Ознакомительная версия.
Только любовь и дружба скрашивают одиночество наших дней. Счастье — не данность, за него надо постоянно бороться. И думаю, когда оно приходит, важно уметь его принять.
Орсон Уэллс
Он родился 14 сентября 1974 года в восемь часов утра в точке с координатами 15°30' северной широты и 65°западной долготы. Его колыбелью стал маленький островок, расположенный неподалеку от берегов Гондураса. Новорожденный, зарегистрированный под номером 734, ничем не привлекал к себе внимания. Первые два дня своей жизни он развивался при полном всеобщем равнодушии. Его жизненные параметры оставались стабильными и не давали повода беспокоиться о его развитии. С ним обходились точно так же, как и с любым подобным малышом. Согласно обычной процедуре его данные фиксировались каждые шесть часов. 16 сентября в 14 часов дня результатами его анализов заинтересовалась группа ученых в Гваделупе. Их озадачил рост малышки, вроде бы выходивший за пределы нормы. К вечеру того же дня руководитель группы, которой было поручено наблюдение за развитием младенца, уже не мог скрыть своей обеспокоенности и связался с американскими коллегами. Происходило нечто чрезвычайно важное. Кардинальные изменения в состоянии новорожденного требовали внимания всего человечества. Плод союза холода и жары начал проявлять свой опасный характер. Если его сестричка Элейн, родившаяся в апреле того же года, прожила лишь одиннадцать дней, так и не набрав достаточной силы, то он же, напротив, рос с удручающей быстротой и всего за два дня достиг весьма тревожной величины. На исходе третьего он закрутился волчком. Он вертелся на месте, все живее и живее, как будто никак не мог решить, куда именно податься.
В два часа ночи с 16-го на 17 сентября профессор Хак наблюдал за подопечным при свете одинокой неоновой лампы и, склонившись над столом, заваленным листами с колонками цифр и какими-то графиками, удивительно похожими на кардиограммы, принял решение как можно скорее окрестить младенца в связи с его критическим состоянием, как будто таким образом можно предотвратить надвигающееся несчастье. Учитывая поразительные видоизменения малыша, рассчитывать, что дело только этим и ограничится, не приходилось. Имя было выбрано заранее, задолго до его рождения. Его нарекут Фифи. Он войдет в историю 17 сентября 1974 года в восемь часов утра, превысив скорость 120 км/ч. Тогда-то он и будет официально зарегистрирован метеорологами CDO[1] в Пуент-а-Питре и их коллегами из NHC[2] в Майами как ураган первого класса по шкале Саффира-Симпсона. В последующие дни он очень быстро сменит класс, перескочив во второй, к вящему ужасу всех изучавших его профессоров. В 14 часов Фифи развивал скорость до 138 км/ч, а к вечеру дошел до 150. Но наибольшую тревогу вызывало его опасно изменившееся местопребывание. Теперь он находился на 16°30' северной широты и 81°70' западной долготы. И тогда была объявлена тревога. 18 сентября в два часа ночи он приблизился к берегам Гондураса, обрушив на северный берег шквальные порывы ветра, достигавшие скорости 240 км/ч.
Аэропорт Ньюарка. Таксист высадил ее на тротуаре, и машина растворилось в транспортном потоке, наводнявшем пространство вокруг терминалов. Она проводила машину взглядом. Огромный зеленый рюкзак, стоявший у ее ног, весил чуть ли не больше ее самой. Поморщившись, она подняла его и вскинула себе на плечи. Миновала двери терминала номер один, прошла по залу и спустилась на несколько ступенек. Лестница справа спиралью уходила вверх. Сгибаясь под тяжестью рюкзака, она поднялась по ступенькам и решительно двинулась по коридору. Остановилась у бара, освещенного оранжевым светом, и через стекло заглянула внутрь. Возле стойки с десяток мужчин потягивали пиво, бурно обсуждая результаты матчей, которые транслировались по телевизору, висящему у них над головами. Толкнув деревянную дверь с круглым окошком-иллюминатором, она вошла и окинула взглядом красные и зеленые столики. И увидела его: он сидел в глубине зала, у самого окна. Перед ним на столе лежала газета, а он, опершись подбородком о правую руку, левой что-то рисовал карандашом на бумажной скатерти.
Его глаза, невидимые ей, были обращены к бетонному полю, расчерченному желтыми линиями разметки, куда неспешно выруливали самолеты, готовившиеся к разбегу перед взлетом. Поколебавшись, она двинулась по проходу справа, чтобы подойти к нему незаметно. Проскользнув мимо гудящего холодильника, быстро и бесшумно подошла вплотную к ожидавшему ее молодому человеку и, коснувшись затылка, легонько взъерошила ему волосы. На бумажной скатерти красовался ее портрет.
~ Я заставила тебя ждать? — спросила она.
— Брось, ты почти вовремя. Вот скоро ты действительно заставишь себя ждать…
— Давно сидишь?
— Понятия не имею. Ты такая красивая! Да садись же! Улыбнувшись, она посмотрела на часы:
— Через час я улетаю.
— Сделаю все, чтобы ты опоздала! Чтобы никогда не попала на этот чертов рейс!
— Тогда я отчаливаю отсюда через две минуты, —пообещала она и села.
— Ладно, обещаю, больше не буду. Смотри, что я тебе принес.
Он достал черный пластиковый пакет, положил на стол и пальцем пододвинул к ней. Она наклонила голову набок, в свойственной ей манере спрашивая: «Что это?» Прекрасно понимая ее мимику, он ответил глазами: «Открой». В пакете лежал маленький фотоальбом.
Он открыл его. Первая черно-белая фотография: лицом к лицу, положив руки друг другу на плечи, стоят два двухлетних малыша.
— Самый старый наш снимок, который я сумел отыскать, — пояснил он.
Перевернул лист и продолжил комментарий:
— Вот на этой мы с тобой в Новый год, не помню какой, но нам тут и десяти еще нет, это точно. По-моему,
это тот год, когда я подарил тебе медальон.
Сьюзен расстегнула пуговичку на блузке и достала висящий на цепочке медальон с изображением святой Терезы, с которым никогда не расставалась. Перевернув еще несколько страниц, Сьюзен перебила Филиппа:
— А тут нам по тринадцать, это в саду твоих родителей. Я только что тебя поцеловала, и не только губами,
а языком, и ты мне сказал: «Какая гадость!» Это был наш первый поцелуй. А вот здесь мы двумя годами поз
же, и тут уже я сочла отвратительным твое предложение спать вместе.
На следующей странице Филипп снова перехватил инициативу:
— Зато год спустя, после вот этой вечеринки, если память мне не изменяет, ты уже вовсе не считала это
отвратительным.
Каждый квадратик глянцевой бумаги хранил в себе частичку их общего детства. Сьюзен остановила Филиппа:
— Ты проскочил целых полгода. Разве нет фотографий с похорон моих родителей? А ведь именно тогда, как мне кажется, я сочла тебя страшно сексуальным!
— Ну и шутки же у тебя, Сьюзен!
— А я не шучу. Да, тогда я почувствовала, что ты сильней меня, и это очень меня поддержало. Знаешь, я никогда не забуду…
— Перестань…
— …что это ты сходил и принес мамино обручальное кольцо во время бдения.
— Ладно, может, сменим тему?
— По-моему, это ты ежегодно напоминал мне о печальной дате. И на целую неделю становился таким внимательным, заботливым и предупредительным в каждую годовщину несчастного случая.
— Давай поговорим о чем-то другом?
— Валяй, переворачивай страницу, будем стариться дальше.
Он замер и посмотрел на нее потемневшими глазами. Улыбнувшись, она продолжила:
— Я знала, что это эгоизм с моей стороны — позволять тебе провожать меня.
— Сьюзен, зачем ты это делаешь?
— Чтобы мечта стала реальностью. Я не хочу закончить как мои родители, Филипп. Всю свою жизнь они только и делали, что выплачивали кредиты. Чего ради? Чтобы погибнуть, впечатав в дерево классную тачку, которую только что купили? Вся их жизнь уместилась в две секунды вечерних новостей, которые я смотрела по отличному, правда, еще не оплаченному, телеку. Я никого и ни за что не осуждаю, Филипп, но я хочу другого, и, заботясь о людях, я чувствую себя живой.
Он растерянно глядел на нее, восхищаясь ее решимостью. После несчастного случая она изменилась, словно ее годы пронеслись галопом, как карты, которые для быстроты сдают по две. Сьюзен уже не выглядела на свои двадцать один — разве что когда улыбалась.
Правда, улыбалась она часто. Закончив начальный цикл в колледже и получив диплом гуманитарного училища, она вступила в Корпус Мира, гуманитарную организацию, отправляющую молодежь в бедствующие страны для оказания помощи.
Менее чем через час она на два долгих года улетит в Гондурас. За несколько тысяч километров от Нью-Йорка, по другую сторону экватора.
* * *
На берегах залива в Пуэрто-Кастилье, да и в Пуэр-то-Кортесе тоже, все, кто собирались заночевать под открытым небом, отказались от этой идеи. К концу дня поднялся ветер и дул все сильнее и сильнее. Никто не беспокоился. Не в первый и не в последний раз надвигался тропический ураган. Жители привыкли к ливням, частым в этом сезоне. Казалось, день угас несколько раньше, и птицы скрылись кто куда — верный знак грядущей непогоды. Ближе к полуночи взметнулись в воздух клубы песка, повиснув над землей темной тучей. Волны стремительно нарастали, заглушая крики людей, закреплявших лодки у причалов.
Ознакомительная версия.
