Григорий Бакланов
Непорочное зачатие
Изд-во: "Вагриус", Москва, 2000
OCR и вычитка: Александр Белоусенко, январь 2005.
Среди объявлений о продаже отличных щенков ротвейлера, элитных сибирских котят для души (очень дешево) и для выставочной карьеры (дорого), многочисленных предложений девушек без комплексов и подобного же рода предложения двух офицеров 25 и 28 лет, спортивных (указан рост, вес), оказать определенные услуги дамам до пятидесятилетнего возраста включительно попалось супругам Васильевым странное объявление: женщина, молодая, здоровая, мать двоих детей, предлагала по договоренности выносить и родить имплантированного ей ребенка, отказываясь заранее от каких-либо прав на него и обязуясь не предъявлять претензий. Прочли, посмеялись – «Америку догоняем!» – и забыли. Но дня через два за ужином газета сама попалась на глаза, снова прочли, и Игорь пошутил:
– Зачем имплантировать, проще делегировать.
– Кого делегировать?
– Меня.
– Тебя?
И получил по губам.
О ребенке они подумывали, в последнее время – все чаще, но в их ухоженной квартире, с любовью обставленной, где было много мягкой мебели, ребенок представлялся им примерно уже так пятилетнего возраста, который ничего не портит, не доставляет особых хлопот, а гости ему умиляются.
Они простить себе не могли, что не решились сразу, было бы ему уже семь лет, школьник… Но у Игоря тогда все так хорошо пошло – и кандидатская, и докторская, – а потом его стали приглашать на симпозиумы, и он мог брать ее с собой и на Кавказ, и за границу. Она тоже успела защититься, и при гостях Игорь в шутку называл ее крупнейшим специалистом по количеству пуговиц на шинели Гоголя, за что всякий раз получал по губам надушенными пальчиками. Елена действительно читала спецкурс, выбрав очень узкую тему, где конкурентов у нее не было, и название это имело длинное, научное и многосложное. И за всеми заботами, устройствами, волнениями мысль о ребенке откладывалась, откладывалась и откладывалась. А между тем Елене было уже тридцать, Игорю – тридцать шесть, но когда она видела на улице беременную женщину-мученицу с огромным безобразным животом, распухшими губами и этими пятнами на лице и мысленно представляла себя в этом положении, ей становилось дурно.
Они были на редкость подходящая пара, рослые, видные; мужские взгляды сопровождали Елену, когда они вдвоем с Игорем, одетые pendant в спортивное, в кроссовки (симпозиумы обычно устраивались в удобной для отдыха местности), легким спортивным шагом отправлялись на прогулку в горы. И на корте, в короткой белой юбочке, белых теннисных туфлях – ноги загорелые, глянцевые, – она красиво отбивала мяч, и все взгляды научной общественности были устремлены на нее, она каждый миг видела себя всю глазами этих умудренных мужей. Для нее не оставалось секретом, что не единожды Игорь получал приглашения благодаря ей.
С новой мыслью, как известно, надо переспать, и наутро Елена говорила как бы между прочим:
– Конечно, на все как посмотреть. Вот – русское дворянство, уж казалось бы. Да и русская классика, которой мы восхищаемся, она вскормлена молоком деревенских кормилиц. Это считалось в порядке вещей. И все же. Не знаю, может, я так щепетильна, но есть в этом что-то противоестественное. – Она не утверждала, она скорей обращала к Игорю свой вопрос. – А в то же время, что для наших прабабушек показалось бы дикостью, в двадцать первом веке, вполне возможно, будет решаться само собой.
– Не вникай, погибнешь! – бросал он как бы на бегу. Каждый удобный момент он использовал для пробежки, тренировал мышцы ног и даже по коридору квартиры иной раз пускался трусцой.
Игорь был математик, ему прочили будущее, мир в его представлении был устроен по законам незыблемым и точным, которые пока еще далеко не разгаданы, а все людские страсти, и бури политические, и войны называл: рябь на воде. Он как-то попытался навести порядок в красиво причесанной Елениной голове, но она воскликнула: «А где же нравственные начала?», и он мысленно махнул рукой.
– При любых нравственных началах дважды два – четыре, а не пять. И галактики разбегаются со страшной силой не оттого, что не сошлись характерами.
И решено было позвонить этой женщине просто так, риска никакого, пусть придет, они посмотрят на нее, поговорят. Тем более что, наверняка, пока они раздумывали, кто-то уже абонировал ее, в наше время все делается быстро, кто не успел, тот опоздал.
Однако женщина пришла. В передней вынула из кошелки домашние тапочки, надела, нога у нее была маленькая и широкая, Елена это заметила. Как-то так получилось, что стул ей поставили посреди комнаты, на свету, а сами они поместились в углу дивана. Она села, положила смуглые полные руки на полные колени, ждала разговора спокойно. В пестреньком платье, плотная, скорей даже полная, она, когда сидела, казалась выше ростом.
Из своего угла Они смотрели на женщину, в которой, возможно, будет расти и развиваться их ребенок. Странное все-таки это чувство. Но впечатление опрятности, чистоты, впечатление чего-то круглого, завершенного, это первое впечатление было благоприятным. Круглолицая, скуластая, лоб выпуклый, волосы, причесанные гладко, стянуты в узел на затылке. Елена живо представила, как, если этот узел распустить и вся эта тяжесть упадет, волной накрыв спину, пожалуй, она до сиденья достанет. Один Бог знал, сколько усилий ей стоила ее прическа, чтобы она могла сказать: «У меня волосы пышные». Никогда при Игоре она не мыла голову, чтобы он не увидел, какой сразу маленькой, голой и жалкой становится ее голова.
– Вы уже проделывали это? – спросила Елена утвердительно.
– Нет, – сказала женщина.
– А как же… – Елена несколько затруднялась в словах, сам предмет разговора был слишком необычен, без Игоря ей было бы проще: женщина с женщиной. – Почему вы избрали именно этот способ?
– Детей надо кормить.
– Но существует много других возможностей. Согласитесь, такой способ у нас пока несколько необычен.
– Чем могу. – Женщина смотрела без всякого выражения, тупо.
Образовалась довольно долгая пауза.
– И муж согласен?
– Был бы муж, разве б согласился?
– Значит, вы не замужем? Разошлись? Я спрашиваю, как вы понимаете, не из любопытства.
Женщина ответила не сразу:
– Мы бы не разошлись.
До этих пор она говорила бесцветно, а тут впервые голос ее зазвучал:
– Убился он. С лесов упал. С двенадцатого этажа. Вот скоро год, как…
Елена испугалась, что сейчас будут слезы, занервничала, но женщина говорила спокойно, как не о своем:
– С вечера пообещал детям, поедем, мол, за черникой. Они, еще темно было, шептаться стали. Тут, как на грех, прораб звонит. Мы уж собрались, минут бы пятнадцать еще, и не застал бы нас. А он – безотказный. Надо, Вася…
И всю жизнь вот так: надо, Вася. Ну ладно, другой раз съездим…
Позже, когда она ушла, Елена сказала:
– Ты заметил, как она спокойно обо всем говорила? Я бы… Представить себя на ее месте… Нет, это представить невозможно!
– Чем проще организован человек, тем устойчивей нервная система. В данном случае это как раз хорошо. Между прочим, – толчком среднего пальца в переносицу Игорь поправил большие очки на носу, – это, кстати говоря, установлено: в лагерях выживаемость у таких была выше.
Первый разговор, в принципе, был пристрелочный. Договорились о главном: во что все это должно обойтись. Но не знали еще, решатся ли.
– Вы, конечно, понимаете, – сказала Елена,- нужно будет пройти подробное медицинское обследование.
– Понимаю.
Они вышли проводить ее. Спрятав тапочки в кошелку, нагнувшись, женщина завязывала шнурок полуботинка, и Елена увидела темную полосу у нее между лопатками, платье там пропотело, и, удивленная, указала глазами Игорю: смотри, мол, спокойная-спокойная, а вот чего стоил ей этот разговор. И случайно перехватила его взгляд: он тоже стоял сзади и смотрел на эту нагнувшуюся женщину.
И женщина почувствовала на себе его взгляд, заторопилась. Когда она ушла, Елена открыла в комнате окно настежь:
– Не думаю, что мы на это решимся. При всех обстоятельствах она хотела, чтобы решался он.
– Ну почему?
Но и голос его сейчас показался ей шкодливым.
– Относись проще, – говорил он. – Женщина здоровая, что и требуется, хорошая питательная среда. Ты правильно говорила, кормилицы…
– Мерзавец!
Однако начатое дело уже продвигалось своим ходом. Нашелся врач, который некоторое время работал в американской клинике, ему, помимо всего прочего, интересен был сам эксперимент, проделываемый на нашей почве. Юрист составил документы, не имевшие пока что аналога в его практике. В один из дней Елена побывала в квартире этой женщины. Обычная хрущевская пятиэтажка, две смежные комнаты, крохотная кухонька, балкон, выходящий в тополь, как в сад, все небогато, чисто, не исключено, что к ее приходу специально наводили чистоту. Но дети, погодки пяти и шести лет, выглядели ухоженными, здоровыми. И повсюду свисали кольца, канаты, какие-то еще снаряды, шведская стенка вдоль всей стены – последняя отцовская забота. Мальчик сразу же продел ноги в кольца, раскачался вниз головой. Елена потрепала его по волосам, когда он слез, мило улыбнувшись, достала из сумочки два мандарина. Девочка царапнула ногтями кожуру, но мальчик, старший, что-то шепнул ей, и они положили мандарины на стол. Там же лежало вязанье; ожидая ее, женщина, по-видимому, вязала на спицах, вязание успокаивает.
