Просыпание наступает быстро и неотвратимо. Сон тает как лёд в горячей воде – торопливо и беззвучно. Пробуждающийся мозг работает на пределе, пытаясь состыковать ещё полусонное сознание и как будто выплывающую на поверхность действительность. Темно… Где я?… Россия, Канада, США?… Глаза почти на пределе видимости выхватывают из темноты широкие жалюзи. Мозгу, работающему на полную мощность, хватает этой малой зацепки чтобы в каком-то почти нечеловеческом усилии мгновенно восстановить всё остальное – Арвайн, Калифорния, какого-то апреля 2001 года.
Я прикрываю глаза ладонью, чтобы избежать боли от света. Нащупываю в темноте тумблер настольной лампы. Вспыхивает свет. Медленно раздвигаю пальцы на руке, прикрывающей глаза, и сквозь щёлочку нахожу взглядом наручные часы на ночном столике. Четыре часа семь минут. Рано… Опять рано. Который день подряд просыпаюсь ни свет ни заря. Больше я уже не засну. Ладно… В жизни у меня было столько бессонных ночей, что четыре часа сна не так уж плохо.
Щёлкает выключатель, и темнота снова окружает меня. Мысли, разогнанные стремительным пробуждением, торопливо кружатся в голове. Я цепляю одну, как рыбак подцепляет на крючок неосторожную рыбину. “Туда, где был счаствлив, не возвращайся…” Это как раз то, что с точностью до наоборот я сделал однажды. Тогда я вернулся в город моего детства из Москвы, закончив учёбу, и был снова счастлив. Если то что я говорю правда, это правило работает не всегда… Как и все правила, впрочем. …А честен ли я с собой, говоря что был счастлив?…
Есть другое правило, которое, похоже, работает более последовательно. Может, в силу своей размытости. “Кто не успел, тот потерял”. Как часто я не успевал?… Много раз. Может быть даже слишком много. Жизнь даёт шанс каждому. Это я знаю точно. Есть одна маленькая проблема. Чаще всего мы не готовы ими воспользоваться или не можем вовремя осознать: “Да, это наш шанс!” Иногда лишь одним мгновением позже вдруг сверкнёт: “Вот он!” Но поздно, опять поздно. И снова в проигрыше.
Я не сожалею больше об упущенных возможностях. Одной больше, одной меньше – какая разница теперь. Это уже случилось, запечатано во времени как в камне, и ничего не поделать. Продолжай и продолжай двигаться, навстречу следующему шансу. И он придёт. Или я сам сотворю его. Что быстрее.
В моих воспоминаниях нет сожалений. Иногда события моей жизни вспоминаются как нечто постороннее, как будто это случилось с другим человеком. Но гораздо чаще мои воспоминания тёплые и солнечные, очищенные прошедшими годами, борьбой за выживание и в буквальном смысле за кусок хлеба.
***
Ночь и ранние утренние часы странное время. Это моё. В детстве я выскальзывал из дома в четыре часа утра, чтобы увидеть восход солнца. Свежее раннее утро короткого сибирского лета нежно охватывает меня тишиной. Туман, притаившийся в небольшом болотце недалеко от нашего дома, шевелится осторожно и таинственно. Кусты поверх размытой границы тумана представляются моему детскому воображению зловещими контурами неведомых чудищ или недобрых лихих людей, сидящих в засаде. Фантазия дорисовывает головы и руки всех этих недругов, притаившихся в тумане и поджидающих, судя по их поведению, невинную жертву – скорее всего меня.
Я сижу на холме, съёжившись в комочек от утреннего холода, и внимательно гляжу на светлеющий горизонт на северо-востоке. Сначала он розовеет, потом краснеет и вот неожиданно солнце бьёт в глаза и вскоре стремительно отрывается от горизонта уже ярким блистающим шаром.
Зачем я это делал?… Я не знаю и не хочу знать. Эти воспоминания слишком дороги, чтобы доискиваться до их рациональной основы.
***
Я прислушиваюсь к тишине южной ночи. Позавчера из пустыни прорвался ветер. Утром вдоль улицы валялись поломанные ветви деревьев. Утихающий ветер дышал жаром духовки.
“Когда это было, когда это было…” И вдруг разом нахлынули воспоминания, как будто со звенящим шелестом и тяжёлым плеском воды провалился сквозь хрупкий весенний лёд.
***
Мне было шесть лет, когда мы приехали в Омск. Поселились на левом берегу Иртыша, в Кировском районе. Раньше это была железнодорожная станция с разросшимся вокруг неё поселением, а потом его сделали районом города. Но уклад жизни долгое время так и оставался деревенски-станционный. В основном народ жил в своих домах.
Дело шло к зиме, надо было срочно заготавливать дрова на зиму. С деньгами были проблемы из-за переезда с Дальнего Востока, перерыва в работе и необходимости обустраиваться на новом месте. Отец брал лодку у одного нового знакомого, и мы с ним рыскали по Иртышу, собирая всё чем побрезговали другие добытчики. В конце концов мы набрали кубометра четыре, и отец на себе перетаскал брёвна и брёвнышки с берега в более безопасное место, с тем чтобы потом найти машину или взять лошадь и перевезти дрова к сараю.
Через два дня дрова украли. Отец поговорил с одним, другим, быстро вычислил кто был вор и выяснил, что он был за человек. Вечером мы с отцом пошли на берег распилить бревно. Мужика того звали Николай. На свою беду он в это время оказался на берегу, вытягивал лесину из воды. Мы с отцом положили двуручную пилу возле нашего бревна и пошли к нему. Позади Николая стояла его лодка, наполовину вытащенная из воды на илистый берег. Волны всплескивали под кормой, слегка покачивая лодку. Берег был укреплён разбросанными гранитными камнями. Между ними росла редкая чахлая трава. В некоторых местах нанесло мельчайший речной песочек. Так и хотелось потрогать его руками. Не доходя несколько шагов до Николая, отец положил мне руку на плечо и остановил. Затем он подошёл к Николаю, который выпрямился при нашем приближении и сейчас стоял в ожидающей позе. Опустив обычное приветствие, отец произнёс:
– “Хозяйственный ты мужик, Колька!”
– “Тебе то что”, – угрюмо и озадаченно ответил тот.
– “Да как тебе сказать…”, – после этих слов отец метнулся к Кольке, как-то ловко схватил его за грудки, блокировав ему правую руку, и нанёс два сильных удара по лицу.
Кровь пошла обильно и сразу. Я содрогнулся. Сквозь разбитый рот послышался мат. Колька отчаянно рванулся, но отец держал крепко.
– “Я тебя, Коля, по-хорошему прошу – верни дрова на место. Иначе не обижайся, я тебя предупредил”, – в моей шестилетней голове понятие “хорошо” лихорадочно осваивало новые, доселе неведомые горизонты. Снова мат и попытка вырваться. Отец нанёс ещё удар.
– “Успокойся. Так ты понял или дальше объяснять?” – отец за всё время не повысил голоса, но говорил жёстко, раздельно произнося слова.
Похоже, Колька начал понимать что так или иначе придётся согласиться. Утвердительно кивнул головой. Отец перестал держать Кольку. Отступил два шага назад, продолжая быть наготове и наблюдать за ним. Убедившись, что сюрпризов не ожидается, он повернулся и подошёл ко мне. Мы вернулись к оставленной возле бревна пиле. По пути подошли к реке. Отец шагнул на гранитный камень, лежащий наполовину в воде, присел чтобы омыть руку. Казанки немного кровоточили.
– “О зубы”, – сказал отец, заметив что я смотрю на руку, – “Для таких воспитательных бесед добрые люди кастеты надевают”. Он подмигнул мне: “Ничего, привыкнешь. Никуда от этих делов не денешься. Оно думаешь мне интересно чужие рожи расквашивать. Навоевался. Досыта.” Отец был двадцать третьего года рождения, и в армию его забрали накануне войны.
На следующий день рано утром я побежал в овражек, где раньше были наши брёвна. Неряшливой кучей они лежали на прежнем месте. Я быстро просмотрел их и не обнаружил суковатой осины, которую сам приметил на крохотном островке посередине Иртыша. Тут же побежал на работу к отцу, рассказывать о пропаже. Узнав результаты инспекции, отец рассмеялся: “Не мелочись. Это он себе премию выписал. За зубы”. Мне было очень жалко моё бревно. Я разглядел его чуть ли не за километр, и потом мы раскачивали ствол чтобы комель вышел из ила. И всё же где-то в глубине души я понимал, что теперь мою осину можно вернуть только через Колькин труп. Это была грань, за которой речь шла уже не о дровах.
***
В детский сад я не ходил, и до школы был предоставлен самому себе. Дел было много. Столько интересного случалось кругом! Меня заносило далеко. Однажды я прослышал, что где-то в Захламино есть магазин, в котором продают этикетки для спичечных коробков – я их собирал. Это была бывшая деревня на север от Омска, на правом берегу Иртыша. И вот я отважно отправился за тридцать километров, надеясь, по-видимому, что язык доведёт. Два ориентира были известны – Захламино и магазин где продают этикетки. Этого казалось достаточно. Но город оказался таким большим, что в первый момент я смутился. Столько людей сразу в одном месте я не ожидал. В городе была весенняя оттепель. Мои валенки вскоре промокли. Я расспросил человек тридцать, прежде чем добрался до цели. Женщины слишком живо интересовались, как это я один в такую даль направляюсь. Поэтому стал расспрашивать мужиков, выбирая тех кто казался мне попроще. Самое интересное, что я таки нашёл магазин, купил этикетки, но в запале истратил в магазине все деньги.
