— Вы можете начинать работу в лесу; на днях я поеду в Ильеус. Я предупрежу вас заранее, поедем вместе и скрепим сделку, как полагается, черным по белому, в нотариальной конторе…
Так называли там подписание купчей на землю. Полковник сказал, чтобы они не беспокоились, примерно через месяц они непременно побывают в Ильеусе. Арендаторы ушли, поблагодарив полковника и тепло распрощавшись с ним. На другой же день они отправились на намеченный участок и начали рубить лес и строить хижину. Прошло некоторое время, полковник успел дважды или трижды побывать в Ильеусе, земледельцы уже начали посадку, а купчая все еще не была подписана. В один прекрасный день Алтино набрался храбрости и обратился к полковнику:
— Простите, сеньор полковник, но нам хотелось бы знать, когда мы сможем подписать купчую на землю?
Орасио сначала вознегодовал, что ему не доверяют. Но так как Алтино стал извиняться, он объяснил, что уже отдал распоряжение своему адвокату доктору Руи заняться этим делом. Ждать придется недолго, в один из ближайших дней их пригласят съездить в Ильеус и с делом будет покончено. Время, однако, шло, на засеянной земле стали появляться всходы, скромные побеги, которые вскоре должны были стать деревьями. Алтино, Орландо и Закариас любовно поглядывали на молодые деревца. Это была их плантация, посаженная их руками, на возделанной ими самими земле. Плоды вырастали желтыми, как золото, как деньги. Земледельцы перестали даже вспоминать о купчей. Только негр Алтино иногда задумывался. Он давно знал полковника Орасио и не доверял ему. И как же они были поражены, когда узнали, что фазенда Бейжа-Флор продана полковнику Рамиро и что их плантация включена в сделку. Они решили найти полковника Орасио и поговорить с ним. Орландо остался, пошли двое других. Полковника они не застали, он был в Табокасе. На следующий день они вновь пошли к нему, он был в Феррадасе. Тогда Орландо решил сходить сам. Для него эта земля была всем, он не мог ее потерять. Ему сказали, что полковника нет: он в Ильеусе. Орландо кивнул головой, но все же вошел в дом — полковник сидел в столовой, обедал. Орасио взглянул на земледельца и сухо произнес:
— Хочешь перекусить, Орландо? Садись…
— Нет, сеньор, спасибо.
— Что тебя привело сюда? Какая-нибудь новость?
— Да, и очень дурная новость, сеньор. Полковник Рамиро явился к нам на плантацию и утверждает, что эта земля его, что он ее у вас купил, полковник.
— Ну что ж, если полковник Рамиро так говорит, значит, это правда. Он не любит лгать…
Орландо посмотрел на Орасио, — тот продолжал есть. Взглянул на большие мозолистые руки полковника, на его суровое, замкнутое лицо. Наконец он сказал:
— Значит, вы продали?
— Это мое дело…
— Но разве вы не помните, что продали этот участок нам? В счет платы, которая нам полагалась за разбивку для вас плантации?
— А купчая у вас есть? — и Орасио опять принялся за еду.
Орландо вертел в руках огромную соломенную шляпу. Он осознал всю глубину несчастья, постигшего его и компаньонов. Он понимал, что с помощью закона ему нечего и пытаться бороться с полковником. Ему стало ясно, что им не видать земли, не видать плантации, что у них ничего не осталось. Глаза его налились кровью, он уже не мог сдержаться:
— Пропадать так пропадать, полковник. Я вас предупреждаю, что в тот день, когда сеньор Рамиро вступит на нашу плантацию, вы заплатите сполна… Подумайте хорошенько.
Он сказал это и, отстранив рукой мулатку Фелисию, которая прислуживала полковнику, вышел. Орасио продолжал есть как ни в чем не бывало.
Ночью Орасио со своими жагунсо ворвался на плантацию трех друзей. Они окружили ранчо; говорят, Орасио сам прикончил всех троих. А потом ножом, которым рассекают плоды какао, вырезал Орландо язык, отрезал ему уши и нос и, сорвав брюки, оскопил его. Он вернулся на фазенду со своими людьми. Когда один из них был схвачен в пьяном виде полицией и выдал его, полковник только рассмеялся. И он был признан невиновным.
Его жагунсо говорили, что он настоящий мужчина; для такого стоит работать. Он никогда не допускал, чтобы его человек попал в тюрьму, а если уж кто попадал за решетку в Феррадасе, он специально выезжал в город, чтобы освободить его. После того как Орасио освобождал своего наемника из заключения, он тут же в полиции рвал на части его дело.
Много историй рассказывали про полковника Орасио. Говорили, что, прежде чем стать руководителем оппозиционной партии, он, чтобы занять этот пост, приказал своим людям устроить засаду на прежнего руководителя — торговца из Табокаса — и убить его. Потом свалил вину за это преступление на своих политических противников. Теперь полковник был одним из наиболее видных политических деятелей штата и крупнейшим из местных фазендейро, мечтавшим со временем расширить свои владения еще больше. Какое ему дело до всех этих историй? Люди — фазендейро и рабочие, арендаторы и владельцы небольших плантаций — уважали его, у него было несметное число приверженцев.
В это утро он прохаживался среди молодых деревьев какао, давших первые плоды. Он только что скрутил своими мозолистыми руками папиросу и не спеша покуривал, ни о чем не думая — ни об историях, которые про него рассказывали, ни о недавнем прибытии доктора Виржилио, нового адвоката, присланного партией из Баии для работы в Табокасе, ни даже об Эстер, своей жене, такой красивой и такой молодой, воспитанной монахинями в Баие, дочери старого Салустино, торговца из Ильеуса, который с радостью отдал дочь в жены полковнику. Это была его вторая жена; первая умерла, когда он был еще погонщиком. Эстер была печальна и красива, худа и бледна, и она единственная могла заставить полковника Орасио улыбаться необычной для него улыбкой. Но в этот момент он не думал даже о ней, об Эстер. Он ни о чем не думал, он видел лишь плоды какао, еще зеленые, небольшие — первые плоды на этой плантации. Полковник взял один из них в руку и нежно, сладострастно погладил. Нежно и сладострастно, как если бы он ласкал юное тело Эстер. С любовью. С безграничной любовью.
Эстер подошла к роялю, стоявшему в углу огромной залы. Положила руки на клавиши, пальцы машинально начали наигрывать какую-то мелодию. Старинный вальс, обрывки музыки, напомнившей ей праздники в пансионе. Она вспомнила Лусию. Где-то сейчас ее подруга? Лусия уже давно не присылала ей своих сумасшедших, забавных писем. Это, впрочем, и ее вина — она не ответила на два последних письма Лусии… Не поблагодарила ее за новые французские книги и журналы мод, которые та ей прислала… Они и сейчас еще лежат на рояле вместе со старыми, забытыми нотами. Эстер грустно улыбнулась, взяла новый аккорд. К чему журналы мод здесь, на краю света, в этих дебрях? На праздниках Сан-Жозе в Табокасе, на праздниках Сан-Жорже в Ильеусе местные дамы появлялись в платьях, которые на несколько лет отставали от моды, и она не могла показаться здесь в нарядах, в которых ее подруга щеголяла в Париже… Ах, если бы Лусия хоть отдаленно представила себе, что такое фазенда, дом, затерявшийся среди плантаций какао, шипение змей в лужах, где они пожирают лягушек!.. А лес!.. Он стоял позади дома, огромные стволы деревьев, густо переплетенные лианами, делали его неприступным. Эстер боялась этого леса, как врага. Она никогда к нему не привыкнет, в этом она была уверена. И она приходила в отчаяние, потому что знала, что вся ее жизнь пройдет здесь, на фазенде, в этом чуждом мире, которого она так боялась.
Эстер родилась в Баие, в доме бабушки, куда ее мать приехала разрешиться от бремени. Мать умерла во время родов. Отец ее, ильеусский торговец, в то время только начинал свое дело, и Эстер осталась у стариков, которые всячески баловали, лелеяли внучку и делали все для нее. Отец процветал в Ильеусе — он держал там магазин бакалейных товаров — и лишь изредка, раза два в год, приезжал по делам в столицу штата. Эстер училась в лучшем женском пансионе Баии при монастыре; сначала она жила дома, а потом — когда бабушка и дедушка умерли — ее отдали заканчивать обучение в интернат. Старики скончались один за другим в течение месяца, Эстер надела траур.
Но тогда она не почувствовала себя одинокой, потому что у нее было много подруг. Все они любили мечтать, зачитывались французскими романами, историями о принцессах, о красивой жизни. Все они строили наивные и честолюбивые планы на будущее: богатые любящие мужья, элегантные платья, путешествия в Рио-де-Жанейро и в Европу. Все — за исключением, впрочем, Жени, которая собиралась стать монахиней и проводила дни в молитвах. Эстер и Лусия, считавшиеся в пансионе самыми элегантными и самыми красивыми девушками, в мечтах давали волю своему воображению. Они подолгу беседовали между собой во время прогулок во дворе пансиона, во время перемен, вечерами в тишине дортуаров.
