Сара Аллен - Садовые чары

Ознакомительная версия.

Спасибо папе за полученную по наследству упорную страсть к писательству и за истории о его дедушке, благодаря которым на свет появился Лестер. Безграничная благодарность чудесной Андреа Кирилло и поразительной Келли Хармс. Большое спасибо Шоне Саммерс, Ните Тоблиб, Каролин Мэйс и Пегги Горджин. Огромное спасибо хитрым Дуэттерам и Дафне Эткисон, которые подвигли меня сначала написать, а потом и довести до ума эту книгу. Благодарю также Мишель Питтман (целых два раза!) и Хайди Хенсли, которым нужно поставить памятник за их долготерпение и верную дружбу. Отдельное спасибо мисс Снарк. И низкий поклон Дону Хьюзу, парикмахеру от бога, который помог мне достоверно описать будни салона красоты.

Всякий раз, когда после новолуния впервые выходил молодой месяц, Клер неизменно снилось детство. Она старалась не спать в эти ночи, когда на небе мерцали звезды, а тонкий серпик луны улыбался в вышине той дразнящей улыбкой, какой лучились красотки со старых рекламных плакатов, призывающих покупать сигареты и лимонад. Летом в такие ночи Клер отправлялась в сад пропалывать и подстригать клумбы с ночными цветами: луноцветом, дурманом, ночным жасмином и душистым табаком. Они не были частью наследия Уэверли, состоявшего из съедобных растений, но Клер разводила их, чтобы было чем заняться бессонными ночами, когда она бывала так взвинчена, что от досады у нее начинал тлеть подол ночной сорочки, а с кончиков пальцев срывались язычки пламени.

Снилось ей всегда одно и то же. Бесконечные змеящиеся дороги. Ночевки в машинах, когда мать отправлялась на очередное свидание в какой-нибудь бар или сомнительную забегаловку. Стояние на стреме, пока мать украдкой запихивала в сумочку шампунь, дезодорант или помаду, а иногда и шоколадный батончик для маленькой Клер в одной из бесчисленных придорожных лавчонок Среднего Запада. Потом, уже перед самым пробуждением, непременно появлялась ее сестра Сидни, окруженная сияющим ореолом. Лорелея подхватывала Сидни на руки и скрывалась за дверью фамильного дома Уэверли в Бэскоме, а Клер не оставалась в одиночестве лишь потому, что мертвой хваткой вцеплялась в материнскую ногу и не выпускала ее.

В то утро, проснувшись в саду за домом, Клер ощутила во рту привкус раскаяния. Нахмурившись, она сплюнула. Ей было стыдно за то, как она в детстве обращалась с сестрой. Просто все шесть лет ее жизни до появления Сидни были наполнены постоянным страхом, что они попадутся, что их обидят, что у них не будет еды, бензина или теплых вещей на зиму. Мать всегда ухитрялась как-то выкрутиться, но это каждый раз происходило в самую последнюю минуту. В конечном итоге они ни разу не попались, Клер никто и пальцем не тронул, а когда листва на деревьях вспыхивала яркими красками, предвещая скорые холода, мать словно по волшебству добывала где-то голубые варежки с белыми снежинками, розовые теплые штанишки, которые полагалось поддевать под джинсы, и шапку с большим мохнатым помпоном. Для Клер эта кочевая жизнь была достаточно хороша, но Лорелея, очевидно, сочла, что Сидни заслуживает большей стабильности. Этого Клер, в душе маленькая испуганная девочка, простить сестре так и не смогла.

Она подобрала секатор и лопатку, неловко поднялась и в предрассветной мгле двинулась к сараю, потом вдруг остановилась и обвела взглядом сад. Вокруг было тихо и сыро; своенравная яблоня за домом еле заметно подрагивала, как будто ей что-то снилось. Этот сад возделывали многие поколения Уэверли. Эта земля олицетворяла собой их прошлое, но также и их будущее. Что-то назревало — что-то такое, о чем сад пока еще не готов был поведать Клер. Следовало держать ухо востро.

Она дошла до сарая, тщательно обтерла старые инструменты от росы и развесила их на стене. Потом закрыла и заперла на замок массивную садовую калитку и через дорожку двинулась к величественному дому в стиле королевы Анны, который она унаследовала от бабки.

Клер вошла в дом через черный ход, по пути заглянув на веранду, где она сушила и сортировала цветы и травы. На нее немедленно пахнуло лавандой и мятой, словно она очутилась в чьем-то чужом воспоминании о Рождестве. Клер через голову стянула перепачканную землей белую ночную сорочку, скомкала ее и, обнаженная, вошла в дом. День обещал выдаться напряженным. Вечером ей предстояло обслуживать банкет, а поскольку был последний вторник мая, нужно еще отвезти партию мятного желе с лепестками роз и сирени и настоянного на жерухе и шнитт-луке уксуса на рынок и в деликатесную бакалейную лавку на площади, где после уроков вечно толклись ученики из Орионовского колледжа.

Клер закалывала волосы гребнями, когда в дверь постучали. Она как была, в белом сарафане в горошек и босиком, спустилась вниз и улыбнулась при виде стоявшей на пороге пожилой дамы.

Эванель Франклин было семьдесят девять лет, а выглядела она на все сто двадцать, однако это не мешало ей пять дней в неделю совершать прогулку в милю длиной по стадиону Орионовского колледжа. Эванель приходилась Клер дальней родственницей, не то двоюродной, не то троюродной теткой; кроме них с Клер, в Бэскоме Уэверли больше не осталось. Клер была очень к ней привязана. Старая дама осталась единственным близким ей человеком с тех пор, как Сидни, едва той исполнилось восемнадцать, уехала из города, и в том же году умерла их бабка.

Когда Клер была девочкой, Эванель частенько заглядывала к ним, чтобы дать ей то лейкопластырь за несколько часов до того, как Клер разбивала коленку, то немного четвертаков, когда ничто еще не предвещало появления на их улице фургона с мороженым. А однажды она принесла Клер карманный фонарик за две недели до того, как в дерево на их улице ударила молния и вся округа целую ночь просидела без электричества. Когда Эванель приносила какую-то вещь, она рано или поздно оказывалась совершенно необходимой, хотя кошачьей подстилке, которую пожилая дама вручила Клер пять лет назад, пока что еще только предстояло найти применение. Местные жители в большинстве своем беззлобно посмеивались над чудаковатой старушенцией, да и сама Эванель не воспринимала себя слишком серьезно, но Клер знала, что за странными подарками пожилой дамы всегда что-то кроется.

— Нет, с твоими темными волосами и в этом сарафане а-ля Софи Лорен ты ну просто вылитая итальянка, хоть сейчас на бутылку с оливковым маслом, — сказала Эванель вместо приветствия.

На ней был спортивный костюм из зеленого велюра, а на плече висела объемистая сумка, битком набитая четвертаками, марками, таймерами и кусками мыла — всем тем, чем ей могло прийти в голову кого-то снабдить.

— Я как раз собиралась варить кофе, — сказала Клер, отступая от двери. — Проходи.

— Не откажусь. — Эванель следом за Клер двинулась на кухню и уселась за кухонный стол, а Клер поставила варить кофе. — Знаешь, что я ненавижу?

Клер обернулась к ней; по кухне пополз аромат свежезаваренного кофе.

— И что же?

— Я ненавижу лето.

Клер рассмеялась. Ей было хорошо в обществе Эванель, и она уже который год пыталась уговорить пожилую даму переселиться в дом Уэверли, чтобы заботиться о ней и чтобы дом не казался таким пустынным и огромным.

— С чего это вдруг? Лето — это же так здорово. Свежий воздух, открытые окна, можно рвать помидоры прямо с грядки и есть их, пока они еще теплые от солнца.

— Я ненавижу лето, потому что на каникулы большинство студентов разъезжаются по домам, бегунов почти не остается и я не могу любоваться крепкими мужскими задницами, когда выхожу пройтись по стадиону.

— Фу, какая ты испорченная, Эванель.

— А что я такого сказала?

— Держи.

Клер поставила на стол перед пожилой дамой чашку кофе. Эванель подозрительно понюхала напиток.

— Ты ничего в него не клала?

— Ты же знаешь, что нет.

— Все Уэверли с твоей стороны вечно так и норовят напихать чего-нибудь куда ни попадя. То лаврового листа в хлеб, то корицы в кофе. А я люблю, чтобы просто и без затей. Да, кстати, я кое-что тебе принесла.

Старая дама порылась у себя в сумке и вытащила желтую пластмассовую зажигалку.

— Спасибо, Эванель. — Клер взяла подарок и сунула его в карман. — Уверена, она мне пригодится.

— А может, и нет. Я просто поняла, что должна отдать ее тебе.

Эванель, которая была редкостной сластеной, сделала глоток кофе и покосилась на покрытое крышкой блюдо для торта, стоявшее на разделочном столе из нержавеющей стали.

— Что там у тебя такое вкусненькое?

— Белый торт. Я добавила в тесто лепестки фиалок, а несколько цветков засахарила и пустила на украшение. Это для банкета, который я обслуживаю сегодня вечером. — Клер протянула Эванель пластиковый контейнер. — А этот торт я сделала специально для тебя. Там нет ничего необычного, честное слово.

Ознакомительная версия.