Ну ладно. Так, значит, так. Давай-ка вали отсюда, уерзывай.
И хоть немного практичности, друг, заради христа, приди в себя, это ж вроде арифметической задачки, дважды два четыре.
Хорошо бы присесть. Выпить с кем-нибудь. Рассказать, что с тобой приключилось. Хрен знает что, друг. Вообще-то «Жаровню» он никогда особо не любил. Были у него знакомые парни, которые там выпивали, ну, в общем, захаживали туда двое, еще из прежней команды. Но ты же, в общем, и не хотел с ними больше встречаться, разве только по делу. Да и тогда приходилось осторожничать. За все в жизни надо платить. Когда-нибудь
но не сейчас. Это Сэмми уже проходил. Что верно, то верно, друг, сумасшедшие старые денечки прошли. Тут Элен ошибалась; прошли навсегда.
И все же, представляешь, – сидишь ты со здоровенной пенящейся кружкой, с пачкой курева.
А, гребаные волшебные сказки. Хотя напиться с кем-нибудь в жопу это тоже способ попасть домой. Ребята и выпивка, знаю, о чем говорю, старый добрый бог, главный распорядитель, вот кто ему нынче нужен. Бухаловка иногда похожа на волшебный ковер. А иногда не похожа.
Ладно, делом займись. Значит, идем влево. Идем влево. Исусе-христе! Ну, давай. Хорошо, иди влево, ну хоть повернись в ту сторону. Сэмми делает шаг, не отрывая руки от стены, похлопывая по ней, пока вообще не забывает, что делает, но ведь сюда-то он добрался, господи, он к таким штукам привычен, я к тому, что ему уже случалось тащиться хрен знает куда голодным, на хер, и без гроша в кармане, замерзшим, приткнуться было некуда, друг, в общем, сплошные лишения. Он в этих играх, мать их, не новичок.
Так чего, спой что-нибудь. Хотя какие тут песни? Какие, на хер, песни? Были да сплыли.
А, ладно, сам во всем виноват.
Да в чем виноват-то, господи-боже, опять он винит себя во всем, на хер, что с ним происходит, типичная его херня. Разве его вина, что он ослеп в жопу! Ты шутишь! Какого хрена, друг. Сэмми останавливается. Значит, все-таки шел. Старался быть практичным, один плюс один, ты давай, двигайся, просто двигайся, шагай, вот так, молодец, молодец. Левую ногу жмет, сил нет, но это ладно, это ничего, ничего, главное, с тротуара не сбрести – делаешь полшага, уже немало, потом подтаскиваешь другую ногу, и отдыхай побольше, копи уверенность в себе; со стороны небось кажется, что у него, может, грудная жаба, что он приходит в себя после сердечного приступа или еще чего; он, помнится, гулял когда-то со стареньким дедушкой, много лет назад, и они каждые двадцать-тридцать ярдов останавливались передохнуть, чтобы дедуля мог отдышаться, бедный ублюдок, легкие-то у него давно сдохли, но угомониться ни за что не хотели, все время в них что-то журчало да булькало.
Ну вот, налетел на кого-то, похоже, на коротышку; крепко так его приложил, но с ног вроде не сбил. Сэмми говорит, извините, но малый не отвечает. Так что Сэмми начинает рассказывать, как он очки потерял. Все равно молчит. Может, смылся уже.
Он снова касается рукой стены, но только это уже не стена, а витрина. Может, когда он доберется до дому, зрение восстановится. Хрен знает что. Эти испытания, которые тебе посылают, – жизнь, вот что тебе посылают, жизнь.
Охеренно курить хочется, друг. Может, отправиться прямиком в бар «Глэнсиз», выклянчить у какого-нибудь мудака деньжат на такси. А, на хер, быстрее до дому дойти, чем туда, не трать попусту время, топай домой.
Идиотский, конечно, случай, да! пошел по пиву, а кончил тем, что ослеп, ублюдок, – история его жизни, везет тебе, как хрен знает кому.
Извините!
Простите.
Мать-перемать, вроде как баба, а он ее прямо за буфера и сграбастал. Господи-боже, так его еще и арестуют, на хер.
Тащится дальше. Боец, друг, вот кто он такой. Вот чего у Сэмми не отнимешь, – хлебаный боец и все тут. Спроси у него, и он тебе скажет: мозгов нету, но всегда готов биться, как хрен знает кто.
А идти все-таки надо.
Если ему попадется открытая дверь, он точно в нее завалится, на хер. Ну и ладно, кто-нибудь да подымет.
Вообще-то в черепушке у него не так уж и пусто, в школе-то он, Христос всемогущий, выглядел совсем не плохо. Пока не сбежал из нее. А, кончай, никуда ты не сбегал, враки все это.
Исусе-христе, исусе-христе.
Футбол, вот что он мальчишкой любил, футбол; просто фанатиком был, чистым фанатиком
исусе-христе
Нет, правда же, был; град там, дождь или снег – он вечно гонял мяч. И это тоже, был же у него шанс так дальше мяч и гонять. Если бы он нашел, куда приткнуться. И бойскаутом был что надо. Ну, не сработало, друг, понимаешь, о чем я, ты пытаешься чего-то добиться и просто
Ах, мать твою. Мать твою и перемать!
Куда он, к черту, забрел? Сэмми останавливается. Ну, останавливается, чему тут удивляться, он же ни хера не въезжает, где он! Ладно.
А где он, черт подери, был-то, где, к черту, был! по улице шел, вот где, не мог же он с нее соскочить, невозможное дело, ну ладно; значит, недавно он был на углу, какое-то время, на углу, на следующем от «Жаровни», хорошо, ладно, там не так чтобы угол, не настоящий, и улица тоже – не так чтобы, не настоящий большой перекресток, – так что ты правильно шаг замедлил, вот кабы тут был волшебный ковер, которого тут нет, значит, постой пока, Сэмми, ладно, просто постой здесь. Дыхание вроде восстановилось. Улица прямая. Он и шел по прямой, все время по одной линии, одной и той же, потому что прямая линия должна была привести его в жилой квартал, а там потом повернешь, и скоро будет мост, он нам и нужен. Даже будь у него деньги на такси, никто б его не посадил, слишком близко, так бы ему сказали, шел бы ты на хер! так бы прямо и сказали, потому как уж больно близко. Для такси ты слишком близко от дома, тут и ходу-то пять минут, водитель ему так бы и сказал, так что все путем, надо только перекресток миновать, тут три, что ли, улицы, сходятся, к большому пятиполосному шоссе; а как его перейдешь, так там уж и делать будет не фиг, пустяк дело, друг, так что давай пробивайся вперед, пробивайся, и все. Он отходит от угла, подняв перед собой обе руки и поводя ими из стороны в сторону, правая нога нащупывает путь, выстукивает его, и скоро он чегото касается – столб, хорошо, это край тротуара. Улица не шибко оживленная, машин на ней почти нет. Слышатся людские шаги. Можно бы и о помощи попросить, да только она ему не нужна; вот позже понадобится, а сейчас нет, лучше пока на нее не напрашиваться, потому что
потому что? Потому что самое лучше ни к кому не соваться, самое наилучшее; он спускает правую ступню с бордюра, левая рука держится за столб, спускает и левую ступню – ниже бордюра, но так, чтобы чувствовать его пяткой, какого хрена, друг, сходи, сходи и шагай, так, ладно, он переставляет вперед левую ногу, потом правую, потом левую. Кто-то тащится сзади. У меня просто голова кружится, говорит он, кружится голова. Сэмми останавливается. Ну все кругом идет, говорит он.
…
Вы здесь? Он откашливается, нет, нету их, кто бы они ни были, здесь их нету, а может, они и есть, но говорят себе, ну его на хер. Но во имя христа, друг! Исусе. Уфф. Правая нога, потом левая и все сначала, ладно, вперед, он идет по прямой, боже милостивый, друг, христос всемогущий, все путем, все путем, так и было, потому что он в порядке, правая, левая, снова правая, переставляй их, просто переставляй, все в порядке, обошелся без помощи, не нужна была, и ты обошелся; после да, после понадобится, а сейчас шагай, продолжай, отталкивайся, толкай себя ногами, потому что надо ж туда попасть, рано или поздно, шагов двадцать всего или тридцать, а он сделал десять, ну, может, двенадцать; машины-то слышно, но это не здесь, на главной улице, здесь они не ездят, нечего им тут делать, это ж тупик, не настоящая улица, никуда она не ведет
снова люди, мальчишки, мальчишки, орут что-то громкими голосами, обгоняют его, и он ускоряет шаг, чтобы не отстать от них, потом голоса стихают, подходит большой тяжелый автобус, и голоса уносятся, а он все идет, потому как раз уж он сюда добрался, друг, так теперь недолго, сюда-то добрался, и знаешь, если бы только он что-нибудь видел, вот он о чем думает, если бы просто видел хоть что-то, ну хоть чуть-чуть, хоть где он все эти улицы-то переходит
отлично, он уже на другом тротуаре, добрался, он добрался, вот так, легко и просто, без проблем, подумаешь, сложности, никаких сложностей, все просто, ладно, подходим к дому, к углу, машины справа. Машины справа, там им и место, потому что – где они ездят? По главной улице они ездят, значит, он идет правильно, хорошо, исусе-христе, это хорошо, рука на стене и давай топай, не волнуйся, голову не теряй, потому что никаких причин терять ее у тебя нету, простая игра в ладушки, ты играешь в ладушки, только и всего, только этим ты и занят, ты ослеп, ну и играешь, и ладно, друг, а бежать по улице не надо, твое дело – не волноваться, и никакой херни, никакой
ладно. Покурить бы, вот это было бы здорово. Сэмми останавливается и снова трогается в путь, потому что самое лучшее – идти, а не вставать через каждые несколько ярдов, это уж глупость, просто гребаная глупость, друг, точно тебе говорю, ты лучше иди себе, а там будь что будет, потому что, когда идешь, не останавливаясь, внутри тебя зарождается этакий ритм, и он вроде как помогает, на хер, идти и не останавливаться, не так чтобы широким шагом, но достаточным, ну просто достаточным, чтобы идти себе да идти, ты вроде как приводишь себя в такое состояние или что, и голова у тебя занята, занята вот этим самым и ничем иным, кроме правды, друг, вот как оно бывает, правда и ничего, кроме правды, и тут ты нащупываешь пустоту, но это всего лишь дверной проем, только проем, несколько мгновений в темноте, и рукам твоим на пару секунд кажется, ну все, на хер, приплыли, а потом вот она, туточки, следующая стена, прямо за проемом, теперь порядок, хорошо еще, что он позавтракать успел, фараоны покормили.
