Сергей Самсонов - Ноги

Все описанное в этой книге является художественным вымыслом.

Не стоит искать соответствий с действительной хронологией событий, произошедших в мировом футболе в конце прошлого — начале нынешнего века. Совпадения имен игроков и названий клубов не только не случайны, но и допущены автором намеренно.

— Неужели он и в самом деле из России?

— Из России, Жоан, из России. Да пусть он окажется хоть эскимосом. Какое это имеет значение? Ты лучше посмотри, как он играет.

— Невероятно. Этот парень — бразилец, да? Только у бразильцев может быть такая эластичная стопа. Или, в крайнем случае, голландец, верно?

— Посмотри в его паспорт, и все поймешь. Не бывает бразильцев с такими именами.

— О, мать моя женщина, да откуда же он взялся там? В этой выжженной пустыне?

— А откуда взялся Стоичков? Тот самый никому не известный Стоичков, который стал идолом нашей dream team? Из Восточной Европы, не так ли?

— Из Восточной Европы, но не из Азии. Из нормальной страны с теплым климатом. А в России все поля под снегом девять месяцев в году. И каким же образом южный цветок может вырасти среди льда и снега?

— Так ли это важно, Жоан? Факт остается фактом, и мы не вправе упускать такого игрока. Через год цена на него взлетит до небес. Я считаю, он идеально вписывается в нашу игровую концепцию. Ты искал достойную замену Патрику — вот она. Он высок, сухощав, поджар, прыгуч. Да что говорить! Лучше сам посмотри. Он как будто не подчиняется закону гравитации. В верховой борьбе он выше других на целую голову. И кажется, что это не стоит ему никаких усилий. А работа ног! Ни единой передержки, ни одного лишнего касания. Посмотри, как он выворачивает стопу, как работает с мячом на скорости. Богатейший арсенал обманных движений. Если хочешь уследить за ним, тебе нужен замедленный повтор. Посмотри, посмотри — едва уловимое движение стопы, и мяч в самую последнюю секунду уходит в совершенно противоположную сторону.

— А смотрится красиво, просто завораживающе. Как раз для каталонской публики — она способна это оценить!

— И совершенная непредсказуемость. Особенно в штрафной площадке. Он бьет из любого положения. Не подстраиваясь под мяч и не давая ему опуститься. Спиной, вполоборота — не имеет значения.

— Прошивает насквозь.

— Или, наоборот, пустит парашютом. Одним словом, как в голову взбредет. Никогда не знаешь, что он выкинет в следующий момент.

— Похоже, он слишком сконцентрирован на себе. С таким пренебрежением к партнерам у нас ему придется нелегко. Посмотри, вот сейчас у него есть три или четыре явные возможности отпасовать — но он идет напролом. И теряет мяч, что и требовалось доказать.

— Думаю, мы быстро его обучим. Несомненно, он игрок нашего склада и быстро научится ставить превыше всего красоту коллективных комбинаций.

— А какие недостатки у этого русского? Как у него с дисциплиной, с моральной устойчивостью? Не слишком ли он любит себя? Не получим ли мы второго Патрика? У того потрясающий природный талант, но при этом чудовищная лень!

— Ромарио тоже был влюблен в себя, но это не мешало ему делать свое дело.

— Сейчас времена изменились. Что он за человек — этот русский? Что о нем известно?

— Говорят, что он замкнут, угрюм, нелюдим. Сторонится прессы, телевидения, избегает давать интервью. Французские журналисты отмечают, что зачастую он не в состоянии связать двух слов. И это дает им повод считать его недостаточно развитым в интеллектуальном плане. А играет он в той русской команде, которая, помнишь, нанесла нам скандальное поражение в девяносто втором. Русским его, разумеется, не удержать. В своей сборной он на первых ролях — чего стоят только два его гола французам на «Стад де Франс».

— Может, он тщеславен и жаден? Типичный интернациональный наемник, который переходит к тем, кто больше заплатит?

— До этого еще не дошло. Судя по тому, что мне удалось о нем разузнать, он невинен, словно младенец. Возможно, его просто не успели испортить.

— Так ты хочешь, чтобы я попросил Сандро связаться с его агентом?

— Да, но есть проблема. Его хочет Коплевич. Между прочим, это тоже о чем-то говорит. За последние пять лет ни одного мало-мальски одаренного игрока не прошло мимо Коплевича.

— Ну, если его хочет Коплевич, тогда будем считать, что он уже в «Тоттенхэме». И нам остается только смириться и забыть о нем. В противном случае Коплевич задавит нас своими миллионами.

— Почему, черт возьми? Два года назад мы взяли и Деку, и Роналдинью, и нам не помешали ни Коплевич, ни Кальвин, ни Берлускони, ни сам сатана. Мы просто были первыми, и все. Ты можешь перехватить его, Жоан.

— Да господи, как? Какую бы сумму мы ни предложили, Коплевич не моргнув глазом предложит вдвое больше. У меня есть двадцать миллионов на русского, а у Коплевича сорок.

— Ну, тебе же не в первый раз играть в подобную игру. Симулируй ложный интерес к Михаэлю Баллаку, к Тевесу, к Тотти. Да к кому угодно, черт возьми. Скажи, что готов заплатить шестьдесят миллионов, и Коплевич тут же переключится на них, лишь бы никто из этих игроков не достался «Барселоне».

— Но Коплевич не такой дурак, чтобы мы смогли надуть его дважды.

— Но ведь этот ход ни к чему тебя не обязывает, Лапорта! Ты не покроешь себя позором и не влезешь в долги. К тому же у нас есть небольшое преимущество. Этот русский не хочет уезжать в «Тоттенхэм».

— Бог мой, да что ему мешает? — Жоан Лапорта удивленно поднял брови. Он был невысоким, крепко сбитым человеком средних лет. Мечтательно-рассеянная улыбка, придававшая его лицу выражение непреходящей растерянности, совершенно не вязалась с тем безжалостным, акульим родом деятельности, которому Лапорта посвятил свою бессонную и наэлектризованную страхом жизнь. Жоан носил темно-синий, из тончайшей шерсти костюм, белоснежную рубашку и широкий вишневый галстук — бизнес требовал одеваться соответственно статусу.

— Все просто, — ответил собеседник, массивный, тяжелый и одетый куда менее официально — в потрепанные джинсы и растянутую черную футболку с треугольным вырезом на груди. Слегка одутловатое лицо с глубокой вертикальной полоской над верхней губой было, в общем-то, заурядным, и ничто не говорило о том, что этот человек является тем самым невидимым дирижером, который определяет политику одного из старейших и могущественных клубов Европы. — Он не хочет в «Тоттенхэм», потому что он хочет в «Барсу». Спит и видит, как бы ему проснуться в сине-гранатовой форме.

— Так, значит, ты уже вступил в переговоры?

— Промедление смерти подобно.

— Ты можешь гарантировать, что информация не просочится?

— Ты же меня знаешь.

— А может, ну его к дьяволу, этого русского, Хэнк? Купим, как и собирались, крайнего защитника?

— Усилим среднюю линию, — передразнил Лапорту Хэнк. — Сейчас нам нужен изощренный форвард, Жоан. И ты можешь сколько угодно врать самому себе, кивать на Коплевича, который скупает всех форвардов на корню, но проблема останется. Посмотри, посмотри на экран! У тебя еще есть время подумать. До завтрашнего утра. Я ни разу не видел ничего подобного. Что он вытворяет! Я обманул тебя, Жоан, этот парень не из России.

— А откуда же, черт тебя дери?

— С Марса, Жоан, с Марса. Или с Венеры. И другого объяснения нет.

В сиреневых летних сумерках надпись под окнами первого этажа «Сенька — козел» была почти не видна. Написать мог только Голубничий, больше некому. И как только Семен его встретит, Голубничему придется отвечать. В этом кретине центнер веса и столько же наглости. Он уверен, что Семена сможет и соплей перешибить. Но сильнее не тот, кто мощнее, а тот, кто прав. И когда Семен чувствовал за собой правоту, то и кулаки его наливались какой-то особенной, всесокрушающей тяжестью. На улице ни души. Программа «Время» началась — Семен услышал из раскрытых окон голос диктора. Сейчас мать вновь будет лютовать. Семен вошел в подъезд, прищурился и в тусклом свете лампочки, обмазанной красной краской, чтобы никто не упер, разглядел свои разорванные штаны. Во время игры при подкате поехали ноги, штаны разошлись по внутреннему шву. Ладони были черные от въевшейся пыли. Он опять играл в школьной форме. И портфель традиционно использовал как штангу. В сатиновом мешке для «сменки» лежали остроносые выходные туфли — лакированные, коричневые, с застежками на липучках. А Семен был обут в выцветшие добела матерчатые кеды под названием «Два мяча». Там и в самом деле были наклеены сбоку два резиновых мяча, но вот только не футбольных, а волейбольных. Мать опять назовет его «сучьим потрохом». Но если Семен — этот самый потрох, то кто же тогда, выходит, мать? Она сама-то понимает, что про себя говорит? Правда, сейчас Семен согласен быть и потрохом, и сукиным сыном. Всего месяц назад ему купили форму. Ну не покупать же теперь новую!