Я прижался к ней, возбудившись от одного нежного прикосновения к бедрам. Такое со мной было всего лишь раз, в пятнадцать лет с первой подружкой. И мы заснули, словно решили быть благоразумными, пока не повзрослеем, как будто у нас все еще впереди.
* * *
Два кофе, три пересадки в метро, и мы добрались до съемочной площадки. Вошли, держась за руки. Брюно, отжимавшийся в своей гримерке, так и подскочил, спросил в форме ли я, предполагая, очевидно, что я всю ночь репетировал роль. Девушки пили кофе, греясь у электрического радиатора. Подошла помощница режиссера, чтобы представить мне тех, с кем я сегодня буду сниматься. Я смущенно покосился на Талью, она жестом — а что делать? — дала понять, что эксклюзивности требовать не станет.
Я чмокнул Мелоди, брюнетку с хвостиками, с которой приходил вчера смотреть квартиру. Она сказала, что рада знакомству. Грудь, ягодицы, бедра и лицо — она себе все поменяла, кроме голоса, но ее все равно дублировали из-за ее сильного южного акцента, уточнила Талья. Сегодня она явилась со своей мамашей, которая приехала с Пиренеев и теперь с гордостью взирала на дочь. Эта приятная полноватая дама принесла для всех круассаны.
Пожимая руку Светлане, я старался не смотреть на нее. Эта надутая барби, которой Брюно вчера приносил посылку, стояла уже голая, готовая к съемке. Всего за три остановки, пока мы ехали в метро, Талья разнесла ее в пух и прах. Они повздорили из-за парня, с которым вместе снимались в одной сцене: Светлана встречалась с ним после съемок, и ей все время казалось, что его хотят у нее увести. Однако у меня возникло ощущение, что украинка Талья терпеть не могла Светлану главным образом потому, что та была белоруской. Мне, как уроженцу ЮАР, такое проявление расизма между двумя блондинками казалось, мягко говоря, странным.
Удерживая мою руку, Светлана улыбнулась и, вызывающе выгнувшись, произнесла:
— Я хотела, чтобы поладить.
Я молчал, не зная, что ей ответить.
— «Чтобы мы поладили», — поправила ее Талья и, взяв меня за руку, повела в сторону азиатки, у которой все тело было в пирсинге.
— Они милые, — сказал я без особых эмоций.
— Изис де Сез, интеллектуалка хард-порно. Окончила факультет социологии и пишет диссертацию на тему «Неизъяснимое в непристойном».
Сначала я подумал, что Талья издевается и поэтому говорит шепотом, но потом понял, что она это делает из уважения.
— Познакомься, это наш новенький — Руа. Он очень хорош.
Азиатка обратила в мою сторону потухший взор, выгнутые дугой брови и плотно сжатые губы. На нее надевали садомазохистскую упряжь из черной кожи и накладной член на ремне, и я ощутил беспокойство при мысли, а не для меня ли это готовится. Я спросил у ассистентки, можно ли почитать сценарий. Она ответила, что в этом нет надобности: режиссер переписал сцену и сам все объяснит.
Вернулся Брюно в своем костюме почтальона. Рассказал мне про ночную групповуху, закончившуюся на заре в бассейне продюсера, и сегодня утром его дружок на щели не смотрит: день будет тяжелый. Потом, зевнув, добавил:
— Заметь, «Тривиал» тоже порядочно утомляет.
У меня пропал дар речи. Разочарование, обида. Я был настолько уверен, что я первый, кого Талья так близко подпустила к себе… Забавно, мы порой очень странно реагируем, когда начинаем кем-то дорожить. Меня нисколько не смущало, что Брюно имел ее во всех существующих позах, но при мысли, что они, поджав ноги, сидят у коробки с желтыми карточками вопросов, меня обуяла ревность.
Со стороны гримерных послышались крик и звуки ударов, мы кинулись туда. Талья била Светлану о стену и сыпала проклятьями. Я еще ни разу не слышал, как она говорит на родном языке, и теперь с трудом узнавал ее: она была совершенно не похожа на себя. Жестокая воительница, чья ярость рождала нескончаемый поток отвратительной брани, вырывающийся из ее гортани. Ассистентка разняла их, и, пока она делала Талье предупреждение, гримерша стала приводить обеих в порядок. Показывая на меня пальцем, Светлана лепетала на своем ломаном французском, что после обеда у нас будет сцена втроем и ей разборки не нужны. Талья ответила, что если она еще раз услышит гадости в мой адрес, то заставит ее сожрать собственный силикон. Я не стал уточнять, что именно та сказала. Мысль выступить посредником между врагами не слишком меня вдохновляла, но, с другой стороны, я почувствовал себя польщенным, когда ассистентка, отозвав меня в сторону, сказала, что рассчитывает на мою дипломатичность. Приятно внушать людям доверие: от этого отношения становятся проще.
Тут подошел режиссер с намотанным на шею шарфом — должно быть, простудился в бассейне. Сунув в нос ингалятор, он откинул голову назад и вдохнул. Потом обратился к Талье с вопросом, что она здесь делает.
— Брось свой «Викс» и возвращайся к коксу, — посоветовала та ему. — Я в 25-м в 8 часов.
— А расписание, которое тебе послали факсом вчера вечером, ты что, не видела? Синоптики сказали, будет солнце: я снимаю повторный дубль 17-го на террасе, а 25-й будет потом.
— Вы прекрасно знаете, что у меня не работает факс! — закричала Талья. — Не могли позвонить?
— Время начала съемки 25-го в два часа, — холодно ответила ей ассистентка. — То же самое для Руа.
— Ну вообще-то, — загадочно шепнул ей режиссер, — если ты настаиваешь на участии в 17-м…
— Задарма? — зашлась от смеха ассистентка. — Размечтался.
Талья развернулась, увлекая меня за собой под дружный смех девушек, и мы оказались на улице Клиши под таким беззаботным голубым небом, что прохожие и думать забыли о плохом настроении.
— Как меня достали эти халявщики. Вот как с этим бороться? — сердито пробормотала она, толкая дверь небольшого магазинчика. — У меня пробы на «Актимель» в семь вечера: мне туда ни за что не успеть! И что я теперь должна делать все это время?
Она взяла с витрины журнал с телепрограммой, достала упаковку пива из холодильника, вытащила одну бутылку и протянула ее кассирше, но та сказала, что так нельзя, только все шесть сразу.
— Для начала изучи получше законы собственной страны, если не хочешь потерять работу, — ответила Талья, листая программу. — Принудительная продажа: если я подам в суд на твоего хозяина, тебе мало не покажется. Скажи-ка, Руа, у тебя есть кабельное телевидение?
Я автоматически ответил «да», а сам, не отрываясь, следил за тем, как продавщица мучила кассовый аппарат, пытаясь поделить стоимость упаковки на шесть и пробить стоимость одной бутылки.
— Отлично! Через час будет одна интересная передачка, а у меня только пять каналов. Идем к тебе?
Она так радостно это сказала, что у меня не хватило ни храбрости, ни малодушия придумать какую-нибудь отговорку. Я сказал, пойдем, только это не моя квартира: я живу у приятеля, пока он гостит на родине, и мне стыдно ее показывать — у него там такой бардак…
— Так иди первым и прибери. А я пока куплю нам что-нибудь вкусненькое на завтрак и приду. Давай говори адрес. Если, конечно, ты не против, — продолжила она, видя, что я не реагирую. — Ты не хочешь, чтобы я пришла, или не доверяешь мне?
Я назвал улицу, номер дома, код, чтобы открыть ограду, букву на домофоне и этаж. Она все записала, чмокнула меня в нос, сказала, клево, что все утро в нашем распоряжении, и что меня ждет сюрприз. Кассирша посмотрела ей вслед и, показывая мне на бутылку, злобно процедила:
— 0,39 евро!
Я сказал ей «Забудьте о пиве» и вместо этого купил десять коробок «Кволити стрит».
Не знаю, что меня подстегивало больше: угроза, что раскроется обман, или мысль о том, что мне придется притворяться в собственном доме, но я с неподдельным азартом принялся вытаскивать из шкафов и разбрасывать по квартире заботливо разложенные домработницей вещи, скинул в раковину чистую посуду и от души полил ее кетчупом — короче, попытался создать тот самый кавардак, о котором говорил. Приятно было вдохнуть немного жизни в эту квартиру Приятно готовить дом к приему гостя.
Пес просунул мордочку в гостиную, наблюдая, как я в художественном беспорядке раскидываю перед телевизором подушки с дивана. Я спрятал свои письма, фотографии, выписки со счетов, три раза обошел квартиру, проверяя, не осталось ли каких-либо улик, которые могут меня разоблачить, прикидывая, царит ли здесь дух настоящего скваттера. Затрещал домофон, на экране возникла Талья. Нажимаю на кнопку, а у самого бешено стучит сердце. Двадцать секунд от решетки до лифта, сорок — чтобы подняться на седьмой этаж. В последний раз окидываю все взглядом и открываю дверь.
— Класс, — говорит она, проходя в переднюю с колоннами и фонтаном. — А твой дружок женат?
— Еще как! — импровизирую я. — Но все деньги у жены, а он законченный гомик.
— То есть мне можно не суетиться? — комментирует она с усмешкой, вручая мне сумки.
Она купила пару десятков круассанов, кекс, джемы всех цветов, фруктовые соки, русский чай и бутылку вина, которую и извлекает из пакета с загадочным видом. Читаю: «Гамильтон Рассел», шардоне из бухты Уокер, мыс Доброй Надежды. Видя, что я остолбенел, она улыбается. Для меня это лучшее вино ЮАР, даже у моего отца такого нет.
