Стояло раннее лето, день подходил к концу. В полдень было тепло, но теперь солнце село, и вечерняя прохлада уже давала себя знать. Карл Фиттер вышел из мужского общежития и спустился по парадной лестнице, неся в руках тяжелый чемодан и небольшой, перевязанный коричневой бечевкой пакет.
На нижних ступеньках он остановился – лестница была деревянная, шершавая, когда-то серая, но теперь облупившаяся и вылинявшая от времени. В последний раз ее красили, когда Карл еще не начал работать в Компании. Он оглянулся и посмотрел наверх. Входная дверь медленно закрывалась. На его глазах она захлопнулась, со стуком ударившись об косяк. Он поставил чемодан на землю и проверил карман с бумажником – надежно ли тот застегнут, не вывалятся ли случайно деньги.
– Больше по этим ступенькам я уже не сойду, – произнес он вполголоса. – Это был последний раз. Хорошо, что я снова увижу Соединенные Штаты, давно я там не был.
Жалюзи на окнах были опущены. Шторы исчезли. Лежат, наверное, в одном из ящиков. Он уходил не последним: кто-то должен будет запереть все замки. Но этим займутся рабочие, которые заколотят досками окна и двери, чтобы сохранить здание до прихода новых владельцев.
– Ну и жалкий же у него вид. Впрочем, этот дом и раньше не внушал оптимизма.
Он взял свой чемодан и зашагал дальше. Облака скрыли заходящее солнце, на виду остались только его последние лучи. В воздухе, как обычно в вечернее время, было полно всякой мелочи, целый слой каких-то крошечных частиц точно оживает с наступлением ночи. Карл дошел до дороги и остановился.
Прямо перед ним в окружении мужчин и женщин стояли два автомобиля Компании. Рядом с ними горой лежали коробки и чемоданы, которые распихивал по багажникам кто-то из рабочих. Карл разглядел Эда Форестера с листком бумаги в руках. И шагнул к нему.
Форестер поднял голову.
– Карл! Что случилось? Твоего имени здесь нет.
– Как? – Карл заглянул в листок через его плечо. Но ничего не увидел из-за сумерек.
– Это список тех, кто едет со мной. Но твоего имени я здесь не нахожу. А ты? Люди обычно сразу видят свою фамилию.
– Я не вижу.
– Что тебе сказали в офисе?
Карл растерянно обвел глазами людей, стоявших вокруг, и тех, кто уже сидел внутри.
– Я спрашиваю, что тебе в офисе сказали?
Карл медленно покачал головой. Он поставил багаж на землю, взял список и подошел с ним к зажженным фарам одного из автомобилей. Молча прочел его сверху до низу. Его имени там действительно не оказалось. Он перевернул листок, но на обратной стороне не было ничего, кроме штампа с названием и адресом Компании. Он вернул список.
– Это последняя группа? – спросил он.
– Да, остается только грузовик с рабочими. Он уйдет завтра или послезавтра. – Форестер помолчал. – Конечно, может быть, что…
– Что может быть?
Форестер задумчиво почесал нос.
– Карл, может быть, ты один из тех, кто должен остаться до их прихода. Сходи в офис, поищи там большой транспортный график.
– Но я думал, что тех, кто должен остаться, уже уведомили…
– Ну, конечно. – Форестер дернул плечом. – А то ты Компанию не знаешь?
– Но я не хочу оставаться! Я уже написал домой. Собрал вещи. Я полностью готов ехать.
– Это всего на неделю или около того. Сходи в офис, посмотри. А я задержу отправку. Если ты едешь с нами, то беги сюда со всех ног. Если нет, просто помаши с крыльца.
Карл снова взялся за свой багаж.
– Ничего не понимаю. Я уже и вещи сложил. Тут наверняка какая-то ошибка.
– Шесть часов, мистер Форестер, – раздался голос рабочего. – Мы готовы.
– Хорошо. – Форестер поглядел на часы.
– Что, уже садиться? – спросила какая-то из женщин.
– Садитесь. По ту сторону гор нас будет ждать основная группа. Так что отправляться нужно вовремя.
– До свидания, Форестер. – Карл протянул ему руку. – Я сбегаю в офис, узнаю, что тут за история такая.
– Мы не поедем, пока ты не вернешься или не помашешь. Удачи.
Карл торопливо пошел по гравийной дорожке в сумерки, к зданию офиса.
Форестер видел, как он поднялся по лестнице и скрылся за дверью. Через несколько минут он начал терять терпение. Машины были заполнены до отказа, людям было неудобно, они ерзали.
– Заводите моторы, – сказал он первому шоферу. – Через пару секунд снимаемся.
Сам залез во вторую машину и скользнул на место водителя. Повернулся к тем, кто сидел сзади.
– Никто не видел, махал кто-нибудь с крыльца или нет? – Все покачали головами. – Черт его побери. Шевелился бы, что ли. Не сидеть же нам тут вечно.
– Подождите! – крикнула одна из женщин. – Вон кто-то на крыльце. Плохо видно.
Форестер напряг глаза. Идет Карл? Или машет?
– Он машет. – Форестер откинулся на спинку сиденья, устраиваясь за баранкой.
Двигатель второй машины взревел, она поравнялась с ними. Сверкая огнями фар, она неслась по дороге. Форестер прищурился и нажал на газ.
– Бедный парень, – пробормотал он. Машина под ним ожила. – Длинная ему предстоит неделя.
Он догнал первый автомобиль.
Стоя на крыльце офиса, Карл наблюдал, как два автомобиля медленно оставили позади здания Компании и выехали через железные ворота на главное шоссе. Было очень тихо, только стук молотков, которыми рабочие забивали окна и двери, раздавался где-то вдали.
– Мне-то безразлично, – сказала Барбара Малер. – Я мелкая сошка в Компании. Могу и посидеть здесь неделю.
– Может, и больше. Возможно, две. Мы же не знаем, когда они появятся.
– Две так две. Хоть три. Я здесь уже два года. Не помню даже, какие они, Соединенные Штаты.
Верн не знал, серьезно она говорит или насмехается. Девушка стояла у окна, глядя на машины за ним. В сгущающемся вечернем тумане оборудование напоминало колонны и опоры какого-то древнего здания, разрушенного внезапной катастрофой, которая оставила от него лишь эти массивные, но бесполезные основания. Они были повсюду, одни высокие, другие пониже. Бессмысленные, слепые обрубки, с которых все мало-мальски ценное давно было снято и попрятано по ящикам, хранившимся где-то еще.
Двое рабочих вынырнули из тумана и в четыре руки проволокли мимо окна что-то железное и тяжелое. Молча сражаясь с железякой, они скрылись в темноте.
Барбара повернулась к окну спиной.
– Какой сейчас сезон?
– Где?
– В Соединенных Штатах. Какое там сейчас время года?
– Не знаю. Осень? Или лето? Нет, лето здесь. Да какая разница? Это что, важно?
– Нет, наверное. А ты знаешь, что в Штатах есть люди, которые добровольно живут в Сан-Франциско?
– Почему бы им там не жить?
– Туман. – Она показала на окно.
Верн кивнул.
– Он тебя беспокоит? Странно. Ты бы не обрадовалась, если бы он исчез.
– Не обрадовалась бы?
– Да уж вряд ли. Ты знаешь, что здесь вокруг, за туманом? Городская свалка. Или чей-то задний двор. Задний двор всего мира. Сюда сбрасывают отходы со времен – даже не знаю, с каких времен. Компания тут уже давно. – Он потянулся и щелкнул выключателем. Офис наполнился бледным желтым светом потолочных ламп.
– Теперь она уходит.
– Отсюда уходит. А куда-то еще приходит.
– Правда?
– Странный ты человек. Трудно угадать, что творится у тебя в голове. Может быть, ты вообще не думаешь. По крайне мере не так, как я себе это представляю. Женщины такие.
– О да. – Барбара сделала шаг от окна. – Я скажу, что у меня на уме. Меня беспокоит не то, что мы остаемся.
– А что же?
– То, что они уходят. Все уходят на совсем.
– Что еще они могут сделать?
– Могли бы побороться для приличия.
– Четыреста пятьдесят миллионов человек – многовато для борьбы. Кроме того, надо смотреть фактам в глаза. Это китайская территория. Мы здесь не хозяева. Никаких юридических прав у нас нет. Контракты вроде нашего аннулированы сейчас везде, по всему Китаю. Наша песенка была спета, как только случилась революция. Все понимали, что они выбросят из страны любые иностранные компании. Ну, может, кроме русских. Наши дни были сочтены, еще когда взяли Шанхай. Так что не одни мы сейчас драпаем, другие тоже.
– Возможно.
– Нам еще повезло. Мы на самом юге и можем пройти через горы в Индию. А это значит, что мы по крайней мере выберемся. Некоторым на севере повезло меньше. – Верн показал рукой на стену с календарем. – 1949-й войдет в историю как плохой год для бизнеса. По крайней мере в этой части света.
– Люди из Вашингтона могли бы что-нибудь сделать.
– Возможно. Но маловероятно. Со временем ведь не поспоришь. У истории свои приливы и отливы. Азия теперь не место для западного бизнеса. Те, у кого есть хоть капля ума, поняли это много лет назад. Нынешняя каша заваривалась еще в девятисотых.
