Ричард Бротиган - Чудище Хоклайнов

Они с ружьями притаились на ананасовом поле и смотрели, как человек учит сына ездить на лошади. Лето 1902 года, Гавайи.

Молчали долго. Припав к земле, просто наблюдали за мужчиной, мальчиком и лошадью. И то, что они видели, их не радовало.

– Я не могу, – сказал Грир.

– Та еще подлянка, – сказал Камерон.

– Я не могу застрелить человека, когда он учит своего пацаненка ездить на лошади, – сказал Грир. – Я не из такого теста.

На ананасовом поле Грир с Камероном чувствовали себя не в своей тарелке. На Гавайях они выглядели неуместно. Оба в ковбойской одежде – такой место лишь в Восточном Орегоне.

У Грира с собой было любимое ружье – «краг» 30:40, а у Камерона – «винчестер» 25:35. Грир всегда норовил подначить Камерона по части ружья. Он обычно говорил:

– Зачем тебе пухалка по кроликам, если можно достать настоящее ружье, как вот этот «краг»?

Оба напряженно следили за уроком верховой езды.

– Вон поскакали наши тысяча долларов на нос, – сказал Камерон. – Стало быть, сплавали на чертовой лоханке к черту на рога ни за что ни про что. Я думал, блевать буду вечно, а теперь все заново начинай, а в карманах – одна мелочь.

Грир кивнул.

Путешествие из Сан-Франциско на Гавайи было самой кошмарной передрягой, в какой приходилось бывать Гриру с Камероном, – ужаснее, чем тот раз, когда они в Айдахо десять раз стреляли в помощника шерифа, а тот все не умирал, и Грир наконец сказал ему:

– Умри, пожалуйста, потому что нам не хочется больше в тебя стрелять.

И помощник шерифа ответил:

– Ладно, умру, только больше в меня не стреляйте.

– Мы больше не будем в тебя стрелять, – сказал Камерон.

– Ладно, я умер. – И умер.

Мужчина, мальчик и лошадь ходили по двору перед большим белым домом в тени кокосовых пальм. Будто перед сияющим островом в ананасовых полях. В доме кто-то играл на пианино. Музыка лениво плыла сквозь теплый день.

Потом на парадное крыльцо вышла женщина. Она вела себя, как жена и мать. На ней было длинное белое платье с высоким крахмальным воротником.

– Обед готов! – крикнула она. – Идите есть, ковбои!

– Черт возьми! – сказал Камерон. – Уже ускакали как черт знает что. Тысяча долларов. По всем статьям он должен быть мертв и наполовину уложен в парадной гостиной, а он вместо этого сам идет в дом обедать.

– Двинули-ка с этих чертовых Гавайев, – сказал Грир.

Камерон был счетоводом. На пути в Сан-Франциско блевал девятнадцать раз. Он норовил сосчитать все, что бы ни делал. Когда Грир только познакомился с Камероном много лет назад, его это слегка нервировало, но теперь он к такому привык. Пришлось, иначе бы он просто свихнулся.

Люди порой интересовались, чем это Камерон занимается, и Грир обычно отвечал:

– Что-то считает. – И люди спрашивали:

– Что считает? – И Грир отвечал:

– Какая разница? – И люди говорили:

– А-а.

Обычно дальше люди не заходили, потому что Грир с Камероном были очень самоуверенны – по-крупному, вразвальцу и ненароком, от чего люди обычно и нервничают.

Вокруг Грира с Камероном витало такое представление, что они способны справиться с любой возникшей ситуацией при минимуме затраченных усилий и с максимальным эффектом.

За крутых или подлых их никогда не принимали. А принимали за ненарочную эссенцию, дистиллированную из этих двух свойств. Вели себя они так, словно сошлись накоротке с тем, чего никто больше не видел.

Иными словами, все при них было. Мозги таким ебать не захочется, пусть Камерон вечно все и считает, и вот он насчитал девятнадцать блёвов на обратном пути в Сан-Франциско. Их образ жизни – убивать людей.

А однажды в плавании Грир спросил:

– Сейчас сколько?

И Камерон ответил:

– Двенадцать.

– А подступало сколько?

– Двадцать.

– И как выходит? – спросил Грир.

– Примерно поровну.

А мисс Хоклайн все ждала их в таком огромном, очень холодном желтом доме… в Восточном Орегоне… пока они зарабатывали себе на дорогу в Китайском квартале Сан-Франциско, убивая одного китайца, которому, по мнению кучки других китайцев, требовалось убийство.

Настоящий крутой китаец, и Гриру с Камероном предложили семьдесят пять долларов за то, чтобы его убили.

Мисс Хоклайн сидела голышом на полу комнаты, заставленной музыкальными инструментами и керосиновыми лампами, которые горели слабо. Она сидела рядом с клавесином. На клавишах его был необычный свет, и у этого света имелась тень.

Снаружи выли койоты.

Искаженные лампами тени музыкальных инструментов рисовали экзотические узоры на теле мисс Хоклайн, а в камине крупно горели поленья. Огонь казался несоразмерным, но такой размер требовался, потому что в доме было очень холодно.

В дверь постучали.

Мисс Хоклайн повернула голову.

– Да? – сказала она.

– Ужин будет подан через несколько мгновений, – донесся из-за двери старческий голос.

Человек и не попробовал войти в комнату. Он стоял за дверью.

– Спасибо, мистер Морган, – ответила мисс Хоклайн.

Затем раздался грохот шагов, удалявшихся по холлу прочь и со временем исчезнувших за хлопком другой закрывшейся двери.

Койоты подошли близко к дому. Судя по звуку, они стояли на парадном крыльце.

– Мы вам дай семьдесят пять долларей. Вы убивай, – сказал главный китаец.

В маленькой темной кабинке с ними вместе сидели пять или шесть других китайцев. Внутри витал запах дурной китайской кухни.

Услышав цену в семьдесят пять долларов, Грир с Камероном улыбнулись, как обычно улыбались, вразвальцу, отчего все обычно случалось очень быстро.

– Двести долларей, – сказал главный китаец, не меняясь в лице.

Он был хитрый китаец. Потому и был у них за главного.

– Двести пятьдесят. Где он? – сказал Грир.

– Рядом ходи, – ответил главный китаец.

Грир с Камероном зашли рядом и убили его. Они так и не выяснили, насколько крут был китаец, потому что не дали ему ни шанса. Вот так они выполняли свою работу. На убийства кружавчики не вешали.

Пока они разбирались с китайцем, мисс Хоклайн все ждала их, голая, на полу комнаты, заставленной тенями музыкальных инструментов. Тени при помощи ламп играли на ее теле в этом огромном доме в Восточном Орегоне.

В комнате было и кое-что еще. Наблюдало за ней, наслаждалось ее голым телом. Она не знала, что оно там. Кроме того, не знала, что она голая. А если бы узнала, что она голая, это бы ее весьма шокировало. Она была приличная юная дама, если не считать цветистых оборотов, которых набралась у своего папы.

Мисс Хоклайн думала о Грире с Камероном, хотя никогда не встречалась с ними и даже не слыхала о них, однако вечно ждала их прихода, словно им вечно суждено было прийти, ибо она в их готическом будущем была.

Следующим же утром Грир с Камероном сели на поезд до Портленда, Орегон. Стоял прекрасный день. Они были счастливы, потому что им нравилось ездить на поезде в Портленд.

– Сколько сейчас? – спросил Грир.

– Восемь раз проездом и шесть сходили, – ответил Камерон.

Они блудили два дня, когда их нашла индейская девочка. Они всегда норовили поблудить неделю-другую в Портленде, после чего садились думать о работе.

Индейская девочка их нашла в их любимом блуделе. Она никогда их раньше не видела, да и не слыхала о них тоже, но едва увидела, сразу поняла, что это люди, которых хочет мисс Хоклайн.

Она провела в Портленде три месяца, разыскивая правильных людей. Звали ее Волшебное Дитя. Она думала, что ей пятнадцать лет. В блудель она зашла случайно. На самом деле она искала блудель в соседнем квартале.

– Тебе чего? – спросил Грир. На коленях у него сидела хорошенькая блондинка лет четырнадцати. Она была совсем без одежды.

– Это индейка? – спросила она. – Как она сюда попала?

– Заткнись, – сказал Грир.

Камерон приступал к ебле маленькой брюнетки. Он прекратил то, чем занимался, и оглянулся через плечо на Волшебное Дитя.

Он не знал, ебать ли ему девочку дальше или разобраться, что там с индеанкой.

Волшебное Дитя стояла и ничего не говорила.

Маленькая поблудница сказала:

– Засовывай.

– Минуточку, – сказал Камерон.

Он начал распутывать свои любовные узы. Он уже все решил.

Индеанка сунула руку в карман и вытащила фотографию. То был снимок очень красивой молодой женщины. На снимке она была совсем без одежды. Она сидела на полу в комнате, заставленной музыкальными инструментами.

Волшебное Дитя показала фотографию Гриру.

– Что это? – спросил Грир.

Волшебное Дитя подошла и показала фотографию Камерону.

– Интересно, – сказал Камерон.

Две маленькие поблудницы не соображали, что происходит. Ничего подобного они раньше не видели, а повидали они многое. Брюнетка вдруг прикрыла вагину, потому что засмущалась.