Валерий Зеленогорский
Ultraмарин
Мы все, конечно, умрем, но пока мы живы, нужно каждый день принимать решения.
Кто-то решает судьбы народов, играя людьми, как в детстве в крестики-нолики, другие изводят себя вопросом «Кто я?» и, не найдя ответа, убивают старушек, третьи не могут выбрать между мясом и рыбой на обед и от этого страдают, как на плахе.
Выбор пути – задача нетранспортная, можно подавиться безобидной рыбной косточкой, и тогда проблема выбора блюда станет вопросом жизни и смерти.
Девушка из сберкассы может разрушить семью зрелого человека, инструктор по экстремальному вождению – завезти выпускницу школы бизнеса в такие дали, что никакой навигатор не поможет.
Вы можете сесть в «Газель» и уехать в Австралию с человеком, который на день приехал на выставку кошек, а можно никуда не ездить, жить на материке вдали от цунами и диких зверей, в нейтральной стране с высоким уровнем жизни, и отравиться шоколадом в кафе, где двести лет не было ни одного микроба.
Ежедневный выбор – вот предмет книги «Ultraмарин».
Книга не рекомендуется людям, за которых выбор делают другие: президенты, жены, командиры и средства массовой информации.
Она для тех, кто сделал свой выбор сам, – правильный или…
Сергеева накрыл кризис. Все ждали неприятностей от Америки, а к Сергееву он пришел в родных стенах – жена объявила ему дефолт.
– Значит, так, – сказала она ему субботним утром. – Ты мне надоел со своими фокусами. Толку с тебя никакого нет. Вот тебе два дня, и вали-ка ты куда хочешь, здесь тебе уже не подадут ни обеда, ни чистой рубашки, а детям я скажу, что ты уехал на Тибет для просветления.
Сергеев посмотрел на жену и увидел совсем другого человека: перед ним стоял оборотень в стрингах. Еще вчера, когда он пришел с дружеского сабантуя, который давал Хайрулин по случаю перехода от старой жены к молодой, ничто не предвещало беды.
Там было весело, все радовались за Хайрулина, верили в его обновление, желали ему новых горизонтов и подарили ему панно метр на метр, собранное из презервативов двух расцветок.
На черном фоне из классических черных была выложена желтыми с «усиками» надпись: «Хайрулин! Дерзай!» Панно обошлось недорого: четыреста двадцать презервативов плюс скотч, два рулона, – и все.
Кто-то предлагал добавить пару флаконов виагры, но предложение отвергли как оскорбительное для молодожена, решили, что пока пусть работает на своем ресурсе.
Хайрулин уронил слезу умиления и предложил каждому оторвать себе на память от шедевра. Отказались все – понимали, что от чужого счастья не отщипнешь.
Выпили совсем немало, Хайрулин в финале предложил поехать в сауну для полевых испытаний подарка. Сергеев не поехал – давно перестал играть на понижение, потом плеваться будешь неделю от этих Эммануэлей.
Все так красиво закончилось в пятницу: домой приехал не поздно, лицо сохранил – и вот тебе с утра сюрприз, типа «Получи, фашист, гранату!..».
Сергеев смотрел на новое обличье жены и думал, как ему быть, если все это не сон.
Он стал прорабатывать сценарий перехода в другую жизнь.
Первое, что пришло в голову: «Откуда такая смелость, неужели нашелся охотник на эту дичь?» Он прикинул, что есть звери, бросающиеся даже на падаль. Может, какая-нибудь падаль и зомбировала законную – мало ли их бродит по столице, смущая умы добропорядочных граждан?
Вроде сигналов никаких не поступало, выглядит жена обычно – ни клыков тебе, ни украдкой разговоров по телефону с расхитителями семейного добра. Что случилось, откуда дует ветер перемен? Голова аж вспотела от мыслей неожиданных.
Может, прокололся где-нибудь? Вроде все обычно, связей, порочащих его, Сергеев давно не имел, деньги на жизнь были. Чего же старуха закручинилась, чего от моря хочет? Ведь неделю назад всего приехала с этого моря-океана.
Может, там подцепила старика для новых желаний? Непохоже, не ее фасон, да и рыбу она ненавидит, всегда в ресторане нос воротила от сибаса и дорады.
А какой у нее фасон – кто теперь поймет! Вроде думаешь, что знаешь человека, а он как скажет по пьяному делу, что целует дамам места всякие, а ты с ним пьешь какой год и даже иногда обнимаешься при радостной встрече! Бр-р-р-р, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
Люди вообще оборзели, чего им только в голову не взбредет, когда все потребности обеспечены! Ну ладно, люди – хуй на блюде, как говорил один художник-постановщик, ставя их же на деньги.
Ну так как же понять эту метаморфозу? Откуда наезд? А если валить придется – то куда и как жить в режиме самообслуживания?
Можно, конечно, пожить у Васи в родительской квартире, но он туда девушек водит два раза в неделю. Придется на улице стоять, пока он нужду свою справит.
А как потом лечь в постель, которая еще не остыла от игр его жеребячьих? Не скажешь ведь хозяину: «А ты на покрывале не мог бы порезвиться? Ведь человек там спать будет…»
«Нет, не согласится он на покрывале, не буду ему звонить», – решил Сергеев и пошел дальше по списку своему печальному.
Можно, наверное, снять квартиру. Но он тут же представил морду хозяйки, которая, придя за деньгами, смотрит собакой енотовидной: не написал ли ты на стульчак и сколько нагорело света. Тоже перспективка не очень… А потом, соседи в подъезде встречать будут с немым вопросом – приличный человек, на съемной хате… Может, педофил или от должников скрывается? Позвонят в ОВД, объясняй потом, почему не баран.
Если выпить хочешь, море людей находится, а помочь конкретно хрен кого найдешь, все сразу морщатся, как Петров, который сначала обрадовался звонку Сергеева, а потом скис, когда услышал про дачу свою, которая закрыта на консервацию, как инвестиция.
Сказал: «Извини, вторая линия». Конечно, вторая важнее, если на первой просят.
Сделав еще пару звонков по боевым коням, он понял, что мужчины не хотят портить отношения со своими половинами – каждая потом ныть будет: «Зачем ты пустил его, как я подруге в глаза смотреть буду!» Скажут, потворствуешь, семью разрушаешь.
Еще несколько попыток Сергеев сделал по старым связям, былые товарищи сочувствовали, многие даже предлагали залить пожар в душе сегодня же или в понедельник, что казалось им лучше: выходные – дни семейного штиля, не стоит усугублять. Вот так, блядь, все и отвечали Сергееву – подкаблучники, сидящие, как мыши, в своих комфортных норках.
Сергеев закончил мужской пасьянс и стал думать о женщинах, которые в разное время желали разделить все тяготы совместной жизни под одной крышей.
Он начал с девушки своей мечты. Она жила уже пять лет со своим мужем, и Сергеев знал, что у них есть квартира на сдачу – он иногда звонил ей по пьянке, когда в душе играл гормон. Он позвонил ей, и она ответила.
Сергеев спел ей песню, что вынужден уйти и если она даст ему крышу, он будет признателен за семьсот долларов.
Она его выслушала. Этого признания она ждала много лет, но квартира, к сожалению, мужа, и можно только за тысячу евро.
Всего-то семьсот лишних зеленых стали непреодолимым препятствием для спасения когда-то любимого. Рынок есть рынок, и прошлое чувство не повод для демпинга.
Сергеев даже закурил от услышанного – сколько песен было спето, сколько слез пролито: «Люблю – не могу», – и вот плата за бесцельно прожитые годы.
Разуверившись в прошлой любви, он решил позвонить одной женщине, которая еще недавно предлагала себя со своей дочкой – прожить до гробовой доски и служить ему без страха и упрека.
Сергеев набрал номер и сразу дал отбой. Он со скрипом представил себя в трешке в Новокосино, где она жила с мамой и папой моложе Сергеева. Он увидел себя курящим на балконе вместе с тестем, которого будет звать папой и пить с ним в субботу за все хорошее. Девочка у женщины была крупная, и с ней на плечах в парке Сергеев продержался бы недолго. Как полюбить чужого ребенка, если с мамой не жарко, а холодно?..
Вяло покрутив страницы телефонной книги, он увидел много Кать и Зин, но позвонить и поехать как подарок было решительно не к кому. Всплыл один верный вариант в Австралии, где на ферме с сумчатыми жила жертва его любви. Быть фермером не захотелось совсем, да и жить там, где лето зимой, тоже не сахар.
На двух полушариях ему не оказалось места, но остался еще вариант – комната у одного поэта, который был уже полгода в дурдоме, а ключи передал ему для сохранности. И вот теперь эта комната стала единственной спасительной нитью. Он жалел поэта, денег иногда давал и слушал его пьяные бредни о закате мира.
От страха оказаться в данном месте он прикрыл глаза и представил себя голодным и холодным на матрасе, стоящем на стопках собрания сочинений поэта, которые никто не покупал. Стихи были хорошие, а люди стали черствые, да по-честному, просто говно-люди – ни духовности никакой, ни тонкости. Вот и довели поэта до скорбного дома.
Дальше – больше: привиделось, что он лежит на полу в этой комнате и помирает без помощи, даже запах почувствовал, нехороший такой, как в фильме «Пепел и алмаз», где главный герой лежит на свалке, пробитый насквозь, и умирает совсем неторжественно.
