© Элеонора Панкратова, перевод, 2003
1.
— Опоздала!
Эта мысль стучала в ее голове, пока она, задыхаясь, неслась по улице, стуча по асфальту своими идиотскими каблучками, крепко прижимая под мышкой сумочку и одновременно чувствуя, как с плеча соскальзывает куртка: «Нет, черт побери, не успеть!» Ясное дело, ни малейшей надежды не оставалось, сознание этого парализовало все ее существо, и все же она продолжала бежать изо всей мочи, хотя это было совершенно бесполезно: часы показывали уже половину девятого. Придется ждать следующего автобуса, уже не в первый раз она опаздывает на работу. И все же она продолжала упорно стучать по асфальту своими каблучками. Она рассекала толпу хмурых, невыспавшихся людей и думала: «А вдруг все же…» Несмотря на свою уверенность в том, что автобус ушел пять минут назад и никакой надежды нет, она чувствовала, что просто обязана бежать. Продолжать бег, хотя ноги ныли, а во рту ощущался привкус крови, это было наказание за медлительность и нерасторопность, за то, что она вечно слишком поздно встает, не может накормить Анну нормальным завтраком, не может спокойно одеть ее, черт побери! До чего ей надоели все эти капризы и нытье каждое божье утро. Правда, малышке всего пять, и, конечно же, она не виновата, что из-за ее мамаши у нее все не ладится. А Алиса постоянно вела себя так, как будто во всем виновата дочка. И вот сейчас в каждом ударе сердца она слышала свой пронзительный крик. Солнце нагрело куртку, и на глаза навернулись слезы:
— Вот он! Автобус!
Когда Алиса была уже на углу, желтая задница автобуса как раз мелькнула в глубине улицы Стовнербаккен. До остановки ей оставалось всего каких-то пятьдесят метров, ведь именно сегодня автобус опоздал. Еще бы немного, и она бы успела. Вдвойне обидно!
Все это было настолько невыносимо, что она даже не смогла сразу остановиться, а продолжала труси́ть по асфальту, пока автобус окончательно не скрылся из виду. Задыхающаяся, измотанная, с яростно бьющимся сердцем и замершим рыданием в горле: «Черт, черт, черт! Это уже сверх всего, ужасная ночь и жуткое утро, хныкающая малышка и беспорядок в квартире». Когда, собственно, она последний раз мыла полы? Или окна? Стирала пыль? Другие занимались уборкой, вероятно, уложив детей спать. Но Анну никак нельзя было заставить угомониться. А сама она настолько уставала, что засыпала сразу же, стоило лишь коснуться головой подушки, и телевизор был для нее наподобие снотворного. Но потом, ночью, случалось, что она просыпалась ни свет, ни заря и лежала с открытыми глазами по целому часу, ощущая, как ноют спина и плечи. Она начинала размышлять о разных вещах, постепенно впадая в дрему, и вдруг, помимо ее воли, начинали роиться воспоминания о прошлом, и ей становилось очень грустно. Но тут раздавался звонок будильника. Анна все еще писалась по ночам, хотя ей было уже больше пяти. Другие дети ее возраста уже давно не писаются. Если бы у нее хватило решимости посоветоваться с кем-нибудь из воспитательниц в детском саду. Только ведь эти умные, с таким чувством ответственности девушки, наверняка, стали бы еще больше жалеть ее. У других матерей таких проблем не было. Они разглагольствовали о «ближайшем окружении», «стимулирующих факторах», «ролевой игре», «групповых ситуациях». У тех, других, было устойчивое существование, а у Алисы Хамре его не было. Ее обычный день был похож на марафон, начиная с бега от дома до автобусной остановки, чтобы поспеть на 8.40 и до 16.15, когда надо было успеть на автобус после рабочего дня, и все это безо всякой надежды когда-либо коснуться финишной ленты. Бедная Алиса Хамре…
После такого марш-броска пот струился по спине и груди. Она с трудом перевела дух. Ноги подкашивались. И все же Алиса Хамре была в хорошей форме! Начинался новый день. Жаркий летний день! В такой день закатиться бы куда-нибудь с приятелем. Девушки на работе только об этом и говорят. А она даже вызвалась работать в июле, когда все остальные разъедутся. Ей было тягостно брать отпуск, когда ехать некуда, или, вернее, нет денег, чтобы куда-то поехать. Детский сад не будет закрываться, так что Анне не придется сидеть дома взаперти и капризничать. В прошлом году им удалось вместе с бабушкой, матерью Алисы, съездить за черникой. Наверное, они и в этом году могли бы погостить у дяди, там было очень даже неплохо.
А позапрошлым летом они жили в летнем домике в Ларколлене, который снимали тогда еще вместе с Харальдом. Все время лил дождь, и делать было абсолютно нечего. Единственное, что им оставалось, так это прогулки на лодке в маленькой бухточке, во время которых Алиса должна была выслушивать длинные рассуждения Харальда о разных типах лодок и ценах на них. Анне было всего два года, и ей явно не хватало этого пространства в пятнадцать квадратных метров, она плакала и капризничала, мешая Харальду мечтать вслух о собственном летнем домике в двенадцать квадратных метров ценой в четверть миллиона крон. «В котором будет еще меньше места для ребенка», — думала про себя Алиса. Постоянные ссоры и препирательства по дороге в магазин, газовая плитка, примитивный туалет… Собственно тогда между ними и наступил окончательный разрыв.
А фамилию Харальда она все-таки себе оставила, все же Алиса Хамре звучит гораздо лучше, чем Алиса Свинген, — размышляла она, шагая по тротуару, даже не желая думать о том, какое объяснение она придумает на работе сегодня, и стоит ли его придумывать вообще. Автобусная остановка была далеко позади. Алиса не решалась повернуть назад, хотя следующая остановка была почти рядом со Стовнерцентром, и прежде чем она дойдет туда, уже и следующий автобус может появиться. К тому же в нем, наверное, будет много народу. Может быть, вообще лучше поехать на метро, раз уж она прошла так далеко.
Впрочем, все одно… и она свернула направо, навстречу потоку изможденных конторских служащих. При ярком утреннем свете их лица и тела казались резко очерченными.
— Господи! Неужели и я так же ужасно выгляжу? — подумала она и оглянулась. Она находилась почти посредине между двумя остановками. Неужели она и следующий автобус пропустит? Опять пуститься бежать? Ну уж нет! На это она больше не способна, ноги подкашиваются, да еще эти неудобные туфли…
Мимо нее проносился поток машин, образуя над ним густое облако выхлопных газов. И все же, стоя здесь на улице под кроной старой березы, которая свесила свои ветви через изгородь какого-то чужого сада, она вдруг услышала шелест листвы, ей почудился запах лета и давнее забытое волнение. Ярко-зеленые листочки еще не были по-городскому запыленными. О, Боже, как все это напоминало о давно ушедших днях!
И вдруг ее осенило: надо попробовать автостоп! В ту же секунду она уже стояла на краю тротуара, подняв вверх большой палец. Уж это-то она умела. Ей столько раз доводилось «голосовать», останавливать попутные машины, когда она была молоденькой девчонкой по имени Алиса Свинген и жила в деревне Серскугбюгда, еще до того, как их семья переехала в Осло. Алиса садилась в попутную машину, чтобы ехать на вечеринку в Эльверум или Нюбергсун, одна или с лучшей подругой Магген, с которой уже давно потеряла связь. Их всегда подвозили. Девушек всегда подвозят. Это весьма смущало и пугало родителей. Но в их местности было такое плохое автобусное сообщение, что же оставалось делать субботним вечером семнадцатилетней девчонке…
Теперь все было по-другому. Ей уже целых двадцать пять, и стоит она не где-нибудь, а на одной из улиц Осло, и пытается остановить машину; было уже больше половины девятого, а машины все проносились мимо, и ни один водитель даже не взглянул в ее сторону. Но она не сдавалась. Девушек подвозят. Это она твердо знала, хотя сейчас час пик и она находится на широкой магистрали в Осло, в столице, а не на обочине какой-нибудь проселочной дороги, ведущей из ее деревни в Эльверум. И сама она уже не та семнадцатилетняя девушка в плотно облегающих джинсах с вышитыми на них сердечками, в лиловой водолазке из акрила и черной кожаной куртке на молнии с брелком-медвежонком, свисающим из клапана кармана.
А машины все проносились мимо. Она потеряла терпение, пробежала еще немного вперед и снова попробовала проголосовать. Какой-то парень помахал ей рукой и помигал фарами — это ее приободрило. Ведь ноги-то у нее совсем уже отказывались идти! Яркий солнечный свет, зелень садов, знакомый запах лета, который пробивается сквозь завесу пыли и выхлопного газа, а сама она стоит у края шоссе и пытается поймать машину уже безо всякой надежды попасть вовремя на работу. Ее охватило удивительное ощущение, которое напоминало ей о прошлом. О том прошлом, когда она возвращалась ранним утром домой с вечеринки, и случалось, последние два-три километра надо было идти пешком одной, если только кто-нибудь не ехал на машине в ту же самую сторону. Порой ее охватывало такое радостное чувство, что ни ожидаемые упреки родителей, ни сам факт возвращения в одноэтажный домик без ванны и с туалетом на улице уже не могли омрачить того волшебного ощущения счастья, когда идешь одна по пустынной дороге через летний лес, весь пронизанный светом!
