Наталья Ильина
Часть первая
Глава 2. День
Глава 3. Вечер
Часть вторая
Глава 2. Каприччио
Глава 3. Интермеццо
Глава 4. Реприза
Глава 5. Остинато
Глава 6. Генеральная пауза
Наталья Ильина
Генеральная пауза
Умереть, чтобы жить
Генеральная пауза — это одновременная длительная пауза всего оркестра. Продолжительность G.Р. — не менее такта. Особенно характерны для произведений внезапные G.Р., резко останавливающие течение музыки и имеющие драматургически очень важное конфликтное значение.
Так, например, в первой части Восьмой «Неоконченной» симфонии Франца Шуберта певучая тема вдруг неожиданно прерывается и, после одного такта напряженного молчания всего оркестра, раздаются грозные аккорды. Словно после перехваченного дыхания, после своеобразного шока пришло осознание случившейся трагедии.
Владимир Янке. Книга «Дыханье музыки»
Часть первая
Глава 1. Утро
Она вытянула поджатые к самому подбородку ноги и перевернулась, укладываясь поудобнее. Сырость и холод навалились одновременно. Бок казался заледеневшим, а теперь замерзала и спина. Голова упиралась затылком во что-то жёсткое, а локоть, напротив, увязал в податливом и влажном. Она вздрогнула и рывком села, вытаращив глаза. На мокрой траве газона тускло-красными и блёкло-жёлтыми ляпами смутно выделялись кленовые пятерни. Одна нога соскользнула с бетонного бортика на тротуар, вторая упиралась голой пяткой в холодную землю. Вылинявшие до белизны джинсы, художественно разодранные на коленях и бёдрах, оказались насквозь промокшими с правой стороны.
Девушка поднялась на ноги и принялась медленно поворачиваться на месте, недоумённо и испуганно озираясь по сторонам. Небо в просвете между двумя домами только начинало светлеть, и разглядеть, где это она оказалась, было довольно сложно. Холодный асфальт заставил её по очереди поджимать то одну, то вторую ногу. «Почему так холодно?» Она обхватила себя руками и стала похожа на нелепую птицу, топчущуюся в узком дворовом проезде, который тянулся вдоль унылого двенадцатиэтажного дома, исчезая в утреннем тумане.
Сбитая с толку, растерянная и продрогшая в растянутой хлопчатобумажной толстовке, она повернулась спиной к расширявшейся полоске рассвета и сделала осторожный шаг. Потом ещё один. В босые ступни немедленно впились мелкие камешки. Огромный корабль дома плыл в полном безветрии и невозможной тишине, и на его гигантском боку не светилось ни единого окна. Девушку затрясло от холода и ужаса. Ни этот дом, ни двор, самый обычный с виду, не были ей знакомы.
«Где я? Что со мной? Я…» — она не понимала, что происходит. «Я» — такое простое и незыблемое — повисло в пустоте. Никаких следов того, что обычно окружает это определение — даже имени своего она вспомнить не могла! Дом был домом, незнакомым, но дающим чёткое понимание, что он такое есть. То же и с двором, небом, кустами… Но стоило подумать о себе, и нахлынула паника. Сердце заколотилось, перестало хватать воздуха. Она задышала ртом, глубоко и часто, но это не помогло. Вязкая тишина сумеречного двора обволакивала и сжималась на горле душащим кольцом.
Судорожно всхлипнув от страха, она сорвалась на бег. Бесцельный, безоглядный. Глаза широко распахнулись, дыхание с хрипом вырывалось из открытого рта и было единственным звуком, который нарушал эту страшную тишину. Мысли хаотично и бестолково метались в голове, сталкиваясь и рассыпаясь: «Что это? Почему? Мне надо домой… Куда — домой?». Запредельный ужас, охвативший её всю, целиком, гнал и гнал вперёд.
Возле угла дома она вынуждена была остановиться. От сумасшедшего бега заложило уши, закололо в боку. Девушка согнулась, упираясь в колено одной рукой. Другая вцепилась в пояс джинсов, туда, где острым ножом тыкалось в живот колотьё.
— Мама! — коротко и отчаянно прохрипела она пересохшим горлом, глядя прямо перед собой на серый, заметённый мелким песком асфальт.
Сиплый вскрик завяз в неподвижном воздухе, как ложка в стакане крутого киселя. Произнесённое вслух, слово не нашло никакого отклика ни в пустом дворе, ни в её голове. От этого стало ещё страшнее. Мысли понеслись по кругу, усиливая панику: «Что происходит? Где я?». Кровь прилила к лицу, на виске задёргалась тонкая вена. В памяти не было ни одного знакомого лица, ничего, что помогло бы понять происходящее.
За хрипами в груди и оглушительным стуком сердца ей послышался какой-то новый звук, оборвавший сумятицу мыслей. Шорох? Шуршание? Шипение, которое издаёт кран, когда вместо воды из него вырывается воздух? От этого непонятного звука кожа девушки немедленно покрылась мурашками. Она принялась затравленно озираться, но вокруг не было видно никакого движения. Звук доносился отовсюду и ниоткуда, не приближаясь и не отдаляясь, пугающий, неопределённый и… живой. «Рхш-ш…»
Темнота в кустах под окнами дома словно сгустилась, почернела. Девушка принялась всматриваться в неё до рези в глазах и внезапно, повинуясь безотчётному порыву, попятилась. Сначала медленно, потом всё быстрее, запинаясь и всхлипывая от ужаса. В панике она снова бросилась бежать, сбивая ноги, совершенно потерявшие чувствительность от холода. Страшный звук исчез. Остался где-то позади, затерявшись в тяжёлой тишине неподвижного воздуха.
Между двумя домами туманным провалом зиял проход к улице. Девушка завернула за угол, скособочившись и держась за живот. Улица тоже оказалась абсолютно пуста. Смутно понимая, что так быть не должно, она пыталась сообразить, чего же не хватает. Вдалеке жёлто и ритмично вспыхивал и гас глазок светофора. Догадка вспыхнула молнией — машины! Их не было совсем. Ни одной. Ничто не двигалось в холодном ущелье улицы. Даже отсутствие людей пугало меньше, чем эта полная неподвижность. Окружающее казалось декорацией к фильму ужасов, заброшенной и ненастоящей. Фонари, вывески, рекламные щиты — не горели. Окна домов по обе стороны дороги леденели чернильной тьмой. Всё вокруг словно покрылось серым налётом — дома, дорога, полуголые скелеты деревьев с остатками неподвижных листьев. Девушка замерла на месте, не понимая, куда теперь бежать и что делать дальше. Это было похоже на кошмарный сон, и она желала только одного — проснуться. Сейчас. Немедленно. Пальцы ног поджимались, и разглядывание собственных босых ступней на грязном холодном асфальте делало ситуацию ещё безумнее.
Небо понемногу светлело, но улица по-прежнему оставалась погружённой в тишину и полное отсутствие движения. Серый налёт не исчез вместе с тающими сумерками, напротив, стала отчётливей видна блёклость красок.
«Сколько времени?» — проскочила у неё нелепая мысль, и рука сама поднялась запястьем вверх. Его обнимал браслет с чудесными часами: в позолоченный металл были вправлены натуральные камни цвета карамели, с искорками в глубине. Она понятия не имела, откуда они взялись, эти дорогие часы. Золотая секундная стрелка не двигалась, часовая замерла на римской цифре шесть, а минутная — на тройке.
Ухоженные ногти блеснули благородным бежевым лаком. Она невольно задержала взгляд на своей руке. Пошевелила пальцами. Задышала часто-часто, к горлу подступила едкая горечь: руку, несомненно, свою собственную, она словно видела впервые.
— Эй, кто-нибудь? — жалобно позвала она, оглядываясь по сторонам.
Эхо — негромкое, приглушённое — пробежалось до пустой автобусной остановки и застряло в дырчатом металле ненадёжных стенок под пластиковым навесом. Возле перевёрнутой урны валялись обрывки бумаги, пустые жестянки и жёлтый игрушечный автомобиль без передних колёс. Почему-то именно этот автомобиль — пузатый, неожиданно яркий — вызывал наибольший ужас. Может быть, потому, что никто не тянул его за верёвочку? Она лежала на земле, протянувшись от переднего бампера к краю тротуара, похожая на дохлого червяка.
