Хаджарбиби Сиддикова - Танцовщица из Хивы, или История простодушной

Расскажу вам о себе, чтобы немножко душу облегчить. Думаю, что вы обязательно прочтете мою проклятую историю. Надеюсь на это.

Я сама с Востока, да. Родилась в Узбекистане, недалеко от Хивы, в одном очень религиозном местечке со своими беспощадными, суровыми законами, обычаями, дурными и чудными взглядами на жизнь.

Есть легенда, откуда произошло название Хива. Один старый человек долго бродил по пустыне в поисках воды, очень хотел пить. И нашел наконец колодец. Напившись воды, он воскликнул: «Хей вах!» От удовольствия. Потом вокруг колодца вырос город, который называли Хивак, а потом стали говорить просто Хива. А раньше, почти две тысячи лет назад, здесь было древнее государство Хорезм.

Когда-то, до Октябрьской революции, у нас было ханство, а в России были цари и императоры. Вы, конечно, об этом знаете. Так вот, у хивинского хана было много рабов из разных стран. Они все тяжело трудились у него. Одним из таких рабов был отец моей мамы, которого привезли еще ребенком из Ирана.

Что хотелось бы добавить про Хиву: у нашего вождя бывшего, Ленина, был один-единственный орден, который ему дали мои земляки, хивинцы. Больше у Ленина никаких орденов и медалей не было.

Да, родилась я в маленьком кишлаке, из которого даже минареты Хивы можно было увидеть. Но ужас в том, что люди там, как я уже сказала, страшно религиозные были, сурово соблюдали законы, кругом наговор и сплетня!

У маминого отца была кличка Курбан-кул, что в переводе означает «раб Курбан». Он служил хану до самой революции. Ухаживал за верблюдами, кормил их. Пастухом был. Когда в 1917 году Октябрьская революция случилась, Красная армия освободила рабов. Но дед не смог уехать к себе на родину, в Иран, а остался в кишлаке и женился на узбечке, на моей бабушке. У них родилась девочка — моя мама и ее семь братьев и сестер. Мама выросла и, когда ей исполнилось восемнадцать лет, вышла замуж за моего папу. Но об этом позже будет рассказ.

Вам, наверно, интересно узнать, почему меня так зовут — Бибиш. Полное мое имя Хаджарбиби. Хаджар от слова «хадж» — паломничество. Каждый благочестивый мусульманин, если он в состоянии, должен хотя бы раз совершить в Мекку или Медину паломничество.

Дедушку моего отца звали Исхак Охун, он учился в медресе, был в кишлаке имамом. А отец Охуна был секретарем у хивинского хана.

Охун пешком ходил в Мекку, чтобы совершить хадж. А когда вернулся, самым праведным человеком считался в кишлаке. И сказал он моему отцу, который тогда был совсем маленьким мальчиком:

— Внук мой, когда ты женишься и родится у тебя девочка, назови ее в честь моего паломничества, и пусть она будет такая же святая, как хадж.

Вот так и родилась — Хаджар! А Биби — госпожа, женщина. Так что полностью получилось Хаджарбиби. Но чаще меня в детстве Хаджар звали. А когда меня в первый раз моя будущая свекровь увидела, то сказала: «Какое длинное имя — Хаджарбиби, пока скажешь — сто лет пройдет. Давай, ты будешь просто Бибиш!» Так осталась я Бибиш для всех.

Моя мама родила девять детей. В 1978 году в течение одного года двое моих братьев и сестра умерли от разных болезней. И мы в семье шестеро остались. А тем, которые умерли, — одному было двенадцать лет, девочке два года, и младшему братишке всего лишь семь дней. Мне так жалко их.

Жили мы очень бедно. Отец был учителем в местной сельской школе. Мама нигде не работала. Только в сезон собирала хлопок в колхозе.

Мама была очень красивая, косы были длинные, до пяток, густые и черные. Я помню ее лицо, гладкое, с блестящей кожей. Все соседи и знакомые спрашивали у нее, в чем секрет. Еще помню, отец нас в город забирал на велосипеде (у отца только и был что велосипед, из частей разных велосипедов собранный). Отец нам всегда на базаре покупал яблоки подгнившие и дыни. Сейчас я его понимаю, почему он так делал, — денег вечно не хватало, чтобы нас прокормить.

Мы жили в таком местечке, где ветку в землю воткнешь, она и расцветает, и плоды дает. Но вот в чем дело — мой отец, кроме школы, где учил детей русскому и арабскому языкам, занят был только книгами. Кроме книг, его ничего не интересовало. И до сих пор так. Сейчас он не только в очках, но еще и с лупой читает. Все свободное время он читает. Поэтому в нашем саду, кроме камышей и травы, ничего не росло и не растет.

Сейчас я переехала в Россию. Здесь себя чувствую свободной и вольной, хотя и в России свои трудности. Ну, что делать… Можно терпеть и можно жить. У меня уже есть много хороших друзей и знакомых. Все они ко мне по-доброму относятся. Морально поддерживаем друг друга. Врагов нет: я ни с кем не ругаюсь — не умею ругаться. А зачем ругаться? Себе и другим портить настроение. Жизнь и без ссор короткая.

Так что живу хорошо, хотя без своего жилья. Ну, ничего страшного. Постепенно все образуется. Надеюсь на это!

Сейчас буду рассказывать о самом тяжелом, что в моей жизни случилось. (Хотя оказалось, что еще страшнее вещь в моей жизни потом произошла!)

Уже почти тридцать лет минуло с того дня, и все годы я это воспоминание при себе держала. Никогда ни с кем не поделилась, боялась кому-нибудь рассказать об этом.

Вот моя проклятая история, история, которую никому, даже своему врагу, не пожелаю. Пусть все будут счастливыми!

Как-то летом (мне было тогда восемь лет) я спросила у мамы, можно ли мне пойти к бабушке (маминой маме) и побыть у нее несколько дней. Мама разрешила. И я пошла. Бабушка жила от нас километра за три. Мы всегда ходили к ней пешком: или я одна, или с братом, иногда ходили вместе с родителями.

Вот вышла я на дорогу. И иду. Лето, жарко. Если вы в наших краях бывали, то знаете, что такое наша жара. Иногда температура поднимается до 40–45 градусов.

У меня, как у мамы, густые и длинные косы до пят росли. Сама была пухленькая.

В кишлаке все завидовали, что у меня длинные косы! Мама всегда ухаживала за моими волосами: мыла кефирной сывороткой, расчесывала.

И вот иду. На дороге люди редко встречались. Пройдет один-другой с ишаком, и все. Оглянулась я назад, вижу — издалека едет огромная машина, наверное «газик». Машина остановилась. Выскочил мужчина и — хоп! — меня схватил и сразу в кабину бросил. А там, в кабине, еще двое мужчин сидели. Я начала плакать. Тогда один из них закричал:

— Заткнись, а то сейчас получишь!

Я испугалась и рыдала тихо, без звука. Сердце у меня так сильно билось! Машина ехала с большой скоростью. Один из мужчин обнимал меня все время, к себе прижимал и говорил:

— Надо же, она еще молоком пахнет. Нам повезло — свежая, дар небес!

Долго ехали и заехали далеко в пустыню. Кругом я видела только пустыню. Уже была вторая половина дня. Шофер остановил машину очень далеко от трассы. И там, где машина остановилась, рос редкий колючий кустарник.

Они оставили меня возле машины и отошли в сторону. Долго спорили друг с другом о чем-то. Кричали, ругались. Я ничего не понимала из того, что они говорили. Потом они сидели и что-то курили. Потом начали смеяться, как сумасшедшие.

Я от испуга не знала, что делать. И решила бежать куда глаза глядят. Сама не знала, куда я бегу, ничего не соображала. Они бросились за мной, поймали и начали избивать. Один начал душить меня моими косами и кричать:

— Куда ты бежишь! Трясешься! От холода, что ли? Иди ко мне! Можешь кричать, здесь тебя никто не услышит!

Они избили меня, а потом один держал своей рукой мои руки, а волосы мои обмотал на свободную руку и тянул к себе, чтобы я не могла вырваться. Другой начал срывать с меня платье и штаны наши национальные, балаклы-иштан которые называются. Я стала громко плакать — очень больно было, когда он за мои волосы, обмотанные на руку, к себе тянул. Ужасно было больно!

Один говорит:

— Смотрите, у нее даже сисек нету!

Другой:

— Ну давай, не тяни, время уходит.

— А если не выдержит?

— Тогда дай я сам. Не бойся, если не выдержит — в пустыне места много, подожжем и закопаем. Давай, если не хочешь, отойди в сторону!

Тогда один из них со всей силы навалился на меня, и я потеряла сознание. Что со мной сделали — это только одному Богу известно. Так издевались надо мной, что слов нет описать все это. Беспощадно изнасиловали меня.

Оттого что я не двигалась к не реагировала, они, наверное, думали, что я уже мертвая. Испугались, видно, и закопали меня в песок. Потом уехали.

Не знаю, почему не сожгли меня, как собирались. Может, у них спички кончились. Может, растерялись и решили, что закопают — и достаточно. Трудно сказать, о чем они думали после моей «смерти». Они поспешили и не слишком глубоко закопали меня в песок. Слава Богу! А сколько времени прошло, пока лежала, похороненная в песке, не помню.