Шулина в поселке не любили. Во-первых, какой-никакой, а начальник, а во-вторых, торчал у него в голове один пунктик (некоторые и прямо говорили — дурь), который усложнял людям жизнь. Ну, пусть прямо так уж не усложнял, но и не облегчал, хотя условия для этого облегчения вроде бы были, — вот, в каких-то трех километрах от поселка. Но Шулин мешал, и его не любили…
Поселок назывался не слишком благозвучно — Временный.
Основали его в начале тридцатых годов действительно как временный пункт на пути этапов, которые тогда гнали и гнали на Север. Сначала на берегу реки Изьвы построили барак и пристань, казарму для конвоя, потом контору, столовую, лавку… К пристани причаливал пароходик, в него загружали сначала раскулаченных, потом врагов народа и уголовников, спецпереселенцев, власовцев и пособников и везли за полярный круг на угольные шахты, флюоритовые, титановые рудники…
Поначалу постоянного населения во Временном не было, но постепенно понадобились кочегары, сторожа, повара, могильщики, врачи… То одного, то другого зэка-доходягу оставляли здесь умирать, а если кто выживал, оформляли на местные работы; появились и женщины, а там и ребятишки стали рождаться.
В конце сороковых организовали во Временном леспромхоз, оленеводческое хозяйство, возвели цеха рыбообрабатывающего заводика; пристань превратилась в порт, и вдоль берега протянулись ряды складов из шпал. Стала ощущаться нужда в рабочих руках, и потянулись сюда вольнонаемные. После амнистии в пятьдесят третьем из катящегося с Севера потока осело человек с полста освобожденных. Население вскоре перевалило за тысячу. Во время хрущевских перекроек появился Временский район.
Рос поселок, росли мелкие предприятия, появлялись новые должности, и людей требовалось все больше и больше.
Рубили тайгу, искали нефть, газ, руды, ловили красную рыбу, выделывали оленьи шкуры…
Правда, большим неудобством было то, что не удавалось проложить во Временный и через него дальше круглогодичную автомобильную трассу. Связать поселок и стоящие севернее деревни с железной дорогой. Трасса была, но зимняя — через болота. Летом же единственным средством связаться с внешним миром оставалась река. Пароходики и катера ходили вверх-вниз по Изьве, доставляли почту, провизию, галантерею, привозили и забирали пассажиров.
Хуже всего было в середине весны и в конце осени, когда по реке шел лед, а болота еще не замерзали. И месяца три в год Временный оставался островком, оторванным от остального мира.
Правда, в семидесятые и эту проблему решили — неподалеку от поселка построили аэропорт. Небольшой — одноэтажное кирпичное здание с кассой и стойкой регистрации, залом ожидания на пятьдесят человек, буфетом, кабинетами сотрудников. Залили полосу для самолетов местных линий, поставили ремонтную мастерскую, завезли оборудование.
И после открытия рейсов Временный совсем уж приобрел цивилизованный вид. Казалось, будет он теперь жить и жить, расширяться и развиваться. Да так оно и
было — расширялся и развивался. Открыты были ветеринарное училище, курсы медсестер, оленеводческий и речной техникумы, оснащена судоремонтная база.
В конце восьмидесятых население к четырем тысячам подступало. Говорят, рассматривался вопрос о присвоении Временному статуса города. Правда, главным препятствием стало название, и пока где-то наверху ломали голову, как его позвучнее переименовать, начались девяностые.
Алексей Сергеевич Шулин приехал во Временный в восемьдесят первом, когда аэропорт стал для местных уже привычным, необходимым — одним из составляющих их жизни. Рейсы совершались ежедневно (никто уже и не помнил о том, что первоначально аэропорт создавался как вынужденное замещение автомобильному и водному транспорту), за сорок минут — полтора часа можно было оказаться в Печоре, Ухте, Воркуте, Сыктывкаре… Приехал Шулин сюда по распределению, окончив Егорьевское училище, где получил профессию техника по хранению и транспортировке горюче-смазочных материалов. До Временного год с небольшим отработал в Печоре — набирался опыта.
Конечно, в детстве и юности мечтал стать летчиком. Вырос в деревне Малый Ключ на востоке Башкирии. Вроде бы до Уфы сотня километров, но настоящая
глушь — леса, бездорожье. И пролетающие над деревней самолеты казались воплощенным чудом. Все жители задирали головы и смотрели, следили за этими железными птицами.
Лет с десяти Алексей знал, что станет летчиком и так же будет летать над лесами, деревушками, мечтал, что на его самолет так же будут завороженно смотреть пацаны.
Поступал в Оренбургское высшее летное, но не прошел медкомиссию, и больше по совету училищных стариков (механиков, техников, сторожей), чем по желанию, поступил на техника. “Все равно при самолетах”, — успокаивал себя словами таких же, только на сорок лет старше, неполучившихся пилотов.
Учился без особого рвения, равнодушно выслушал после получения диплома, что направляют его в неведомый Печорский авиационный отряд. Посмотрел на
карте — кружок почти по центру Коми АССР, вокруг синие штришки, обозначающие болота. Рядом синяя извилистая полоска — река…
Год в Печоре оказался лишь стажировкой, акклиматизацией, своего рода курсом молодого бойца. Потом их, недавних выпускников, выстроили на площади возле бюста Ленина, и в торжественной обстановке командир отряда зачитал: “Иванов — аэропорт "Кипиево", Кузнецов — аэропорт "Усть-Цильма", Шулин — аэропорт "Временный"…”
Во “Временном” работало тогда больше ста человек. Алексей оказался почти без дела. Точнее, на подхвате, на побегушках. Что-нибудь принести, помочь, убрать, переставить. Да, людей много, работы — не очень. Как-то все было отлажено, отстроено, и казалось, что так и будет течь жизнь. Постепенно старшие уйдут на пенсию, их заменят молодые, которым к тому времени стукнет лет по сорок. А следующие, прибывшие по распределению, будут ждать, набираясь опыта, своего часа заняться серьезным делом.
Вся страна так жила — и шоферы, и комбайнеры со сталеварами, и начальство вплоть до членов Политбюро. Неспешная, постепенная смена поколений…
В восемьдесят втором Шулину выделили квартиру в двухквартирном доме. В восемьдесят третьем он женился на местной девушке Марии, еще через год родилась дочь, через два — сын.
Зарплата была неплохая, да и тратить ее было особенно не на что. Продукты в основном свои, хрустали вроде как не нужны, двух ковров хватило, чтоб украсить стены, очередь на машину длиннющая… Копили, и летом (не каждое лето, понятно, но часто) летали на родину Алексея, на море — в Анапу. В Ленинграде побывали однажды, и за три дня обошли основные музеи, после — в Таллине у училищного друга Шулина.
Да, обыкновенная жизнь обыкновенных, как тогда говорили, советских людей. Без роскоши, но и без ощущения припертости к стене. Нормально жили, неплохо…
В восемьдесят шестом Шулин стал начальником склада ГСМ, в восемьдесят восьмом — старшим техником.
Жена Маша после декретов тоже устроилась в аэропорт — кассиршей. Одной из семи. Работали тогда в две смены. Рейсов было много, на все направления летали Ан-24, Як-40, Л-410, Ан-28. Ан-2 забирался в любой глухой угол…
Сейчас, спустя двадцать с лишним лет, то время вспоминалось Алексею Сергеевичу светлым, счастливым. Но было там много того, что мешало, раздражало, давило. И потому перестройку встретили не то чтобы с восторгом, но уж точно с надеждой, что благодаря ей станет лучше. Закончатся перебои с топливом, заменят старое оборудование, здание аэропорта расширят, а то и новое отгрохают; перестанут с далекого верху слать дурацкие приказы и распоряжения, невыполнимые из-за местных природных условий… Да, много при так называемом застое было глупости, вечно всего не хватало, требовали выполнять план перевозок, не слушая, что, к примеру, летом люди летают активно, а зимой мало, и поэтому летом можно пускать дополнительные рейсы, зимой же слегка сократить… Предшественникам Шулина — начальнику склада горюче-смазочных материалов, старшему технику, директору аэропорта — приходилось чуть ли не каждый месяц мотаться в Печору, просить, требовать, изыскивать то одно, то другое… Даже специальные люди тогда были, умеющие доставать, — снабженцы…
А потом — бахнуло. Лопнуло и разлетелось то, что казалось надежным, на века, несмотря на все проблемы и перебои… Да нет, не прямо так взяло и бахнуло, если хорошенько все прокрутить в памяти. Постепенно лопалось, почти незаметно, и в этом-то вся беда. Никто и представить не мог, что мелкие лопанья в итоге развалят казавшееся нерушимым.
В девяностом году рейс Временный — Печора сделали не ежедневным, а пятидневным. Рейс Временный — Сыктывкар из пятидневного превратился в трехдневный. Стали сокращаться и остальные. Дескать, нерентабельно гонять полупустые самолеты… В девяносто втором работу аэропорта перевели на одну смену, и сократили персонал до семидесяти человек. Зал ожидания теперь на ночь запирали.
