Александра Яки - Грусть улыбается искренне

Ничто не способно изменить мир в наших глазах так, как хорошая порция спиртного. Искажаются цвета, притупляются обоняние и вкус, увечатся мысли и эмоции. Уродливое вдруг преображается, а плоское — почему-то становится смешным.

Если ты не выпил на шумной гулянке, то вокруг видишь только ржущих с пальца болванов. Если не залил всё выпитое пивом, то опять-таки ничего, кроме ржущих с пальца болванов, не появится. И если сам ты не станешь ржущим с пальца болваном, то ничего больше и не будет.

— Ого-го… Вот это чувака скрутило…

— А остальные-то нормально?

— Более-менее.

Виктор едва распознавал однозвучные полупьяные голоса за спиной. Над ушами шуршал куст, где-то внизу настырным бренчанием о камни слух резала вода. Шаги, неразборчивые слова и дурной смех приятелей доносились из темноты лесопосадки. Воняло сыростью, тиной. Всё сливалось воедино, расплывалось в сознании и ещё больше спутывало хмельные мысли. Витька скручивался, хватаясь за живот, сжимался и корчился от рвотных позывов. Как надрезанный ножом изнутри, ныл живот.

— Сдаётся, зря мы третью бутылку открыли. Водяра мне сразу левой показалась.

— Да иди ты! Думаешь, отравление? Может, просто перебрал? Он ведь за двоих сегодня!

— Нет, на него не похоже… Раньше он и за троих, и за четверых — и ничего. Ещё потом в три часа ночи рвался в центр продолжать кутить.

— Ладно. Надо что-то решать. Витёк, ты как?

Парень изможденно вытер ладонью рот и обернулся на ребят водянистыми глазками. Больные усталые веки сонной поволокой скатывались вниз.

— Я в хлам.

— Витенька, тошнит ещё?! — опьяневшая, но ещё адекватная, с растрёпанными рыжими кудрями Лика, проваливаясь шпильками в грязь, с трудом подковыляла к нему. От неё разило сладкими абрикосовыми духами. Ещё с утра этот запах возбуждал Виктора, будоражил и притягивал, но сейчас, смешавшись с лёгким духом перегара, он ничего, кроме тошноты, не вызывал. Мальчишка схватился за голову. Перед глазами, размытое, всё плыло и дёргалось. Он снова отвернулся к кустам и затрясся в очередном рвотном приступе.

— Хреново…

— Чё делать будем?

— Домой повезём, а чё ещё? Ты глянь на него.

Витя попытался подняться, но тело тут же, точно тряпичное, потеряло равновесие и поприветствовало землю.

— Не-е-е-е!.. — истошно завопил он, повторяя попытку подняться. — Там же предки! Мне от бати пипец будет!

Не домой, не надо.

— А куда ж мы тебя денем? Тут оставим?

По компании прошёлся лёгкий смешок.

— Лёшка, бери его под руки, — Влад, как видавший виды, тяжело вздохнул и присел, закидывая вялую Витькину конечность себе на шею.

Лёшик, с трудом удерживающий собственный пьяный торс на ослабших ногах, кое-как помог Владу поднять друга с земли.

— Хоть бы машину поймать какую. Говорил я, надо было в клубе посидеть. Нет, вам за город, за город, блин! На природу.

— Не-е-е-е надо… — снова завыл Витя.

— А ну угомонись, — стукнул его Владик свободной рукой.

— Скажи родакам, что колбасой траванулся.

— Так ему и поверили, — иронично хмыкнул Лёшка. — Перегар-то на гектар!

— Ты, Витёк, главное, говори чётче, — нашёлся Влад. — Советовал же я, не понижай градус!

— Да не понижал я, — отозвался наконец Виктор, до этого висевший на плечах друзей аморфным телом. — Водка, зараза, палёная! Только батя мне всё равно всыпет и разбираться не будет.

— У-у-у-у! Да он говорить может! Чтоб я так разговаривал, когда столько спиртогана в себя впихну!

— Да чё там, — Витя с трудом перевёл мутные глаза на Лёшика. — Я уже всё выблевал.

— Так, не ной, — бросил ему Влад. — Не хочу даже думать, куда тебя деть. Думать вредно. Так что едем домой. Мы и сами далеко не как стёклышки. Поэтому виси уже и молчи.

Виктор кое-как кивнул, и затем его голова, совсем как у сломанной марионетки, безвольно повисла, наклонённая вперёд.

Лёшка, кряхтя и спотыкаясь о каждую кочку, тащил опьяневшего друга. Помогавший ему Влад кое-как свободной от ноши рукой распихивал ветки деревьев, загораживающих им путь к трассе.

За городом ребята праздновали близость осенних каникул. Повод сомнительный, но главное то, что он был. А уж какой — дело десятое. В лесопосадке они давным-давно облюбовали небольшую поляну у мелководной реки и всякий раз ездили туда отмечать знаковые события: дни рождения, первое сентября, последний звонок, начало каникул, китайский новый год, первый снег, первый дождь и всё в том же духе… Выпивали, веселились до поздней ночи. Случалось, гуляния достигали и крайней точки накала, не без вмешательства алкоголя, разумеется: однажды разразилась драка, Лёшке тогда в кровь разбили нос. Лика, которая панически боялась всего связанного с кровью, впала в дикую истерику. Витьке пришлось её долго успокаивать, шепча на ухо нежные словца. Он был обольстителен, мягок. Голос звучал спокойно и легко.

У девушки не осталось выбора — она была вся его. А это великое дело, ведь Лика слыла королевой красоты на всю школу. Разгуливая коридорами сего заведения в открытых нарядах, она многих сводила с ума, даже учителей. Те, правда, сознаваться в том себе не торопились и от злости писали ей в дневник длинные послания родителям. Многие ребята ломали головы над вопросом, как к ней подкатить… А Виктору с его природным обаянием это удалось как нельзя лучше. На то его и звали Виктор — победитель. Высокий, крепкий, с кошачьим хитрым взглядом и залихватской разбойничьей улыбкой, он никогда не испытывал проблем в общении с противоположным полом. Даже друзья завидовали, но зависть никогда не доводила ребят до серьёзных ссор. Можно сказать, и дружбы-то у них толковой не было, так просто: собрались, поболтали, погуляли, разошлись. Но и в этом укладе Витька умудрялся проявлять инициативу — выдумывать новые занятия, с потолка брать интересные идеи, развлекать и шевелить тоскующую толпу. Холерический темперамент мог бы помочь ему добиться больших успехов, но для успехов нужно ещё и терпение, усидчивость, труд… Виктор же давно решил, что не станет тратить молодость на это. Он знал: жизнь даётся один раз, обратно проходить молодые годы никто не возвращался, поэтому жить нужно сегодняшним днём. Парень не боялся ничего, ни о чём не думал и не жалел, тем более, что удача всегда сопутствовала ему верным псом.

Возможно, во многом благодаря этому Виктор даже когда пил, и пил хорошенько, редко докатывался до невменяемого состояния. Сколько бы спирта ни вливалось внутрь, он оставался относительно адекватным и не мог припомнить, чтоб хотя бы раз доходил до такой отвратной кондиции, как сегодня.

Он не ощущал собственных ног, эти конечности теперь заменяли ему друзья — Лёшка и Влад, с трудом волочившие его по мокрой тропинке к трассе. Лёшка недовольно бубнил, то и дело поправляя шапку, которая сползала с пьяной головы набок. Влад молча глядел вперёд. Витёк висел. Живот продолжал невыносимо ныть.

За стройными тополями можно было распознать мелькание фар и приглушённый шорох шин по асфальту. С неба за всем этим наблюдал мутный месяц. Или же месяц был вовсе не мутным, а только виделся таким полупьяному, больному Витьке.

— Повезло, — невысокого роста пухленький Лёша подался вперёд, выбросив правую руку. — Вон маршрутка чешет! Поехали!

Ребята с трудом затолкали Витьку в салон. Водитель только смерил их скептическим взглядом и, взяв деньги, тихо проговорил:

— Хоть бы матерей пожалели.

Виктор почувствовал себя поваленным на твёрдое кожаное сиденье. Вверху, над больной головой, подрагивал слабый свет лампы. Шумел мотор.

— Ну что? Придумал, что будешь брехать предкам? — с иронией осведомился Влад, нахлобучив кепку Виктору на лицо.

Тот нехотя отмахнулся. Сложно выискивать какие-либо отговорки, когда с трудом держишься на ногах, а в мутных глазах играет море выпитой водки.

Доведя до двери, друзья аккуратно оперли пьяного дружка о скрипучие поручни на крыльце, и Лёшка боязливо нажал на кнопку звонка. Влад, спустившись вниз, жестом позвал его за собой.

— Сваливаем, — шепнул он. Получать нагоняй от родителей провинившегося ребятам не хотелось.

В доме зашевелились.

— Держись, — пожелал с печалью на лице Лёшка и побежал вниз по ступеням. Витя тоскливо посмотрел вслед: пьяно шатаясь, друзья удалялись вдоль одинокой улочки.

Кругом в домах кое-где горел свет, мигали синие экраны телевизоров. Растворяясь в темноте ночи, летали слабые разговоры и бытовой, привычный, каждодневный шум. Витьке казалось, он отдал бы сейчас полмира только за то, чтобы дома сегодня всё было спокойно — без скандалов, криков, ругани. Чтобы не тошнило и не болел живот, чтобы изо рта не несло перегаром, чтобы отец приветливо впустил его в дом, а мама с улыбкой позвала ужинать. Как не хотелось назиданий, объяснений и пререканий на повышенных тонах.