Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Русская жизнь»

Если бы Господь Бог был эффективным менеджером, стариков и детей не было бы. Все рождались бы двадцатилетними и умирали шестидесятилетними, задав на прощание скромную корпоративную вечеринку с тостами типа «Я был счастлив работать с вами». Вижу эту вечеринку совершенно отчетливо: коттеджный поселок, барбекю, гости, обсуждающие последнюю распродажу — все, как в норвежском «Неуместном человеке», где тот свет оказывается раем для эффективных менеджеров и адом для традиционного человеческого существа.

Если бы Господь был эффективным менеджером, закатов не было бы. Как, впрочем, и рассветов. Над землей стоял бы бесконечный и безвыходный рабочий день, восьмичасовой, искусственный, как лампа дневного света. Отработав положенные восемь, а лучше бы десять часов, стройные ряды пролетариев, эффективных менеджеров среднего звена и их топ-начальников отправлялись бы на подзарядку. Там в них быстро закачивали бы требуемое количество электричества и подновляли цвет лица. Через восемь часов они снова были бы готовы к употреблению.

Политики тоже не было бы, потому что зачем политика? В принципе она неэффективна, ибо служит главным образом для поднятия самооценки. Трудящиеся таким образом убеждаются, что от них что-то зависит. Но поскольку от них давно уже ничего не зависит, а идеальное мироустройство — вот оно, дано в ощущении, то нечего и рыпаться. Эталонная жизнь эффективного менеджера — это впахивание от двадцати до тридцати в качестве менеджера низшего звена, скромный труд от тридцати до сорока в качестве менеджера среднего звена, забота о судьбах корпорации с сорока до пятидесяти в функции топ-менеджера и решение судеб мира с пятидесяти до шестидесяти в качестве члена совета директоров; после чего барбекю. Впрочем, бывают такие акакии акакиевичи, что так до самого барбекю и впахивают в низшем звене, — но без этих лузеров остальным не с кем было бы себя сравнивать, так что эффективны и они.

Стоило бы на досуге сочинить фантастический роман о тотально эффективном мире, где производство впервые оторвано от какого бы то ни было смысла. Смысл неэффективен. Эффективный менеджер штрафует за вопрос «зачем». Ему решительно все равно, чем управлять: это может быть процесс производства детского питания, а может — процесс утилизации жертв тоталитаризма. От смыслов, с точки зрения эффективного менеджера, одни проблемы. Это смыслы заставляют людей выходить на площади, срывать производственный процесс или выборы, организованные другими эффективными менеджерами; это из-за принципов и целеполаганий вершится вся кровавая каша человеческой истории. Так эффективному менеджеру объяснили. Никто и никогда не говорил ему, что люди выходят на площади и заваривают кровавые каши исключительно вследствие отсутствия смыслов — ибо когда смысл есть, зачем выходить и заваривать? Эффективный менеджер искренне удивляется, когда его прекрасно организованный мир ни с того ни с сего трещит по швам. Ведь все было так хорошо, так зачищено! Тут-то и выясняется, что, обрубая все сучья в видах унификации окружающего пространства, он срубил и тот сук, на котором сидел.

Сейчас уже трудно установить, кто первым произнес слово «эффективность». По всей вероятности, это был кто-то из либералов или демократов второй волны, еще недостаточно изученной и мало описанной; кто-то из людей конца девяностых, согласившихся слишком на многое, помаленечку сдавших все (а кто из нас лучше? Кто не согласился с проституированием свободы в олигархических СМИ и профанированием демократии в девяносто шестом?). Кому-то из этих людей, вероятно, показалось, что и в самом деле черт с ними с принципами, давайте работать так, чтобы всего стало много. Если хорошо работать, смыслы образуются сами собой.

Впрочем, даже если бы это слово и не было произнесено, эффективность как псевдоним тотальной редукции возникла бы неизбежно. Эффективность — это и есть псевдоним сокращения, оставления тех, от кого еще может быть прок. На этом принципе, к сожалению, всегда держалась российская государственность: давайте отсеем тех, кто не годится, а остальные вкусят блаженство. Такая редукция — неизбежный этап всех революций: революции ведь делаются ради превознесения одних и упразднения других, вариантов нет. Давайте уничтожим боярство и насадим опричнину. Или опять уничтожим боярство и приведем новых людей из числа торговцев пирогами с зайчатиной. Или выморим имущих, чтобы ничто стало всем. Многие историки спрашивали себя: ну хорошо, у нас революция 1985 года, — но какова она по социальному составу революционеров? Кто кого победил? Номенклатура осталась невредима, а жертвой оказался тот самый трудящийся, который так горячо поддерживал перемены году этак в восемьдесят седьмом. Теперь уже ясно, что в 1985–2005 годах в России происходила с переменным успехом революция эффективности, или социального дарвинизма, или, если уж называть вещи своими именами, бунт простоты против сложности. Все сколько-нибудь высокоорганизованное в результате этой революции гибло вне зависимости от своей идеологической ориентации: одинаково худо приходилось либералам и консерваторам, почвенникам и западнистам, старым и молодым, мужикам и бабам. Прагматика бунтовала против непрагматического.

К великому сожалению, Василий Аксенов в «Редких землях» прав, называя комсомол не порождением, а могильщиком КПСС (хотя одно другому не мешает). В КПСС оставался хотя бы призрак идеологии, там наличествовали хоть какие-то фильтры на входе, — в комсомол пер голый карьеризм, замешенный на чистейшем лицемерии. Эту комсомольскую революцию мы и получили — поскольку ВЛКСМ только и занимался селекцией эффективных менеджеров, для которых идеология была пустым звуком. Иногда это было даже на пользу населению — так, комсомол пестовал рок-клубы и не возражал против частной предпринимательской инициативы, поскольку это было прагматично, перспективно. Вообще все, что так или иначе работало на уничтожение идеологии, в комсомоле приветствовалось и бралось под крыло. Уничтожая коммунистическую идеологию, революция 1985 года на самом деле дисквалифицировала любую. Требуя свободы от догмы — разрешала все низменное, но наотрез запрещала все сколько-нибудь сложно организованное. Лозунгом дня стал вопрос «Если ты такой умный, почему ты такой бедный». Был провозглашен курс на хорошую жизнь — с поминутным плебейским осмеиванием любых сдерживающих принципов и ограничивающих правил. Все эти правила были объявлены принадлежностью «совка». Под совком стали понимать человека, готового ради эффективности, ради корпорации — не на все.

Дело в том, что главный принцип корпорации — минимизация персонала при максимализации дохода; страна отличается от корпорации тем, что рассчитана в идеале на более долгие времена. Беда эффективного менеджера в том и заключается, что он неэффективен — ибо любой прагматизм хорош на очень коротких (в историческом масштабе) временных отрезках. Зло вообще эффективно — но быстро выдыхается; поневоле вспоминается гениальный афоризм Лукашенко «Плохо, но недолго». Если страна не ставит себе великих непрагматических целей, она очень скоро лишается и того необходимого, что входит в прожиточный минимум. С точки зрения эффективного менеджера, советская власть погибла потому, что вечно ставила народу великие неосуществимые задачи, забывая при этом снабжать его джинсами и колбасой. В действительности советская власть погибла единственно потому, что в силу интеллектуального оскудения, а также слишком заметного двоемыслия перестала ставить народу достаточно великие задачи — а главное, в условиях двойной морали и номенклатурного засилья никто уже не рвался их выполнять. Эффективный менеджер поступил в полном соответствии со своими представлениями об эффективности: он объявил систему нереформируемой и упразднил понятие великой задачи как таковой. А в России это не работает. Не потому, что народ-богоносец такой из себя альтруист, непрерывно желающий класть живот на алтарь будущего, — а потому, что Россия находится в зоне рискованного земледелия, живет холодно и по определению неустроенно. Чтобы выносить такую жизнь, нужны в самом деле очень серьезные стимулы — материальных, как правило, не хватает. В России трудно не только ходить на работу, но даже просто вставать по утрам. Если все время не внушать человеку, что этими самыми вставаниями и хождениями он указывает светлый путь всему человечеству, — рано или поздно он запьет, что мы и наблюдаем.

Эффективный менеджер убежден, что если отсечь всех лишних, то есть неработающих, — Россия наестся досыта. Это, может, и так (хотя не так по определению, о чем ниже), но этот прекрасный план неосуществим хотя бы потому, что тогда в первую очередь надо избавиться от эффективного менеджера — а он на это никогда не согласится. Чтобы наесться досыта, не нужно вымаривать стариков, отнимать лекарства у льготников, лишать инвалидов бесплатного проезда и пр. Вполне достаточно выгнать посредников, которые ничего не производят, но всем управляют. Их гораздо больше, чем льготников. Один компьютерщик рассказывал мне, что работает на малом предприятии: там есть менеджер по персоналу, менеджер по рекламе и начальник, и еще есть этот самый компьютерщик, который и пишет программное обеспечение. Остальные паразитируют на нем, получая пять шестых общего заработка. Точно такая же ситуация сложилась на любом производстве, в любом медиа-проекте и даже в большинстве властных структур. Мы живем в стране посредников, ничего не производящих, ничего толком не умеющих, но очень себя уважающих. Культура эффективных менеджеров тупей, бессмысленней и позитивней самого кондового реализма, ибо идеалы в ней отсутствуют изначально, а культура без идеала похожа на дом без хозяина. Редкий эффективный менеджер написал бы хоть на тройку диктант для седьмого класса — см. хотя бы романы Сергея Минаева. Эффективный менеджер строго реализует принцип Шекспира: «Сведи к необходимости всю жизнь — и человек сравняется с животным». В «Лире», в оригинале, это выражено еще и посильней: «Allow not nature more than nature needs, man's life is cheap as beast's». Тут важно именно это обесценивание: человек сравняется с животным в цене, в стоимости. Что мы и наблюдаем — потому что у природы, сиречь натуры, сиречь жизни, отнимается все, что делает ее жизнью. Все это красиво, но неэффективно.