Я нажал на кнопку «пауза».
В зеркале отражались лицо Кеннета и спина Ширли. Кеннет и Ширли вздрагивали. Я снова нажал на «паузу». Они чуть сдвинулись. Я нажимал на кнопку снова и снова. Они дергано задвигались. Ширли шевельнула руками. Еще раз. И еще. Она извивалась. Она снимала комбинацию. Стягивала ее через голову. Кеннет смотрел на нее. Он знал, что подглядывать за нею нельзя. Комбинация почти сползла с головы. Руки Ширли были задраны над головой.
Моя рука, лежавшая между ног, дрогнула.
Кеннет что-то произнес — беззвучно и медленно. Два слова, но казалось, они длятся долго. Затем Ширли продолжила стягивать комбинацию через голову. Вот закончила — в несколько дерганых приемов. Завела руки за спину. Пальцы нащупывали застежку бюстгальтера.
Рука моя лениво поглаживала грубую ткань джинсов.
Ширли обернулась. Начала делать шаг. Исчезла за головой Кеннета.
Кеннет стал что-то произносить.
В дверь постучали.
— Вот черт! — Я вскочил с кресла. Выключил видеомагнитофон. Экран из черно-белого сделался цветным, вернулся звук: мужской голос, очень низкий и громкий. На экране возник мужчина — он обнимал ребенка. Какая-то документалка. Я убавил в телевизоре звук и проверил, застегнуты ли у меня штаны.
Оглядел всю квартиру. В ней было очень неприбрано. Я решил, что с этим уже ничего не поделаешь, и пошел открывать. Кто там может быть — в четверть десятого вечера, в четверг?
Я приоткрыл дверь на несколько дюймов. Там стояла женщина.
* * *
У нее были проницательные и очень умные глаза, в которые я бы, конечно, смотрел не отрываясь, если б не прятал от нее взгляд намеренно, предпочитая разглядывать бледное лицо, слегка обсыпанное веснушками, и густые волосы с медным отливом. Она мне улыбнулась — но не заискивающе, а только чтобы сверкнуть отличными зубами и заставить меня улыбнуться в ответ, как бы трудно это ни было. Мне удалось воспроизвести нечто отдаленно напоминающее зловещую полуухмылку. Странно и захватывающе — обнаружить у себя на пороге незнакомку. Если б только удовольствие не портилось неудачным моментом и меня настойчиво не грызло ощущение, что где-то я уже видел эту женщину. Что мне полагается узнать ее и даже вспомнить имя. В левой руке она держала сложенный пополам лист бумаги; правой шарила по бедру, точно пыталась нащупать карман, куда этот листок спрятать.
— Здравствуйте, — произнесла она.
— Здравствуйте.
— Я вам не помешала, правда?
— Вовсе нет. Я просто смотрел телевизор.
— Дело в том, что… Э-э, я знаю, что мы с вами не очень хорошо знакомы, но подумала, что могу попросить вас об одной услуге. Если вы не возражаете.
— Да нет, нормально. Может быть, зайдете?
— Спасибо.
Пока она переступала порог моей квартиры, я пытался вспомнить, когда у меня вообще бывали гости. Наверное, после приезда мамы — никого два, а то и три года. Тогда же я в последний раз вытирал пыль и включал пылесос. О чем это она вообще: «Мы с вами не очень хорошо знакомы»? Странная такая.
— Повесить ваше пальто в шкаф? — спросил я. Она вытаращилась на меня, и только тут я заметил, что на ней нет никакого пальто — только джинсы и хлопчатобумажная блузка. Это меня несколько сбило с толку, но неловкость удалось погасить нервным смешком. Хихикнули мы вместе. На улице стояла жара, в конце концов, да и пока не стемнело.
— Итак, — произнес я, когда мы сели, — чем могу служить?
— Дело в следующем, — начала она.
Но стоило ей заговорить, как мое внимание привлекли пигментные пятна у нее на запястье, и я принялся гадать, сколько ей может быть лет. В ее лице и особенно в глазах светилось чуть ли не детское свежее любопытство, и лишь по одному этому признаку я бы решил, что ей максимум чуть за тридцать; однако что-то наводило на мысль, не ближе ли она к моему возрасту или даже старше: вероятно, уже за сорок, а то еще больше, и, пока я пытался решить для себя этот вопрос, до меня вдруг дошло, что гостья умолкла и ждет какого-то ответа, а я не слышал ни единого слова.
Повисла долгая и мучительная пауза. Я встал, сунул руки в карманы и подошел к окну. Ничего не оставалось — только обернуться через несколько секунд и как можно вежливее попросить:
— Не могли бы вы повторить все это еще разок?
Она удивилась, но постаралась это скрыть.
— Конечно.
И начала объяснять все заново, только на этот раз, стоя у окна, я понял, что передо мной — телевизор и я не могу оторвать глаз от смуглого и темноволосого улыбчивого джентльмена на экране. Он обнимал маленького мальчика и, судя по всему, изо всех сил старался ему понравиться, а мальчуган стоял по стойке смирно и таращился в пространство, чуть ли не отталкивая добродушного черноусого дядьку, с лица которого не сползала улыбка. Что-то во всей этой напряженной и неестественной сцене настолько завораживало, что я совсем забыл: я должен слушать женщину, и опомнился, только когда она почти закончила. И только тут осознал, что по-прежнему не имею ни малейшего понятия, о чем она говорила.
Повисла еще одна пауза — дольше и мучительнее первой. Свой следующий ход я сперва тщательно обдумал: глубокомысленная небрежная проходка в другой конец комнаты, где я столь же небрежно обопрусь ягодицами о край обеденного стола так, чтобы слегка отклониться назад, когда окажусь к гостье лицом. Вот тогда-то я и произнес:
— А вам не покажется затруднительным пройти все это снова по пунктам?
Несколько секунд она очень пристально меня разглядывала.
— Я надеюсь, что не обижу вас, Майкл, если поинтересуюсь: с вами все в порядке?
Вопрос резонный по всем меркам, но на честный ответ мне не хватало мужества.
— Видите ли, дело в моей сосредоточенности, — сказал я. — Она уже не та, что раньше. Наверное, слишком много телевизор смотрю. Если бы вы могли… еще раз… Я вас внимательно слушаю. Честное слово.
Рискованный финт. Нисколько бы не удивился, если б она после этого просто встала и вышла из комнаты. Она взглянула на листок бумаги в руке и, как мне показалось, задумалась, не бросить ли эту неблагодарную затею — заставить меня прислушаться к нескольким простым словам на внятном английском языке. Но все же, набрав в грудь побольше воздуху, заговорила снова — медленно, громко и размеренно. Ясно, что это мой последний шанс.
И тут я бы прислушался — вот честное слово, прислушался бы: любопытство мое возбудилось, не говоря обо всем остальном, но мозг отказывался тормозить, все чувства вертелись вихрем — она назвала меня по имени, она только что назвала меня по имени — Майкл, она же точно сказала: «Я надеюсь, что не обижу вас, Майкл», а я даже припомнить не мог, когда кто-то называл меня по имени, должно быть, еще когда мама приезжала, два, а то и три года назад, а самое смешное, что если она знает, как меня зовут, то вполне вероятно, что и я знаю ее имя, или знал раньше, или должен знать, — наверное, нас когда-то знакомили. И я так увлекся, подбирая имя к ее лицу, помещая ее лицо в контекст ситуации, что совершенно забыл прислушиваться к ее медленной, громкой, размеренной речи, поэтому, как только она закончила, тотчас понял, что нам предстоит: нам предстояло гораздо больше — нам предстояло что-то гораздо больше и гораздо, гораздо хуже, чем еще одна долгая и мучительная пауза.
— Вы ведь совсем не слушали меня, правда?
Я кивнул.
— У меня такое чувство, — сказала она, быстро вставая на ноги, — что я попусту трачу время.
Она с упреком посмотрела на меня, а я, зная, что терять мне больше нечего, посмотрел на нее.
— Можно вас кое о чем спросить?
Она пожала плечами:
— Почему нет?
— Вы кто?
Глаза ее расширились, и мне показалось, что она даже отступила на шаг, хотя, насколько я видел, она не шелохнулась.
— Простите?
— Я не знаю, кто вы такая.
Женщина улыбнулась безрадостно и недоверчиво.
— Фиона.
— Фиона. — Имя тяжело плюхнулось мне в мозг — и никакого эха. — Мы должны быть знакомы?
— Я ваша соседка. Моя квартира — напротив вашей, через коридор. Я представилась вам несколько недель назад. Мы с вами встречаемся на лестнице… три или четыре раза в неделю. Вы здороваетесь.
Я поморгал и подступил к ней чуть ближе, откровенно рассматривая ее лицо. С неимоверным усилием напряг память. Фиона… Но имя не всплывало — я не слышал его, по крайней мере в последнее время. И хотя мне действительно показалось, что в лице ее проскальзывает нечто отдаленно знакомое, происхождение этого ощущения оставалось неявным: оно отдавало не столько повседневными встречами на лестнице, сколько тем чувством, когда тебе показывают выцветший снимок давно усопшего предка, в чертах которого еще можно разглядеть призрак фамильного сходства. Фиона…
— А когда вы мне представились, — спросил я, — я вам что-нибудь сказал?
— Да нет, не очень много. Мне вы даже показались довольно недружелюбным. Но с другой стороны, я не привыкла легко сдаваться, а потому продолжала с вами здороваться.
