Ирина Волчок - Домработница царя Давида

Аню наняли домработницей к старому инвалиду… По крайней мере, так сказала родственница этого инвалида, принимающая её на работу. И Аня была готова ко всему — к тяжёлой работе, к капризам и придиркам, к непониманию и даже скандалам. Работа была с «проживанием», а за это она была готова терпеть даже самодурство хозяина, тем более, что об этом самодурстве её честно предупредили. Аня не была готова только к тому, что с этого момента жизнь её изменится. И жизнь её родных, и знакомых, и друзей изменится. Есть такие люди, которые хотят и умеют менять мир к лучшему. Если и не весь мир, то хотя бы ту его часть, на которую способны повлиять…

v 1.0 — Scan, OCR — Oola, conv, структура, скрипты, обложка — babaJga

v 1.1 — вычитка, добавление обложек, добавление буквы ё — Forcosigan

Дом был за чугунной оградой. И ворота были закрыты. Аня постояла перед воротами, поразглядывала сложный кованый узор, потом уцепилась за чугунный завиток — никакой ручки у ворот не было, — подёргала, потолкала… Нет, закрыты. Ну вот, мы так не договаривались… И как она попадёт в дом? Хозяйка ни о чём таком её не предупреждала. Или, может быть, это совсем не тот дом? Может быть, Аня сама всё перепутала, неправильно записала адрес, или записала-то правильно, но пришла совсем не по тому адресу, который записала, или не в то время, когда её должны были ждать, может быть, даже и не в тот день?.. Куда она положила бумажку, на которой записала и день, и час, и адрес? Она помнила, что специально придумывала, куда надо положить эту проклятую бумажку, чтобы и не потерялась случайно, и не выбросилась по рассеянности, и всегда была под рукой. Она совершенно точно помнила, что придумала такое место, очень простое, очень удобное и очень надёжное, положила туда бумажку и осталась очень довольна. И забыла, куда положила. Наверное, Вадик всё-таки прав насчёт нарушения мозгового кровоснабжения. Ей давно следовало обратиться к врачу, а не обижаться на справедливую критику. Тем более, что, как неоднократно подчёркивал тот же Вадик, он критиковал не её, а её мозговое кровоснабжение. Вадик когда-то серьёзно интересовался мозговым кровоснабжением. Предполагалось, что о мозговом кровоснабжении он знает всё. Предполагалось, что его собственное мозговое кровоснабжение безупречно. В нём всё было безупречным. Если вдруг кто-то упрекал — сразу становилось ясно, что у них, упрекающих, нарушено мозговое кровоснабжение. Примерно так же, как у Ани. Всё-таки как хорошо, что его нет рядом сейчас, когда она лихорадочно роется в сумке в поисках спрятанной чёрт знает куда бумажки, убедительно подтверждая его диагноз насчёт её раз и навсегда нарушенного мозгового кровоснабжения. Вот бы комментариев было…

Аня вдруг вспомнила, что его действительно нет сейчас рядом. И сразу успокоилась. И даже развеселилась. И даже потихоньку хихикнула, представив, как разочаровался бы Вадик, если бы узнал, какого шанса покомментировать его лишили так бессердечно. Нет, он говорит — «жестокосердно». Когда-то он всерьёз интересовался русским языком. Предполагалось, что русский язык он знает безупречно.

Вот она, бумажка, в паспорт заложена. Ну, конечно, где ж ей ещё быть. У Ани в сумке только ключи, носовой платок, две десятирублёвки и паспорт. Десятирублёвки тоже в паспорт заложены. У неё не было кошелька, и все ценные вещи она хранила в паспорте — двадцать рублей и записку с адресом. Правда, ещё не известно, действительно ли эта записка окажется такой ценной, как она надеется…

Так, адрес тот же: улица Посадская, дом 6, квартира 7. И время то же: 31 июля, 14.00. Она ничего не перепутала, не забыла и не опоздала. Даже раньше пришла, почти на пятнадцать минут. Ну и хорошо. Значит, у неё есть время как следует осмотреться, уточнить обстановку и сориентироваться на местности. Наверняка в этой чугунной ограде есть ещё какие-нибудь ворота. Или калиточка какая-нибудь. Служебный вход. Запасной выход. Запасной выход бывает всегда — на случай пожара, наводнения, землетрясения, цунами, тайфуна, песчаной бури и всяких других стихийных бедствий. Надо просто обойти эту чугунную ограду по периметру — и запасной выход обязательно найдётся. Или служебный вход.

Нет, похоже, жильцы этого дома не боятся никаких стихийных бедствий — запасного выхода не обнаруживалось. Чугунная ограда за поворотом кончилась, началась кирпичная стена. Тоже без всяких признаков запасного выхода. И входа тоже. В стене не было ни дверей, ни окон, ни бойниц, чтобы отстреливаться от неприятеля, ни вентиляционных отверстий в высоком цоколе, чтобы кошкам было удобно гулять самим по себе. Или чтобы картошка в подвале не испортилась.

Аня вернулась немножко назад, к тому месту, где в кирпичную стену врастала чугунная ограда, и заглянула между прутьями во двор. Двор был весь выложен гладенькими розовато-бежевыми плиточками, а из плиточек под лоджиями первого этажа вырастали розовато-бежевые каменные вазы. Вазы были огромные, метра по два в диаметре, а цветочки в них торчали какие-то несерьёзные. Негламурные какие-то. В чёрной, жирной, доверху заполнившей вазы земле — редкие стебельки почти без листьев, а цветы вообще странные: плоские кружочки с намёком на лепестки по краям. Некоторые кружочки были в середине красные, а по краям белые, некоторые — в середине белые, а по краям красные. Некрасиво. В живой природе таких цветов не бывает. Такие цветы делают из бумаги флористы — надомники. Скорее всего — из общества слепых. Когда она будет жить в этом доме, то обойдёт всех жильцов и спросит, согласны ли они на то, чтобы она посадила в каменных вазах нормальные цветы. Да, но если она не найдёт вход, то никогда не будет жить в этом доме…

Аня попыталась сунуть голову между прутьями ограды и разглядеть, что там дальше за кирпичной стеной. Прутья были частые, голова не просовывалась, и удалось разглядеть только то, что кирпичная стена — это вовсе не стена, а длинное здание. Наверное, с окнами и дверями, которые выходят во двор. Перед зданием розовато-бежевых плиточек не было, а была асфальтированная площадка. Подсобное помещение, что ли? Какая-нибудь котельная? Или электрическая… как это называется? На железных дверях таких электрических зданий ещё рисуют череп с костями и чёрную молнию с широкой тупой стрелой внизу и почему-то раздвоенным хвостом. Только раньше она никогда не видела таких длинных электрических зданий.

Аня вздохнула и пошла вдоль этого длинного здания, потому что всё-таки надо было найти какой-нибудь запасной выход. Или служебный вход. Или дыру в заборе. Она ещё ни разу в жизни не видела ни одного забора, в котором не было бы ни одной дыры.

В этом заборе никаких дыр не было. Кирпичная стена электрического здания кончилась, началась чугунная ограда. Без всяких калиточек. Аня всё шла вдоль неё, уже без особого интереса посматривая между прутьями во двор. Двор как двор. Розовато-бежевые блестящие плиточки. Каменные вазы с как неживыми некрасивыми цветами. Ни одного человека, ни одной собаки, ни одной кошки. Даже ни одной птицы не было. Голуби — они же весь город заполонили! Здесь даже голубей не было.

Кажется, ей не хочется здесь жить. Наверное, никому не хочется, вот никто здесь и не живёт. И цветы как неживые.

Аня чуть не повернула назад, потому что мысль о пустом доме за закрытыми воротами её испугала. Вадик говорил, что у неё тревожно-мнительный характер и неустойчивая психика. Вадик когда-то всерьёз интересовался психиатрией. Предполагалось, что об Анином характере и об Аниной психике он знает всё.

Аня представила, что бы он сейчас сказал, поэтому возвращаться назад не стала и пошла вдоль ограды дальше.

Ну и правильно сделала. Ограда опять повернула, и за ней стали постепенно появляться зелёные насаждения. Сначала — какие-то чахлые кустики, и так-то слабенькие и реденькие, так ещё и обстриженные почти наголо. Почти до стволов. Хотя и стволами-то эти прутики называть смешно. У этих зелёных насаждений практически не было ничего зелёного. Так, по два-три мелких листика на макушке. Руки бы оторвать тому парикмахеру, который может так издеваться над беззащитными растениями. Когда она будет жить в этом доме, она во дворе вдоль всей ограды посадит сирень, жасмин, шиповник… Яблони тоже посадит. Несколько сортов. И вишни тоже. А вот это безобразие выдернет с корнем. Разве можно рядом с человеческим жильём сажать хмель? Нельзя. От него болит голова и портится настроение. А для детей это вообще опасно. Если, конечно, в этом доме когда-нибудь будут жить дети. О, наверное, кто-то думает, что будут! Вон какая прекрасная детская площадка с этой стороны дома! Замечательная, чудесная площадка — и качели, и турники, и горки, и шведские стенки, и три песочницы под яркими новыми грибками-мухоморами… И избушка на курьих ножках, тоже яркая, новенькая, вон, даже брёвнышки на спиле ещё не потемнели… И несколько деревянных скамеек на густой траве под двумя большими развесистыми деревьями… Есть, есть тут настоящие зелёные насаждения, и не какие попало, а хороший взрослый каштан и хорошая взрослая белая акация! А ведь она думала, что во всём городе была только одна белая акация, на берегу, в Старом парке, два года назад её зачем-то спилили. Аня тогда даже поплакала — потихоньку, чтобы Вадик не заметил. Потому что если в семье кто-то даёт волю эмоциям — это крайне негативно сказывается на других членах семьи. Вадик когда-то серьёзно интересовался взаимоотношениями в семье. Предполагалось, что во внутрисемейных взаимоотношениях он специалист.