной в горах лощины.
Лощина стала глубже, потом здесь появился огромный котлован и, наконец, пропасть, которая легко поглотила бы одну из горных вершин, если бы ее туда опрокинуть. Макинтош, этот чудовищный пожиратель золота, выбрасывал наверх золотоносную породу глыбами, даже не помышляя рыть шахты и тратить деньги на крепление штолен. Вначале землю тащили наверх по отлогим стенкам котлована в бадьях, веревками, свитыми из лыка; и верно, с какой же стати тратиться на стальные канаты, [6]
когда лыка можно надрать здесь сколько угодно и притом бесплатно? А если измочаленная веревка и лопнет и бадья грохнется в яму — ничего особенного, за лыком далеко не ходить!
Позднее, когда котлован стал слишком глубок, на прииске появились вагонетки и рельсы. Впрочем, и вагонетки нередко срывались вниз, но это никого не удивляло, ибо на прииске знали, что добродушный, снисходительный мистер Макинтош смотрит на такие вещи сквозь пальцы и скорее посмеется, чем позволит себе сердиться. А если даже чья-нибудь голова и окажется на пути летящей бадьи или вагонетки, так, право, здесь сколько угодно туземцев, которые вынуждены рисковать своей головой. Пусть валится земля с откосов; пусть рушится и погребает заживо людей узкая, как нора муравьеда, штольня, щупальцем устремившаяся в сторону в поисках золота, — что ж, не разбив яиц, яичницы не сделаешь. Это была излюбленная поговорка мистера Макинтоша. Туземцы прозвали прииск «Колодец смерти», а мистера Макинтоша — «Золотое брюхо». И все же они валили к нему на работу толпами, предоставляя тем самым веские доводы людям, которые говорили: «Хорошего обращения туземец не поймет, он ценит только кнут. Взгляните на мистера Макинтоша, уж чего-чего, а рабочих-то у него хватает».
От высокогорного прииска мистера Макинтоша было далеко даже до ближайшего полицейского участка, и Макинтош сам заботился о том, чтобы на прииске никогда не переводилось варившееся для туземцев местное кафрское пиво. Бедняги, не ладившие с полицией, всегда могли рассчитывать, что на худой конец мистер Макинтош вступится за них и заверит явившихся за ними полицейских, что-де такой-то и такой-то туземец за номером У 2345678 никогда у него и не работал. «Да, да, конечно, это можно проверить по книгам».
Простак сказал бы, что ведомости и учетные книги мистера. Макинтоша ведутся небрежно и неумело, но работавшие на него люди отозвались бы о его бухгалтерии совсем по другому — ведь ее вел мистер Макинтош сам. Ни бухгалтера, ни даже конторщика у него не было. Единственным белым, которого он держал на прииске, был инженер. Кроме инженера, он нанимал шестерых надсмотрщиков, или старших, платил им приличное жалованье и обращался с ними, как с важными людьми. [7]
Дом мистера Кларка — так звали инженера, — так же как и дом мистера Макинтоша, находился по одну сторону широкого котлована, а по другую раскинулся поселок туземцев. Мистер Кларк получал пятьдесят фунтов стерлингов в месяц; больше он не смог бы заработать нигде. Не считая случаев, когда инженер напивался, чем, впрочем, он не злоупотреблял, Кларк был тихий трудолюбивый человек. Три или четыре раза в год он выходил на неделю из строя, и тогда мистер Макинтош заменял его, а когда он вновь появлялся на прииске, мистер Макинтош добродушно говорил: «Ну как, отвел душу, дружище?»
Сам мистер Макинтош был трезвенник. Как истый шотландец, он легко впадал в крайность, и трезвенность он возвел в культ. Никогда в жизни не нашли бы вы у него в доме и капли спиртного. Кроме того, он был верующий, хотя вера его скорее была данью памяти о своих набожных родителях, чем собственным убеждением. Жил он в домике из двух комнат, всю обстановку которого составляли непокрытый деревянный стол, три стула, кровать и шкаф. Повар кормил его отварным мясом, морковью и картофелем три дня в неделю; в остальные дни готовили жаркое, а по воскресеньям — цыпленка.
Состояние мистера Макинтоша, одного из самых богатых людей в стране, давно уже перевалило за миллион. Про него говорили: «Господи, ведь и поехать он мог бы, куда ему вздумается, и сделать, что только ни захочет, — и к чему такие деньги, если живешь у черта на куличках, возле какой-то бездны, с кучкой черномазых под боком?»
Но самого мистера Макинтоша такая жизнь вполне устраивала, и когда он уезжал на праздники в Кейптаун, где останавливался в самом фешенебельном отеле, он возвращался всегда намного раньше, чем его ждали на прииске. Праздники были ему не по нутру. Он любил работать.
Мистер Макинтош носил старые, замасленные шаровары цвета хаки, стянутые в талии потертым красным кушаком, и красный шейный платок, небрежно повязанный поверх белой трикотажной фуфайки.
Это был приземистый, широкоплечий здоровяк с крупной квадратной головой на жирной шее, откинутой всегда чуть назад. Шею над белой фуфайкой и могучие загорелые руки покрывала густая черная растительность. Глаза у мистера Макинтоша были серые, маленькие, проницатель- [8]
ные, губы — тонкие и крепко сжатые. Поношенная фетровая шляпа, сдвинутая на затылок, защищала его от солнца. Прохаживаясь вокруг котлована со срезанной в кустах палкой в руке, мистер Макинтош наблюдал за копошившимися глубоко внизу рабочими, на ходу ударял палкой по кустам и траве, а иногда и по спине нерадивого туземца, отдавал распоряжения надсмотрщикам; потом он направлялся в домишко, где помещалась контора, и делал там записи в книгах; так проходил день. По вечерам мистер Макинтош иногда приглашал к себе мистера Кларка поиграть в карты. В таких случаях Кларк говорил жене: «Энни, он хочет, чтобы я зашел к нему...» — а она, кивнув утвердительно головой, распоряжалась, чтобы ужин подали раньше.
