Сергей Пономаренко
Я буду любить тебя вечно
Роман
Чудеса не противоречат природе, они противоречат лишь тому, что нам о ней известно.
Блаженный Августин
Я прошел через сансару многих рождений.
Рожденье вновь и вновь - горестно.
Будда
Мы все пришли и все уйдем,
Но в этой жизни есть избранники,
На Голгофу и на Трон.
Из мюзикла «Экватор»
Яркий солнечный свет после полумрака тюремной кареты со слепым окошком заставил Анику невольно зажмуриться. Солнце, багрово-красное, застыло на горизонте, посылая на землю не по-весеннему жаркие лучи. Карета остановилась посредине мощенного камнями двора, окруженного высокой стеной. Раскаленная мостовая, насыщенный жаром воздух с готовностью приняли Анику, надеясь выжать жалкие остатки влаги, сохранившиеся в ее измученном теле после долгого путешествия. После затхлой духоты кареты она с удовольствием вдыхала этот сухой, горячий воздух.
Жандармский поручик, начальник караула, галантно помог девушке сойти на землю.
Со стороны это было нелепое и забавное зрелище - помогать арестантке в ручных и ножных кандалах, сером казенном халате и темном платочке, прикрывавшем коротко остриженные русые волосы. Она была красива, эта арестантка: большие выразительные глаза цвета изумруда на худощавом, бледноватом личике с небольшим чувственным носиком, - все гармонично, пропорционально и к месту.
Увидев протянутую руку жандармского офицера, она несколько замешкалась, но все же приняла помощь. Его учтивость никак не сочеталась с теми унижениями и страданиями, которые довелось ей испытать за время нахождения под следствием в киевской губернской тюрьме. Высокие деревянные ворота тюрьмы с полосатой будкой для караульного стали гранью, отделившей прошлое и, теперь такую далекую, свободу. Весь мир сузился до размеров тюремной камеры, переходов и кабинета следователя.
Караул провел арестантку к приземистой массивной круглой башне с неизменной полосатой будочкой для часового у входа. Скрипнули тяжелые дубовые двери, пропуская её и сопровождающего офицера внутрь. В небольшом внутреннем помещении после яркого дневного света их встретил полумрак и новый караул - фельдфебель и двое солдат. Деревянные стол, лавка, топчан и пять железных дверей с зарешеченными смотровыми окошками вдоль стены - вот и все караульное помещение. Поручик вручил фельдфебелю приказ.
Фельдфебель, уже пожилой мужчина с рыжевато-седыми усами и многочисленными нашивками на рукаве, медленно его изучил, окинул арестантку пронизывающим взглядом и скомандовал:
- В офицерское отделение, в одиночку для смертников.
Сердце Аники сжалось и через мгновение ему стало тесно в груди. Катастрофически не хватало воздуха. Солдат с безразличными сонными глазами на круглом веснушчатом лице несколько раз стукнул в железную дверь в дальнем углу. Через некоторое время в смотровом окошечке появился круглый черный глаз, и послышался грубый недовольный голос:
- Чего еще надо? Соснуть не даете, черти!
Солдатик коротко хохотнул.
- Пассажирка к тебе, Филиппыч! Чтобы не скучал, значит!
Поручик не выдержал и взорвался:
- Обращаться по уставу, команды производить по уставу! Распоясались, сволочи! Фельдфебель, наведите порядок!
Фельдфебель неохотно, с ленцой в голосе отрапортовал:
- Слушаюсь, Вашбродь! - и стукнул солдата в ухо. У того резко мотнулась голова, но выражение глаз не изменилось.
Дверь распахнулась, показался надзиратель - низкого роста, с круглым брюшком, нелепыми кривыми ногами кавалериста, обрюзгшим, полным, неестественно белым лицом в оспинках и большими черными глазами навыкате. Он мгновенно сориентировался в обстановке, вытянулся перед офицером по стойке смирно и рявкнул:
- Ваше благородие! Куда прикажете сопроводить арестантку?
Тот сердито скомандовал:
- В одиночную!
За дверью оказался серый коридор, в конце его снова дверь, и справа, наконец, ее новая обитель, - крошечная камера размером с голубятню и одиноким, привинченным к полу табуретом посредине. Офицер зашел вместе с осужденной в камеру, заполнив собою все пространство. Он был молод, не старше двадцати пяти лет. Его приятное, мужественное лицо оказалось прямо перед ней, он посмотрел ей в глаза с явным сочувствием, и в то же время твердым, официальным тоном произнес:
- Осужденная Мозенз! В соответствии с решением губернского суда - приговор вы знаете, и с учетом того, что срок подачи апелляции истек, а вы так и не соизволили ее подать, вас переводят в одиночную камеру Косого капонира Печерской крепости до исполнения приговора. Согласно принятой процедуре содержания приговоренных к смертной казни, вы будете здесь находиться в ножных и ручных кандалах. В случае задержки исполнения приговора сегодня…
Она непроизвольно вскрикнула:
- О, господи!
- Вам на ночь, до шести часов утра, будет внесен топчан с соломенным тюфяком. Такс. Какие будут просьбы, пожелания? - и добавил более мягким тоном: - Водки хотите?
«Вот и все, - подумала она с горечью, - сегодня мои страдания закончатся». Теплившаяся надежда на чудо избавления от смерти, от тюрьмы, умерла вместе с этими мыслями. Анике стало необыкновенно спокойно, как будто ее все это больше не касалось ни в коей мере. Она только с трудом сглотнула неприятный комок в горле.
- Спасибо, но я не пью… не пила раньше, - голос звучал удивительно спокойно, буднично, как будто отдельно от нее. - Если можно, то воды, холодной воды, жара сегодня невообразимая, сударь. И если вы будете так любезны, распорядитесь подать сюда библию и свечу. Здесь будет темно, когда за вами закроются двери… Большую свечу, пожалуйста, чтобы надолго хватило, - не люблю и боюсь темноты! - Задумавшись, добавила: - Хотя, кто знает, сколько мне суждено здесь всего пробыть…
От безысходности собственных слов Анике стало холодно, и тело охватила дрожь.
«Как страшно ожидать… собственную смерть… за преступления, которые не совершала - ни в мыслях, ни наяву». Срывается и кричит:
- Боже, ты же знаешь, - я не виновна! Открой глаза этим людям! - Успокаивается.
- Извините, нервы.
Поручик сочувственно посмотрел на обреченную - он видел в ней лишь симпатичную девушку, а не подлую отравительницу-убийцу.
- Зря вы от водки отказываетесь, мадемуазель! - его глаза бегали по сторонам, и на лбу выступила испарина. - Конечно, это ваше право, но, поверьте, легче станет…
- Легче будет умирать в неполные двадцать два года, - закончила она за него мысль.- Поверьте, поручик, мужества мне хватит и без водки, только обидно без вины пропасть…
- Поверьте и мне, мадемуазель, - не хотел вас обидеть, и даже наоборот… Видел я многих осужденных, в том числе и смертников. Прости их, грешных! - поручик перекрестился.- Но, что касается вас, подсказывает мне сердце, совсем вы непохожи на убийцу, - и он поспешил сменить тему разговора. - Мадемуазель, смею напомнить, что мы с вами встречались на вечере поэзии в Народном доме. Вы там читали свои поэтические творения.
Их потом напечатали в газете «Курьезе». Стихотворения прекрасные, чувственные, в них много трагизма и даже мистицизма. Я к вам подходил, как благодарный слушатель, даже имел смелость пригласить на ужин в ресторацию «Эрмитаж», но вы восприняли приглашение как шутку, и вскоре с молодым человеком уехали на извозчике. Припоминаете?
Девушка внимательно всмотрелась в жандарма и с легкой иронией тихо сказала:
- Вы были тогда без этого мундира, такой как все. Приятный молодой человек.
- После того вечера я несколько дней был не в себе, все хотел еще вас увидеть… Тот молодой человек… У вас с ним был роман? Его звали, если не ошибаюсь, Михаил?
- Какая разница, сударь, как его звали, и был ли у меня с ним роман в той жизни, которая осталась за стенами этой башни, - с легким раздражением ответила девушка. - Но если вам будет угодно знать, то он умер. Не вынес позора и лжи. Вскоре я последую за ним, и не без вашей помощи, - и она с чувством продекламировала четверостишие:
Я буду любить тебя вечно,
Мы будем с тобою всегда.
Что жизнь?.. Ведь она быстротечна…
Душа - не умрет никогда!
- Мадемуазель Аника, я верю в вашу невиновность… - он замолк, не находя слов для продолжения.
Почему тогда я здесь, а не на воле? Почему вы готовите мне гибель, хотя верите в мою невиновность? - голос ее срывался от возмущения и обиды.
Это решает суд, верха, но ни в коем случае не я! Мое дело выполнять приказы, а не рассуждать. Да-с! - безапелляционно заявил он, разведя руками, и вновь смягчился. - Может, все-таки водки изволите…
Вы - чудовище! - Аника прервала его, ярость стучала в ее висках. - Другие хоть уверены в моей виновности и видят во мне убийцу, а вы, сочувствуя и сострадая, веря в мою невиновность, спокойно сопровождаете на виселицу! Так приказало начальство! Хорошенькая отговорка для подлецов!
